— От денег не отказывайся — у меня еще будут к тебе вопросы, — опрометчиво сказал я, так как в его глазах возник страх.

— Ты, видно, думаешь, я с ней что-то сделал?

— Да нет, просто хочу дослушать твой рассказ. Весь, до конца.

— А чего рассказывать? Больше и рассказывать нечего. — Взгляд у него по-прежнему был перепуганный. — Довез я ее до самой двери, а она, прежде чем выйти, опять сует мне свои золотые часы. Что я, дурак, что ли, часы у нее брать? — чистосердечно добавил таксист. — Так ведь и за решетку угодить недолго. Понимаешь, как бы тебе объяснить, от нее какой-то бедой веяло. За то время, что мы не виделись, она изменилась до неузнаваемости. Опустилась как-то.

— Всего за неделю?

— А что? Такое с человеком и за одну ночь произойти может.

— А в каком доме она жила?

— В самом обыкновенном. Старый казенный дом на Камино, в конце Сан-Матео.

— Покажи мне его.

Мы подъехали к двухэтажному оштукатуренному зданию с выложенной по карнизу цветной плиткой, которая издали напоминала красную глазурь на несвежем пирожном. Некогда белая, а теперь от времени потемневшая поверхность фасада была, точно прожилками, испещрена ржавыми железными балконами, придававшими всему зданию какой-то мрачный, отталкивающий вид.

Галлорини остановил такси напротив дома, остановился и я.

— Ты уверен, что это тот самый дом? — спросил я, подходя к его машине и облокачиваясь на дверцу.

— Да, я его хорошо запомнил. — Судя по выражению его лица, неказистое здание оказывало на него какое-то гипнотическое действие.

— Почему? Ты собирался сюда вернуться?

— Возможно. За проезд же надо получить.

— Деньгами или натурой?

— Не понял. — Таксист окаменел. — Ты к чему это клонишь? Говорю же, я ей ничего плохого не сделал. С какой тогда стати я бы привез тебя сюда, посуди сам? Стал бы я в петлю лезть?

Между прочим, некоторые убийцы и сексуальные маньяки именно так и действуют, сами лезут в петлю, более того: делают все от себя зависящее, чтобы потуже затянуть петлю у себя на шее.

— В какой она жила квартире? — спросил я, решив дать Галлорини шанс.

— Наверху, в угло... — Он осекся.

— Значит, ты все-таки вошел вместе с ней?

Он так энергично замотал головой, что у него затряслись щеки.

— Откуда же в таком случае ты знаешь, что у нее угловая квартира на втором этаже?

Его маленькие глазки беспокойно забегали:

— Ну вошел, вошел я с ней! Она попросила — я и вошел! Сказала, что одна боится.

— Чего боится?

— Этого она не сказала. Она промокла до нитки и тряслась от холода. Не бросать же ее было. Мы поднялись наверх, я помог ей раздеться, тут она и отрубилась.

— Она выпила?

— Со мной — нет. Может, таблетку приняла. Короче, отрубилась. Я отнес ее в спальню и уложил в постель.

— Ты всем своим пассажирам оказываешь такие услуги?

— А что ты думаешь? У меня похожие случаи бывали. Не знаю, что ты от меня хочешь. Я ничего плохого не сделал. — Он прикусил большой палец и исподлобья, затравленно глянул на меня: — У меня ведь у самого дочка, как ты не хочешь понять. И потом, я все равно ничего не успел бы с ней сделать, потому что как раз в это время ввалился этот тип.

— Что за тип?

— Какой-то блондин. Я решил, что это дружок ее: вел он себя, как будто она — его собственность.

— И что же он?

— Ничего, обругал меня и велел проваливать.

— Описать его можешь?

— Могу. Блондин, с меня ростом. Маленькая бородка, голубые глаза навыкате. Обругал меня последними словами, но делать было нечего — пришлось убираться.

Галлорини с мрачным видом остался сидеть в машине, а я пересек улицу и направился к дому. Над подъездом, на выкрашенной в зеленый цвет вывеске, значилось «Конкистадор», а под ней, на прикрученной проволокой маленькой потрепанной картонке, — «Сдается внаем».

