Войдя, я оказался в богато украшенной приемной, заполненной скульптурами. Дурла, должно быть, очень постарался, чтобы всем продемонстрировать наличие у себя художественного вкуса. Я шел словно по музею, а не по людскому жилищу. В дальнем конце приемной был высокий балкон, с которого открывалась живописная панорама города. Из окон моего тронного зала и то открывался не такой красивый вид.

На балконе, облокотившись на перила, стояла Мэриэл, и на миг мне показалось, что она намерена спрыгнуть с него. Обычно ее лицо всегда можно было предъявлять как образец изящества при использовании косметики, но в данный момент тушь потоком стекала с ее ресниц. Размазавшись, косметика оставила на ее щеках неровные полосы синего и красного цвета, что придавало лицу Мэриэл вид штормового неба в полдень.

Увидев меня, она ахнула и предприняла слабую попытку утереть лицо. Но получилось только хуже, поскольку цветные следы косметики выглядели теперь так же гротескно, как у разрисованной старой ведьмы из театральной постановки.

- Я… Я извиняюсь, Ваше Величество, - в отчаянии сказала Мэриэл, видя, что все ее попытки привести себя в порядок безнадежно провалились. - Разве у нас… Я не ожидала сейчас гостей…

- Успокойтесь, Мэриэл, - сказал я. Я вынул платок из внутреннего кармана своего блестящего белого камзола и вручил ей. К слову, не могу не сказать вам, насколько я презираю традиционное белое императорское облачение. Майкл Гарибальди, мой давнишний сослуживец по Вавилону 5, увидев меня в нем, однажды выразился: «Человек-мороженое». Не знаю точно, что он имел в виду, но сильно сомневаюсь, что это было что-нибудь лестное. Не могу, впрочем, его за это винить; если непредвзятым взглядом посмотреть на меня со стороны, слишком мало что можно было бы счесть достойным похвалы.

- Успокойтесь, - повторил я. - Никакой встречи назначено не было. Просто я проходил мимо и услышал, что кто-то здесь явно сильно расстроен. Конечно, там, - и я указал жестом на панораму города, - очень много расстроенных людей, и я не могу утешить каждого из них в отдельности. Но ведь, по крайней мере, я могу помочь тем, кто находится в этих четырех стенах, да?

- Это очень любезно с вашей стороны, Ваше Величество.

- Оставьте нас, - велел я гвардейцам. Дунсени, само воплощение правильного поведения, тактичности и здравого смысла, без напоминаний остался ждать меня в коридоре.

- Оставить вас, Ваше Величество? - гвардейцы явно были полны недоумения и даже подозрительности.

- Именно так.

- Но Премьер-министр Дурла приказал нам не отлучаться от вас ни на шаг, ни при каких обстоятельствах, - сказал один из гвардейцев. Я не стану тратить время на описание его особых примет, за отсутствием таковых, но увы, не обойтись без того, чтобы вообще не сказать о моих гвардейцах хоть пару слов. Они представляют собой что-то вроде однородной массы. Вышеупомянутый Мистер Гарибальди назвал их «Бригада долговязых жокеев» (4), если не ошибаюсь. Я не более сведущ насчет термина «долговязый жокей», чем насчет «человека-мороженого», но не могу не признать, что Мистер Гарибальди определенно умеет красочно выражать свои мысли.

- Ваша верность приказам похвальна, - сказал я.

- Благодарю вас, Ваше Величество.

- И все же, вы упустили две вещи. Премьер-министра Дурлы сейчас здесь нет. А я есть. Поэтому убирайтесь отсюда, пока я не приказал вам арестовать самих себя.

Гвардейцы нервно переглянулись и сочли за лучшее торопливо выйти в коридор. Я вновь переключил свое внимание на Мэриэл. К моему удивлению, оказалось, что она слегка улыбается. И даже тихо смеется.

- «Арестовать себя». Очень забавно, Ваше Величество.

- «Ваше Величество»? Мэриэл, после всего, что между нами было, мне кажется, «Лондо» будет вполне достаточно.

- Нет, Ваше Величество, - просто ответила она. - Мне кажется, всегда нужно помнить, каков ваш статус, и каков мой.

Просто изумительно с ее стороны.

