Это не очень понравилось Гибсону, и Маккей поспешил его успокоить.

– Беспокоиться совершенно нечего, – заверил он. – Небольшая утечка всегда есть. Воздушная система легко это выправляет.

Каким бы занятым ни был или ни хотел казаться Гибсон, он всегда находил время побродить по гулким лабиринтам космолета или посмотреть на звезды с галереи. Чаще всего он ходил туда во время концерта. В 15:00 оживали каналы связи, и целый час земная музыка заполняла пустынные переходы «Ареса». Программу выбирали по очереди; и вскоре все легко отгадывали, кто именно заказывал концерт. Норден любил оперу и легкую классическую музыку, Хилтон предпочитал Бетховена или Чайковского. Маккей и Бредли глубоко их презирали и упивались атональными какофониями, которые никто, кроме них, не понимал и понимать не хотел. Фонотека была огромная, библиотека – еще больше, так что читать и слушать можно было всю жизнь без повторений. Четверть миллиона книг и несколько тысяч музыкальных произведений – все в электронной записи – терпеливо ожидали, когда их вызовут к жизни.

Гибсон сидел на галерее и подсчитывал, сколько Плеяд может различить невооруженным глазом, как вдруг что-то просвистело у него над ухом, с визгом вонзилось в стену и затрепетало, как стрела. Тут он увидел, что вместо наконечника у стрелы большая резиновая присоска, а вместо оперения длинная тонкая нить, уходящая в неизвестность. Он обернулся и обнаружил доктора Скотта, который двигался по этой нити, словно предприимчивый паук.

Гибсон задумался, что бы сказать поехидней, но, как всегда, доктор начал первым.

– Здорово, а? – сказал он. – Бьет на двадцать метров. А весит полкило. Вернусь на Землю – запатентую.

– А что это? – смиренно спросил Гибсон.

– Господи, неужели не понятно? Представьте, что вы хотите перебраться с одного места на другое. Выстрелите этой штукой в любую точку плоской поверхности и лезьте по веревке. Якорь – высший сорт!

– А разве мы сейчас плохо передвигаемся?

– Когда пробудете с мое в космосе, – мрачно сказал Скотт, – поймете, что плохо. У нас тут хоть есть за что держаться. А представьте себе, что вы должны пройти всю пустую комнату. Вы знаете, на что обычно жалуются космические врачи? На вывихи. Можно даже застрять в воздухе. Я, например, застрял на Третьей станции, в большом ангаре. Ближайшая стена была в пятнадцати метрах, и я не мог до нее добраться.

– А вы не могли плюнуть? – важно сказал Гибсон. – Я думал, так обычно выходят из затруднения.

– Попробуйте. И вообще это негигиенично. Знаете, что мне пришлось сделать? Я был, как всегда, в одних шортах. И вот высчитал, что они составляют примерно одну сотую моей массы и, если я их отшвырну со скоростью тридцати метров в секунду, я достигну стены через минуту.

– Так вы и сделали?

– Да. Но как раз в то время директор показывал жене станцию.

Надеюсь, теперь вы понимаете, почему мне приходится работать на такой посудине.

– Мне кажется, вы выбрали не свое дело, – ликовал Гибсон. – Вам надо было пойти по моим стопам.

– Насколько я понимаю, вы мне не верите, – огорчился Скотт.

– Не верю – это еще мягко сказано. Ну ладно, давайте посмотрим вашу штуку.

Скотт дал ему «штуку». Она оказалась воздушным пистолетом; к присоске была приделана длинная нейлоновая нить.

– Прямо…

– Если вы скажете; «прямо духовое ружье», мне придется констатировать эпидемию. Уже трое говорили.

– Спасибо за предупреждение, – сказал Гибсон и вернул пистолет гордому изобретателю. – Кстати, как там Оуэн? Установил связь с этим курьером?

– Нет, и вряд ли установит. Мак говорит, он пройдет в ста сорока пяти тысячах. Вот свинство! Другого космолета на Марс не будет несколько месяцев. Потому они так и хотели нас поймать.

– Занятный человек ваш Оуэн, а? – не совсем последовательно сказал Гибсон.

– Он совсем не так плох, как кажется. Не верьте, что он отравил жену. Она сама спилась, – со вкусом сказал Скотт.

