— Есть здесь кто-нибудь?

Есть! Она не обманулась. Мы не успели еще подняться с кровати, как она стремительно ворвалась в комнату и осторожно прикрыла за собой дверь:

— Облава!

«Это надо же, как раз на рождество!» — мелькнула мысль.

Больше слов нам не понадобилось. «Облава» — это слово сказало нам все. Облава — это взрывы гранат, крики, выстрелы. Облава — это отвратительные морды полицейских. И наконец, та зловещая тишина, которая наступает после последних выстрелов из пистолета.

Я почувствовал, как сильно бьется сердце. Встал, остановился посередине комнаты и стал прикидывать, что предпринять. Мысль работала быстро. Что же делать? Нужно думать, нужно непременно что-нибудь придумать! Я посмотрел на Пройчо. Его лицо нервно подергивалось. Всегда веселый, сейчас он неподвижно стоял рядом со мной. Его глаза, ставшие неузнаваемо серьезными, как будто хотели сказать: «Неужели мы вот так и погибнем? Неужели это и есть конец? Нет, ни в коем случае, ни за что! Мы найдем выход!»

В доме не было тайника. А в сарае не нашлось бы достаточно дров, чтобы завалить нас ими. Забраться на чердак, но это старый номер — они, несомненно, и там проверят, и тогда…

На лестнице, ведущей на второй этаж, появился дядя Михал. Он вошел, по привычке пригладил свои пышные усы и устало опустился на стул. Он выглядел постаревшим:

— Что же теперь делать, ребята?

Мы поняли смысл этих слов. Наверху спали дети и внуки, а по безлюдным улицам уже сновали парные патрули. Полицейские могли в любой момент ворваться в дом и от погреба до крыши перевернуть все вверх дном. На дворе уже светало. То и дело хлопали двери и окна. День начинался. Доносились отрывочные и сердитые женские голоса:

— Да неужели же мы не люди, что вы так с нами обращаетесь?

— Дайте хоть за водой сходить.

— Вон же колодец, никуда не убежим.

А другие голоса — грубые, привыкшие приказывать — командовали:

— Нельзя!

— Не ори!

— Иди домой, и без разговоров! У нас есть приказ.

— Идем! — сказал Пройчо и начал собираться.

Мы не имели права оставаться, рисковать жизнью добрых людей.

Из груди дяди Михала вырвался тихий вздох, он словно хотел сказать: «Благодарю вас, ребята, благодарю вас, и извините. Вы же знаете, наверху дети. О себе совсем не беспокоюсь, я прожил свой век, с меня хватит. Но дети… В чем они виноваты…»

Мы поняли. Да мало ли он сделал для нас!.. Сколько раз встречал и давал приют, сколько раз кормил, сколько добрых слов сказал! Не все люди вели себя так, как он. И поэтому мы были благодарны ему.

— Нет, куда они пойдут! Волку в пасть, что ли? — вмешалась тетя Тинка.

Мы повернулись к ней. Протянув руки, она хотела задержать нас. Все ее существо излучало энергию и непоколебимость. По лицу мы прочли, что она приняла смелое и твердое решение:

— Я не выпущу вас! Ты, Михал, беги наверх к малышам, а мы тут помозгуем. Вы подумайте, а я выйду на улицу и посмотрю, что к чему.

Мы остались одни. В скромной комнатке сапожника стояла только одна узкая кровать с деревянной спинкой. На одной ее стороне кто-то нарисовал яркими красками Леду с лебедем, а на другой — темными красками — Шильонский замок. Посередине стоял низкий рабочий столик, на котором валялись в беспорядке коробочки с гвоздями, нитками, шилами и клещами. На простой вешалке, прибитой в одном из углов, висели старые вещи, передник и изношенные, запачканные сапожным варом брюки Томы. Все тот же вопрос «Что же делать?» не выходил у нас из головы. Я лихорадочно оценивал создавшуюся обстановку: Пройчо прав. Нужно уходить. Попытаемся ускользнуть.

Тетя Тинка ворвалась к нам, едва переводя дыхание.

— Уже обыскивают у соседей. Ну а вы что решили? — совсем растерялась она. — Куда это вы собрались? Никуда вы не пойдете отсюда! Вас убьют.

— Нет другого выхода, — ответил я как можно спокойнее, чтобы ее не тревожить. — Там, на улице, что-нибудь предпримем.

— Постойте! Помогите мне немного отодвинуть кровать от окна.

