На каждого взрослого полагалось по двести фунтов муки, семьдесят пять фунтов копченой свинины, тридцать фунтов сухарей, десять фунтов риса, двадцать пять фунтов сахара, по бушелю сушеных бобов и сухофруктов, десять фунтов соли, полбушеля кукурузной муки, пять фунтов кофе, два фунта чая, полбушеля кукурузных зерен, жареных и размолотых, бочонок уксуса и необходимые лекарства. Они также приобрели чугунную голландскую печку, кастрюлю с длинной ручкой, да еще другую печку из листового железа и котел. Том собирался установить печку внутри фургона, если в пути застигнет непогода. Ко всему прочему они взяли пару бочонков для воды, которые прикреплялись по бокам фургона, маслобойку, оловянную посуду и инструменты.

— Я продам вам ружье мужа, — предложила женщина. — Есть и револьвер.

— Мы думаем побыть в Штатах до июня, — заметила Мэри. — Нам еще многому надо научиться.

— До июня слишком долго, — возразила женщина. — Выходить нужно не раньше пятнадцатого апреля, когда уже появится подножный корм для скота, и не позже пятнадцатого мая. Кто опоздает, может застрять в снегах на перевалах Сьерры.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, Том Тревэллион с семьей перебрался в фургон, который поставил на берегу реки за пределами города. Сидя в тот вечер возле костра, он положил руку на плечо сыну.

— Видишь, парень, тут совсем другая жизнь. И люди другие. Нам сперва нужно здесь освоиться. Там, куда мы собираемся, нельзя ошибаться. Смотри в оба, Вэл, и быстро всему научишься.

— Бородач, который расспрашивал тебя о золоте, сегодня крутился в магазине, когда ты делал покупки, — сообщил сын.

— Да, я видел его.

— Он заговорил со мной, — добавила Мэри, — спросил, когда мы выезжаем. — Она посмотрела на мужа. — Я сказала ему, что мы еще не решили и что, скорее всего, останемся здесь и будем фермерствовать.

— Умница, — улыбнулся Том. — Нечего кому попало совать нос в наши дела.

— Беспокоит меня этот человек. Что-то он мне совсем не нравится.

Отец пожал плечами.

— Просто вынюхивает… многие этим занимаются.

Вэл помогал нагружать фургон. Он уже научился разжигать костер, смазывать оси, ухаживать за быками. Старался говорить поменьше, а когда владельцы других фургонов и проводники собирались по двое, по трое, подсаживался к ним поближе. Как-то он отправился забрать моток веревки, за который уже заплатили. Бородатый сидел возле магазина и жевал хлеб. Казалось, ничто больше его не занимало.

На обратном пути Вэлу встретилась ватага молодых парней, которые, собравшись в кружок, о чем-то шептались.

— …говорит, что он за все платит золотом, — донеслось до мальчика.

— Ишь ты, шкурник проклятый! — отозвался другой. — У него есть все, а мы тут последние гроши считаем!

Неужели они об отце? Вэл поспешил к фургону.

— Пап, тут какие-то люди…

Том выслушал его.

— Они могли говорить о ком угодно, Вэл, — успокоил отец. — Скоро мы уедем. А золота у нас немного.

Тем же вечером, собравшись в город, он позвал его и попросил:

— Присмотри-ка, сынок, за маленькой дочкой Редэвея. Нам с ее отцом нужно сходить по делам. Мама легла отдохнуть, а миссис Редэвей будет мыться в своем фургоне. Мы скоро вернемся.

— Но, пап! — возразил было Вэл.

— Делай что тебе сказали. Она славная девчушка, поиграй с ней…

— Поиграть?! — насмешливо воскликнул мальчик. — Да ей всего восемь лет!

— Ну и что? Каждый должен вносить свою лепту в общее дело, вот и давай. Будь послушным, сынок.

Ее звали Маргеритой, как она вежливо сообщила Вэлу, но папа называет ее Гритой.

Вэл принялся рассказывать девочке разные истории, а потом… потом случилось самое страшное.

Никогда еще Вэлу не приходилось разговаривать с незнакомой девочкой. Те, с кем он общался в Редтруте, Сент-Джастин-Пенвите или в Гануоллоу, хотя там он почти не успел обзавестись знакомыми, знали все известные ему истории. Здесь все складывалось по-другому.