- Очень хорошо. Как вам угодно. - Заложив руки за спину, я сделал несколько шагов по комнате, словно обходил ее с инспекцией. - Итак… Не хотите ли поведать мне досконально, чем вы столь сильно огорчены?

- Я вижу в этом мало смысла, Ваше Величество. Ничего страшного. Просто минутная слабость.

- Дурла был в чем-то жесток с вами?

- Дурла? - эта мысль, похоже, позабавила ее еще сильнее, чем моя ремарка о возможности самоареста гвардейцев. - Нет, нет. По сути дела Дурла и бывает-то здесь слишком мало, чтобы успеть проявить жестокость. Он очень занят последние дни. Очень. - Она опустила взгляд, словно заинтересовавшись вдруг своими ладонями. - Я не могу упрекать его за это. Ему действительно слишком много надо успеть сделать.

- Да, да. Дестабилизировать целый регион и столкнуть наш мир под откос, результатом чего будет неминуемое крушение, - это все, надо думать, действительно отнимает очень много времени.

Мэриэл, похоже, была удивлена моим тоном.

- Ваше Величество, он ведь ваш Первый Министр. И надо полагать, он выполняет ваши мечты и желания. Он служит Приме Центавра, а вы и есть Прима Центавра.

- Да, я тоже об этом слышал. Император - живое воплощение Примы Центавра. Изящная идея. Великий обычай. Пожалуй, на словах он выглядит гораздо красивее, чем в нашей действительности. - Я пожал плечами. - В любом случае, Дурла делает лишь то, что желает сам Дурла. Он больше не консультируется со мной, да и не нуждается во мне. - Я вопросительно взглянул на Мэриэл. - Да и в вас, по-моему, тоже. В этом была причина слез? Вы скучаете по нему?

- Скучаю по нему? - Мэриэл некоторое время, похоже, размышляла над моим вопросом, словно подобная мысль никогда раньше не приходила ей в голову. Если она всего лишь изображала задумчивость, то это ей удалось на славу. - Нет, - наконец, медленно, словно нехотя, ответила Мэриэл. - Нет, мне кажется, я не скучаю по нему… Так, как скучаю по самой себе.

- По самой себе?

Она собралась было что-то сказать, но остановилась, и похоже, еще раз проверила в уме, удалось ли ей подобрать нужные слова. Наконец, Мэриэл ответила мне:

- Я думаю о том, какой мне виделась моя жизнь, Ваше Величество. Верьте или нет, но в детстве я лелеяла некие планы. Я мечтала о том, что хотела бы испытать в жизни… нельзя сказать, что это были по большей части здравые идеи, но я… - Она замолчала и покачала головой. - Я извиняюсь. Болтаю всякую ерунду.

- Все хорошо, Мэриэл, - сказал я. - За все время, пока мы были женаты, мне кажется, у нас ни разу не состоялось подобного разговора.

- Ведь меня специально учили говорить правильные слова, - уныло ответила она. - А говорить о чьих-то разочарованиях и недостатках - это не считается правильным для хорошо воспитанной центаврианской женщины.

- Это верно. Это верно. - И я стал ждать.

И вновь хочу подчеркнуть, что во мне не было ни капли любви к этой женщине. Я наблюдал весь этот разговор с неким бесстрастным изумлением; так смотрят обычно на свежий лишай, со спокойным любопытством, не в силах осознать ни чувствами, ни разумом, как это такая тошнотворная короста могла появиться на вашем собственном нежном и холеном теле. Разговаривая с Мэриэл, я, в определенном смысле, ковырял отвратительный лишай на своей собственной душе. Время шло, и поскольку Мэриэл так и проявляла желания добровольно выдать информацию, мне пришлось самому ей предложить:

- Итак… Что за вещи тебе хотелось испытать в жизни? Я имею в виду, когда ты была маленькой девочкой?

Мэриэл слабо улыбнулась.

- Я хотела летать, - последовал ответ.

Я разочарованно хмыкнул.

- Вот уж воистину несбыточная мечта. Да стоит просто сесть в любой…

- Нет, Ваше Величество, - мягко оборвала она меня. - Я говорю вовсе не о полетах в каких-то аппаратах. Я хотела…