Мы посмотрели на нее с недоумением. Что это она затеяла?!

— Вы спрячетесь здесь, за спинкой.

Действительно, после того как мы отодвинули кровать подальше от окна, освободилось достаточное пространство, чтобы двое могли укрыться и остались бы незамеченными.

Так и сделаем! Идея мне понравилась.

Я отодвинул занавеску, протер покрытые инеем стекла и открыл их, чтобы проветрить комнату. Тома отсутствовал, и нужно было создать впечатление, что в его комнате никого нет.

Тетя Тинка вышла и долго не возвращалась.

— Ничего не видно. Вы присядьте на корточки, а я им скажу, что это комната квартиранта, он закрыл ее на ключ и уехал в деревню. Специально приведу их, пусть посмотрят в окошко. Эх, — улыбнулась она, пытаясь хоть как-то скрыть тревогу, — я пойду, а вы… — Подошла к нам, обняла и оставила нас одних.

Мы плотно закрыли дверь, вынули ключ, приготовили пистолеты и единственную имевшуюся у нас гранату и втиснулись в пространство за спинкой кровати. Мы разработали очень простой план: если нас обнаружат, я через окно брошу гранату, выскочу во двор и залягу за колодцем, откуда прикрою выход Пройчо. После этого мы, перелезая через ограды, попытаемся пробраться садами к окраине города.

Прошло полчаса, прошел час — ничего. Мы сидели за кроватью и прислушивались. Трудно сидеть в таком положении, скрючившись и сгорбившись, в ожидании и в полной неизвестности. А что делает тетя Тинка? Пройчо тихо прошептал:

— Давно я не видел свою мать. С той поры, как убили старшего брата, она очень сдала. А если сейчас с нами что-нибудь случится… не знаю, переживет ли она меня.

Я молчал. Да и что я мог сказать? Какая мать не дрожит над своим ребенком! А тетя Тинка? А моя мама?..

Уже давно наступило утро. Дети проснулись и наполнили дом веселым гомоном. Может быть, потому, что начался праздник, праздник рождества, может быть… Голоса тети Тинки не слышно, она не прикрикивает на них, не отчитывает.

Пройчо подтолкнул меня. Над моей головой висела связка сушеной рыбы.

— Давай перекусим.

Удивительный парень этот Пройчо, ему никогда не изменял его веселый нрав. Но перекусить нам не удалось.

На заднем дворе послышался топот сапог. Мы переглянулись и без единого слова крепко сжали руки, понимая друг друга с одного взгляда. «Прощай, брат! Если останешься живым, расскажи о нашей дружбе. Не забывай меня!» — «И ты меня не забывай, Пройчо!.. Мы стали братьями в борьбе, так останемся ими и перед лицом смерти!»

Но все-таки мы легко не дадимся им в руки. До нас донесся спокойный голос тети Тинки. Но мы-то знали, какого огромного напряжения это ей стоило!

— Милости просим, милости просим! Заходите, в доме тепло. Ведь сегодня праздник, так мы немного проспали, но вы нас извините.

Группа полицейских с шумом ворвалась в дом. Как-после выяснилось, на столе в кухне стоял словно бы случайно забытый с ночи кувшин с вином. И чашки оказались под рукой.

— Выпейте, ребята, согрейтесь. Вам ведь тоже нелегко ходить по такому холоду, — хлопоча вокруг них, шутила тетя Тинка.

— Служба, мы привыкли, — важно ответил старший. — Ну, на здоровье!

Они чокнулись.

— М-да, хорошо! Сколько здесь у вас человек? Кто живет в этой комнате?

— Это комната сына. А здесь спим мы с дедом. А напротив — комната квартиранта, Томы, сапожника. Он несколько дней назад уехал к себе в деревню. Решил навестить родных на праздники. Идите, идите сюда, — не останавливаясь, говорила тетя Тинка и нажала на ручку двери. — Ой, заперто, на ключ.

Старший приблизился, подергал замок и толкнул дверь плечом. Она заскрипела. Мы затаили дыхание. Пистолеты жгли нам руки.

— Он запер на ключ, запер. Если хотите, я вас отведу, через окно все видно.

«Гости» помедлили немного, но потом последовали за ней.

— Вот видите, — показала она через стекло. — Это его постель, там, на вешалке, одежда, а здесь, на столе, набор инструментов. В сарае держим дровишки, — изощрялась тетя Тинка. — А рядом — курятник.