Грита Редэвей, худенькая девочка, широко раскрыв огромные, казавшиеся темнее ночи глаза, слушала его рассказы о подземных разработках, о вооруженных бандитах, которыми кишели прииски, о штормах и кораблекрушениях возле скалистых берегов Корнуолла.

Оба фургона стояли обособленно от других. Ближайший фургон находился по меньшей мере в двухстах ярдах от них за холмом и кучкой деревьев. Костер еле горел. Вэл слышал плеск воды в оловянной кадке, в которой мылась мать Гриты.

Они сидели в кустах, в полной темноте. Мальчик говорил тихо, чтобы не беспокоить мать, отдыхавшую в фургоне. Он рассказывал историю о кораблекрушении возле Лизарда, когда до него донеслись пьяные крики.

— Надо поторапливаться, — раздался рядом совершенно трезвый голос. — В фургонах сейчас никого нет, и золото спрятано где-то там…

Вдруг шум прекратился, и в кругу света появилось несколько человек. Повинуясь инстинкту самосохранения, Вэл закрыл Грите рот рукой и толкнул ее под куст.

Один из хулиганов глотнул из бутылки, другой выхватил ее у него.

— Ну ты, Джимми! Чур поровну…

— Джордж? — раздался голос матери Гриты. — Это ты?

Пьяный парень, пошатываясь, бросился к фургону и, отодвинув холстину, заглянул вовнутрь.

— Нет, это не Джордж, это…

Его голос вдруг прервался… потом раздался женский крик.

Крепко держа Гриту, прижав ее лицо к своей груди, Вэл с ужасом наблюдал за происходившим. Первый запрыгнул в фургон, остальные карабкались за ним. Послышался приглушенный вскрик, а за ним злобные голоса ссорящихся бандитов. По меньшей мере четверо из них уже залезли в фургон, а остальные боролись и отпихивали друг друга, чтобы тоже протиснуться туда.

Вдруг из другого фургона выглянула мать Вэла.

— Эдит! — позвала она. — Что там такое? Что…

Бандиты, не успевшие забраться в фургон Редэвеев, повернулись и бросились к Мэри Тревэллион. Все, кроме одного. Этот отступил в кусты, росшие напротив зарослей, где прятались дети, и, казалось, чего-то ждал.

Несколько человек выпрыгнули из фургона, падая и наваливаясь друг на друга, и тут в слабом свете появилась фигура отца Гриты. Ничего не подозревая, он шагнул в круг света и остановился, испуганно озираясь по сторонам.

— Что…

— Прикончить его! — заорал кто-то.

Пьяная орава набросилась на Редэвея и принялась избивать его.

Он отчаянно сопротивлялся, раздавая наугад тумаки, но вскоре удар дубинки поставил его на колени. Редэвей пытался подняться, лицо его залила кровь, но его повалили наземь.

Замерев в ужасе, мальчик крепко прижимал к себе Гриту, понимая, что если она опомнится и побежит к матери, то тоже будет убита.

Вдруг кто-то крикнул:

— Сюда идут! Бежим скорее!

Бандиты разбежались. Последний, вывалившись из фургона, растянулся во весь рост, потом поднялся, вытер расцарапанное в кровь лицо и растерянно поглядел вслед удирающим дружкам. Вэл узнал в нем парня, который еще сегодня утром прорычал сквозь зубы: «Проклятые шкурники!»

Вскоре на поляне никого не осталось. Тогда из тени быстро вышел тот, кто скрывался в кустах, и взобрался в фургон Тревэллионов. Слышно было, как он шарит там, потом раздался сдавленный крик и звук падающего тела. Холщовая занавеска отодвинулась, и человек, держа в руках коробку с деньгами, принадлежавшую отцу, спрыгнул на землю.

Вор быстро огляделся по сторонам и направился прочь, но в этот момент Джордж Редэвей застонал. Бандит остановился и медленно повернулся. Постояв над распростертым телом, он сунул коробку с деньгами под мышку и, взяв револьвер в обе руки, выстрелил отцу Гриты в голову. Пуля вошла между глаз. Заткнув револьвер за пояс, убийца скрылся.

Грита изо всех сил дергала Вэла:

— Пожалуйста! Мне же больно.

Он медленно отпустил ее.

— Не смотри туда! — решительно приказал он и взял девочку за руку. — Нам надо пойти поискать папу.

Они нашли отца в магазине, он делал последние покупки. Услышав о случившемся, бросил все и побежал. Владелец магазина скинул передник, схватил револьвер и последовал за ним. Его жена остановила Вэла, кинувшегося было за отцом.