— Что вы хотите?

— Поговорить с доктором Шериллом.

— По поводу пациента?

— Да, Фебы Уичерли. Я представитель ее отца, меня зовут Арчер. А это, — добавил я, сам удивляясь собственным словам, — ее жених, мистер Донкастер.

Сестра приоткрыла дверь, и мы оказались в длинном темном коридоре с зелеными стенами, куда выходило больше десятка дверей. Из дальнего конца коридора по направлению к нам, еле подымая ноги, словно водолаз по морскому дну, шел молодой человек в халате. У входа мы простояли несколько минут, а он так к нам и не приблизился.

— Входите, джентльмены, — позвал нас, распахнув одну из дверей, мужчина в белом халате.

Он вежливо пропустил нас вперед и закрыл за нами дверь. На первый взгляд доктор Шерилл мне «не показался»: длинные холеные усы, в темных карих глазах под толстыми стеклами — что-то женственное.

Маленький кабинет психиатра также оставлял желать лучшего: дубовый, совершенно пустой письменный стол с вращающимся стулом, кожаное кресло, кожаный диван — вот и вся мебель. Вся стена была завешена полками с книгами. Чего там только не было — от «Анатомии» Грея до подборки журналов «Психические болезни».

Бобби опустился было на диван, но боязливо вскочил и пристроился на ручке кресла; на диван же сел я, хотя, честно говоря, больше хотелось лечь.

Шерилл молча наблюдал из-под очков за нашими перемещениями.

— Слушаю вас, джентльмены.

Бобби обхватил руками колено и, подавшись вперед, спросил:

— Как Феба?

— Вы же расстались с ней всего два часа назад, молодой человек. Я уже говорил вам и могу повторить еще раз: девушке необходим полный покой на протяжении по крайней мере двух дней. Сегодня, мистер Донкастер, я вас к ней не пущу. — Говорил Шерилл спокойно, не повышая голоса, но очень твердо.

— Он приехал сюда со мной, — вступился за Бобби я. — Дело в том, что парень рассказал мне историю, которая может иметь самые серьезные последствия. Возможно, кое-что знаете уже и вы.

— Вы адвокат? — спросил меня Шерилл.

— Нет, частный сыщик. Гомер Уичерли, отец девушки, несколько дней назад нанял меня ее разыскать. До сегодняшнего разговора с Бобби я считал, что Фебы нет в живых, что ее убили, а теперь выясняется, что девушку следует отдать под суд.

— Отдать под суд, — эхом отозвался доктор. — А вы, стало быть, вершите правосудие, мистер Арчер?

— Нет, — ответил я, хотя в каком-то смысле я действительно вершил правосудие. — Я просто хочу, чтобы вы вникли в ситуацию.

— Спасибо, что объяснили.

— Я ничего еще вам не объяснил. На это потребовалось бы слишком много времени.

— Да, с временем у меня плоховато. Сейчас, например, я должен смотреть больного. Мы не могли бы поговорить попозже, если, разумеется, вы считаете, что это необходимо?

— Ждать мы не можем, — стоял на своем я. — Вы уже беседовали с Фебой?

— Толком нет. Собираюсь после обеда. Поймите, время у меня расписано по минутам. Я наметил наш с ней разговор на вчерашний вечер, но она сбежала. По счастью, сегодня она вернулась, причем по собственной воле.

— А в первый раз она обратилась к вам по своему желанию?

— Да, в прошлом году я смотрел Фебу дважды, а когда ей опять стало хуже, она явилась ко мне сама, поступив очень благоразумно. В этот раз, мне кажется, девушка в гораздо худшем состоянии, чем была год назад, однако то, что она пришла по собственной инициативе, — очень хороший знак. Сама, значит, понимает, что нуждается в помощи.

— А как она здесь оказалась?

— Вчера рано утром прилетела из Сакраменто, а из аэропорта в клинику доехала на такси.

— Почему же тогда во второй половине дня она сбежала?

— Трудно сказать. По всей видимости, Феба находилась в более тяжелой депрессии, чем я предполагал, и нуждалась поэтому в более тщательном надзоре. Я разрешил ей «свободный выход», и ее охватила паника. Надо было ее изолировать.

— В котором часу она сбежала?

— Примерно в это же время. Кстати о времени, мой пациент убьет меня, если я не приду вовремя. — Доктор Шерилл встал и взглянул на часы. — Сейчас десять минут шестого. Приходите в восемь, к этому времени я посмотрю Фебу, и мы сможем все обсудить.