Оуэн Бредли, доктор физических наук, член многих научных обществ, пребывал в унынии. Как все на «Аресе», он относился к своему делу серьезно и с жаром, хотя над ним и подсмеивались. Последние полсуток он не покидал радиорубки: он ждал, что сигналы курьера изменятся, сообщая о том, что сигнал «Ареса» принят и маленькая ракета меняет курс. Но изменений не было. В сущности, их и не могло быть – небольшой радиомаяк, который притягивал такие ракеты, обладал радиусом действия только в двадцать тысяч километров. Обычно этого хватало; но курьер был дальше.

Бредли соединился с Маккеем:

– Что нового, Мак?

– Особенно близко не подойдет. Сейчас он в ста пятидесяти тысячах километров, движется почти параллельно. Ближе всего будет часа через три – в ста сорока четырех тысячах километров. Я проиграл пари, а все мы, по-видимому, упустили курьера.

– Боюсь, что ты прав, – проворчал Бредли. – Но посмотрим, посмотрим… Я иду в мастерскую.

– Зачем?

– Хочу соорудить одноместную ракету и погнаться за курьером. У Мартина в книге это заняло бы полчаса. Иди помоги мне.

Маккей был ближе к экватору, чем Бредли, и прибыл на Южный полюс первым. Там он растерянно ждал, пока не явился Бредли, увешанный кабелем, который он взял со склада, и быстро изложил свой план.

– Надо было раньше додуматься. Но это дело хлопотное, а я, знаешь, всегда надеюсь до последнего. Наш маяк, как на беду, дает сигналы во всех направлениях. Что ему, в сущности, делать, если мы не знали, с какой стороны будет цель? Сейчас я попробую соорудить направленную антенну и запузырить туда всю мощность.

Он набросал незамысловатую антенну и объяснил все Маккею.

– Вот этот диполь – излучатель как таковой. Остальные – направляют и отражают луч. Старомодно, конечно, зато легко смастерить и свое дело сделает. Позови Хилтона, если сам не управишься. Сколько тебе надо времени?

Хотя Маккей был человек книжный, у него были поистине золотые руки.

Он взглянул на чертеж и на кипу материалов.

– Примерно час, – сказал он, принимаясь за работу. – Куда ты сейчас идешь?

– Вылезу наружу и распотрошу маяк. Как только управишься, тащи антенну к тамбуру, ладно?

Маккей плохо разбирался в радиотехнике, но достаточно хорошо понял, что задумал Бредли. Сейчас маленький маяк «Ареса» посылал сигналы во все стороны. Бредли решил направить луч только на курьера, увеличив тем самым его мощность во много раз.

Примерно через час Гибсон наткнулся на Маккея, – тот тащил по космолету клубок проводов, разделенных пластиковыми стержнями, – уставился на него и поплыл за ним к тамбуру, где нетерпелива ждал Бредли в неуклюжем скафандре с откинутым шлемом.

– Какая звезда ближе всего к курьеру? – спросил Бредли.

Маккей быстро прикинул.

– У эклиптики его нет, – проворчал он. – Последние цифровые данные у меня были… минуточку… склонение около пятнадцати градусов к северу, прямое восхождение – около четырнадцати часов. Я думаю, это будет… никак не могу все запомнить… где-нибудь в созвездии Волопаса. Да! Недалеко от Арктура. Не больше чем в десяти градусах.

Сейчас посчитаю точно.

– Для начала сойдет. В крайнем случае повожу лучом. Кто сейчас в радиорубке?

– Норден и Фред. Я им звонил, и они дежурят. Я буду держать с тобой связь.

Бредли опустил шлем и исчез в тамбуре. Гибсон с завистью смотрел на него. Он мечтал выйти в скафандре, но, сколько он ни просил Нордена, тот говорил, что это против правил. Скафандр был очень сложный, не ровен час – ошибешься, и придется устраивать похороны в не слишком пригодных для того условиях.

Когда Бредли выскользнул в космос, он не тратил времени на любование звездами. Он медленно двинулся вдоль обшивки и добрался до отодвинутой пластины. В ослепительном солнечном свете сверкала сеть проводов и кабелей; один провод был перерезан. Бредли наскоро, временно, соединил концы, удрученно качая головой: вышло неважно, половина тока пойдет обратно на передатчик. Потом нашел Арктур, направил туда луч, поводил им и включил связь.