На стене за входной дверью висели металлические почтовые ящики, многие с именами квартирантов — совершенно мне неизвестными. «Алек Гирстон, управляющий», — прочел я на табличке под номером один и нажал на кнопку домофона.

Входная дверь, загудев, приоткрылась. Первой слева была дверь квартиры номер один, а за ней на второй этаж вела лестница. В подъезде было знобко и неуютно.

— Что вы хотели? — раздался за дверью слабый женский голос.

— Снять квартиру, — отозвался я.

Дверь тут же открылась, и в кромешной тьме возникла растрепанная женская голова и большие глаза.

— Мистера Гирстона сейчас нет. Вы не можете зайти попозже?

— Едва ли. Я ехал мимо, увидел на доме объявление и решил зайти.

— Но я не одета. — Она глянула на свой небрежно накинутый розовый халат и прикрыла ладонью дряблую белую шею. — Я всю зиму проболела.

Вид у нее и в самом деле был неважный: в запавших глазах стояли вечные вопросы, которыми задается тяжелобольной человек, а впадины на висках и под глазами были синими и четкими, словно тени на снегу. Лицо у этой еще в общем-то не старой женщины было покрыто морщинами.

— Очень вам сочувствую, — сказал я.

Мое сочувствие явно подняло ей настроение.

— Что ж поделаешь. Пойду что-нибудь на себя накину и покажу вам квартиру. Кое-как вскарабкаюсь по лестнице.

— Значит, свободная квартира наверху?

— Да, сэр. А вы предпочитаете внизу? По-моему, наверху куда лучше: светлей и больше воздуха, особенно если квартира угловая.

— Вы хотели показать мне угловую квартиру на втором этаже?

— Да, сэр. Она у нас самая хорошая, да и обставлена лучше остальных. Мебель, кстати, входит в квартплату, сэр.

— И сколько же вы берете?

— Если снимаете на год, то один доллар семьдесят пять центов в день. Предыдущая квартирантка тоже снимала на год. От нее, кстати, осталась прекрасная мебель, поэтому вам эта квартира достается, считайте, даром.

— А почему она съехала? Ей нечем было платить?

— Что вы, денег у нее хватало.

— Разумеется. Я просто пошутил. Мне кажется, я знаю ее семью. — И то сказать, за последние сутки я стал полноправным членом семьи Уичерли.

— Вы знаете семью миссис Смит?

— Наверно, мы с вами говорим об одной и той же девушке.

— Девушке?! Я бы ее девушкой не назвала. На вид она моего возраста. — Женщина провела рукой по своим редеющим волосам и придирчиво, точно в зеркало, посмотрела на меня. Не дождавшись комплимента, она сказала:

— Могу поручиться, что она ничуть меня не моложе. Если бы я пудрилась и красила волосы, как она...

Слушать ее не имело смысла: как и все больные люди, она была обидчивой и совершенно несносной, и я решил показать ей фотографию Фебы.

— Это не миссис Смит, — отрезала женщина, ткнув в фотографию пальцем. — Это ее дочка. Осенью она некоторое время жила в той же самой квартире.

— О ней я вам и говорил.

В ее глазах возникло замешательство, которое вскоре сменилось тревогой — на этот раз, впрочем, не за себя.

— С ней, надеюсь, ничего не случилось? Я очень за нее волновалась.

— Почему?

— Сама не знаю. Я никогда не видела, чтобы у молоденькой девушки был такой грустный, подавленный вид. Я бы обязательно постаралась чем-то ей помочь, но сама в это время заболела.

— Когда это было?

— В начале ноября. Скажите, у нее все в порядке?

— Я ее уже довольно давно не видал. Когда она отсюда уехала?

— Мисс Смит провела у нас всего недели две, может, меньше — сейчас не вспомню.

— А адрес вам свой она оставила?

— Мне — нет. Может, муж знает, где она. Когда мисс Смит уезжала, я была в больнице. С тех пор квартира стоит пустая.

— Можно ее посмотреть?

— Конечно, сэр. Пойду только что-нибудь на себя надену. — И она провела рукой по торчавшей из-под халата ночной рубашке с оборками. — У вас, надо полагать, нет собак и детей? А то мы с собаками и детьми не пускаем.

— Я один. Послушайте, а может, вы дадите мне ключ и я без вас подымусь наверх?

— Пожалуйста.