— А где она сейчас?

— У себя в комнате, с дежурной сестрой. После вчерашней истории я рисковать боюсь. — И, метнув на Бобби испепеляющий взгляд, доктор добавил: — Я всю ночь ее разыскивал. Она ведь неординарная девушка.

Точно так же отзывался о своей племяннице и Тревор.

— Она серьезно больна? — спросил я.

Доктор развел руками:

— Вы от меня слишком многого хотите. На этот вопрос я пока ответить не могу. Думаю, впрочем, у нее просто депрессия. Она ведь на четвертом месяце беременности, к тому же не замужем, — отсюда и растерянность. Вдобавок в ее поведении много демонстративного.

— Что это значит?

— Это значит, что она не столько переживает свои страхи и фантазии, сколько их демонстрирует. — Терпение Шерилла оказалось не безграничным. — Впрочем, едва ли имеет смысл читать вам сейчас лекцию по психиатрии.

Я же терпением никогда не отличался.

— Когда будете беседовать с Фебой, стоило бы задать ей ряд конкретных...

— Боюсь, вы неправильно понимаете мои функции. Я не задаю вопросов, я жду ответов. А теперь прошу меня извинить.

Шерилл взялся за ручку двери.

— Спросите ее, она ли убила вчера Стэнли Квиллана, — крикнул я ему вслед. — Спросите ее, она ли позавчера вечером избила до смерти Бена Мерримена.

Шерилл повернулся. Лицо его потемнело.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно серьезно. В ноябре Феба убила кочергой свою мать. Донкастер — свидетель.

Шерилл перевел взгляд на Бобби, и тот молча кивнул.

— А кто те люди, которых вы назвали?

— Пара проходимцев.

— Вы утверждаете, что она их убила?

— Я ничего не утверждаю, я прошу вас спросить об этом ее. Если не хотите спрашивать сами, давайте спрошу я. От ответов Фебы зависит слишком многое. Ситуация — серьезней некуда.

— Понимаю, — кивнул Шерилл. — Я сейчас же с ней поговорю. Подождите меня здесь.

И доктор, запахнув халат, быстрым шагом вышел из кабинета. Бобби сел в кресло и окинул меня таким взглядом, будто ему все надоело, а я — больше всех. Что ж, на этого двадцатилетнего парня действительно свалилось слишком много всего одновременно. В наше время к несчастьям надо начинать готовиться сызмальства.

— Ты скрыл от меня, что она беременна.

— Поэтому мы и собирались пожениться.

— Отец ребенка — ты?

— Я. Это произошло прошлым летом в Медсин-Стоуне.

— И это тоже? Ты, я вижу, сделал все, чтобы этот городок вошел в историю.

Бобби опустил голову, а я встал с дивана, подошел к окну и через щель в опущенных жалюзи выглянул на улицу. Из окна открывалась окруженная высоким забором с десятифутовым проволочным заграждением территория клиники. В одном углу с раскрытым над головой красным зонтиком застыла, словно манекен, женщина в пестром платье. Лицо у нее было так сильно напудрено, что казалось, ее только что окунули в бочонок с мукой. По лужайке из конца в конец, шаркая ногами и уронив на грудь голову, вышагивал мужчина средних лет.

— Вы правда думаете, что она убила Мерримена? — едва слышно проговорил Бобби.

— Ты сам же так решил.

— Просто я боялся... — Он осекся.

— Мальчики, которые боятся, не ведут себя так, как ты.

— Я не мальчик. — Бобби положил сжатые в кулак руки на подлокотники кресла и приосанился.

— Кем бы ты ни был, мальчиком или мужчиной, тебе здорово досталось.

— Плевать. Если Феба... пропадет, мне безразлично, что со мной будет. От жизни я вообще никогда ничего не ждал.

Я снова опустился на диван.

— И все-таки жизнь продолжается.

— Моя — нет.

— Ты не прав, что бы ни было, нельзя на себе ставить крест. У тебя же есть хорошие качества: смелость, преданность.

— "Смелость, преданность" — все это пустые, ничего не значащие слова.

— Ошибаешься. На собственном жизненном опыте я убедился, что это далеко не так. Вообще жизнь — хорошая школа. Правда, сколько в такой школе ни учись, кончить ее нельзя. Один экзамен следует за другим.