Бумаги эти представляли определенную ценность. По ним можно было проследить действия краевого провода за значительный отрезок времени, выявить важные связи. Кроме того, они, по сути, являлись грозным обвинением: в рапортах сотников и военно-полевой жандармерии подробно перечислялись все «акции» против населения. На большинстве приказов и рапортов значилось вместо названия территории стандартное «мисце постою», но в тексте встречались наименования сел, лесов, речек, дорог, и по ним можно было определить зоны действия банд. Правда, они уже не существовали, однако в тех местах еще скрывались уцелевшие националисты.

«Боевики» возвратились растерянные.

— Друже проводник, в минах вывернуты взрыватели, — переминаясь с ноги на ногу, доложили Рену.

— Заминируйте снова, — внешне спокойно распорядился Реи. — Ящики откройте, рядом поставьте канистры с бензином. Чтоб дотла сгорело все после взрыва.

«Неужели Роман предал? — росло у Рена подозрение. — Он минировал схрон с архивами… Он знает, как и обезвредить мины…»

Велел позвать Чуприну. Пока искали Романа, проверил пистолет, еще один сунул в задний карман брюк.

Роман влез в бункер заспанный — подняли с нар.

— Сдаеться, Роман, приходит нам конец, — проводник был очень встревожен. — Надо менять бункер, связи, курьеров — все менять, если хотим оставаться живыми.

— Нелегко это зимой, — после короткого размышления сказал Роман. — Будем, как медведи-шатуны, по лесам мотаться. А что стряслось? Вроде бы ниоткуда тревожных сигналов не поступало…

— Вот то-то и оно… Не могут чекисты оставить нас в покое. Они даром хлеб не едят. Откуда, почему такое затишье? Будто и нет нас на белом свете. Не к добру. Значит, собираются с силами, чтоб ударить смертельно.

— Так и наши не активничают, — продолжал сомневаться Чуприна. — Может, потому и тишина? Мы их не трогаем, они нас тоже?

— Глянь, Романе, мне в очи, — негромко приказал Рен.

Чуприна поднял голову. Было у него в неясном свете коптилки лицо как из меди; отливала светлым литым металлом присушенная, прокаленная зимним студеным ветром кожа. Он не моргнул даже тогда, когда проводник медленно опустил руку в карман.

— Был я тебе отцом…

Рен внимательно всматривался в голубые глаза Романа, будто искал в их глубине то, что подтвердило бы его неясные сомнения, навеянные сегодняшним днем подозрения.

Роман смотрел на него без ненависти — равнодушно, чуть озабоченно.

— Щенок! — загремел проводник. — Языком измену заметаешь? А у самого очи застыли, как из гипса вылепленные!

«Вот и конец, — горестно подумалось Роману, — недолго ждать довелось». И еще обрывками, обгоняя друг друга, понеслись другие мысли: не оставит Рен в покое Еву и дочку, пошлют головорезов своих, закатуют.

А там, над толстым накатом бревен, ложится в леса солнце. Низкое вечернее небо навалилось на сосны. Сегодня оно спокойнее: желто-оранжевый диск солнца, идут медленно бесконечные облака. Стынет на ночь глядя лес. Наверное, именно сейчас двинулись в путь оперативные группы. Если бы протянуть несколько часов…

В бункере душно. Воздух плотный, стоялый, пропитанный потом, запахами пищи, ружейной смазки, лежалой одежды. Роману хочется разрезать воздух на куски, как студень, и выбросить через круглый люк наружу. У Рена рука в кармане — там пистолет. Он всегда был предусмотрительным, Рен, даже когда подобрал оборвыша, сунул ему кость: жри и помни, чье мясо лопаешь.

— Руки за спину, — приказал проводник.

Роман стоял, чуть расставив ноги, зорко следил за каждым движением проводника. Он нехотя выполнил приказание, всем своим видом показывая, как его возмущают непонятные подозрения.

— Кто вывинтил взрыватели?

— Какие взрыватели? Спал я. Кому приказали, у того и спрашивайте.

— Пообещали тебе жизнь сохранить эмгебисты? В обмен на архивы? Или на меня? Может, ты и Дубровника под пулю подвел?

— Жизнью своей не торгую! — презрительно процедил Чуприна. — Сами отучили беречь свое життя и чужое!

Реи вырвал из-за Романового пояса парабеллум, швырнул его в дальний угол.

— Шагай из бункера!

Проводник взял автомат, щелкнул предохранителем, повесил на грудь.

Вход в бункер — круглый металлический люк, вроде тех, что на канализационных колодцах. Закрывается массивной крышкой. Когда бункером не пользуются, на крышке растет разлапистый куст — маскируют вход. Его можно сдвинуть в сторону или, наоборот, «посадить» точно на крышку, прибросать снегом, и первая метель заметет, запорошит все следы.

Сейчас люк отброшен — лагерь глубоко в лесах, и каждый, кто попытается к нему подобраться, напорется на мину еще на дальних подступах. Они стерегут логово — эти деревянные коробочки, прикрытые снегом, — лучше всяких часовых. Но и охранение тоже выставлено: на высоких соснах устроены несколько гнезд для наблюдателей.

Чтобы выбраться из бункера, надо подняться по лесенке, как в погребе, протиснуться в узкую круглую дыру.

— Давай, давай! — подтолкнул Рен Романа автоматом.

Интересно, куда поведет? К схрону с архивами? Зачем? Тогда подальше от бункера — дальним эхом откликнется в соснах автоматная очередь, станет одним жильцом меньше на белом свете. Но если отойдут от лагеря, сразу увидит Рен разрытый снег, свежеприсыпаниые ямки — там, где были мины. Еще днем расчистил Роман тропу, повывинчивал взрыватели у чертовых игрушек.

Роман поднялся по ступенькам лесенки, услышал сзади тяжелое дыхание Рена.

Ива говорила: будешь колебаться — погибнешь…

Чуприна подтянулся на руках, выбросил тело из люка. Солнце уже почти село, еще несколько минут, и будет темнота. Потом придет Малеванный. Он будет идти по тропе, которую приготовил для него Роман. А на стежке той снова будут мины…

Голова Рена показалась из бункера. Отяжелел проводник, квадратные плечи с трудом протискиваются в отверстие.

Роман решился. Он ударил ногой по подпорке, удерживающей массивную крышку. Литая из чугуна плита опустилась на голову проводника. Роман открыл ее и прыгнул в бункер. Проводник лежал у лесенки, разбросав руки. Роман схватил у него автомат, пистолет, оттащил тело в сторону.

Послышались голоса — к бункеру шли. Роман даже знал кто: те двое, которых посылал Рен заминировать схрон с архивами. Заглянут в бункер — все: пришибленного Рена спрятать некуда. Роман высунулся из бункера.

— Все в порядке, хлопцы? — крикнул спокойно.

— Сделали! А где проводник?

— Отдыхать лег. Велел не тревожить.

— Или он сдурел, или ты! По лагерю чекистская зараза шляется, взрыватели повывинчивали, а он почивать вздумал! — Высокий бандеровец — Роман его хорошо знал, впрочем, как и всех в этом лагере, — решительно направился к бункеру.

— Пусти к Рену!

— Стой! — все еще надеясь, что они отвяжутся, крикнул Роман. — Сам доложу!

— А иди ты, хлопче, к… — зло ругнулся высокий. — И мы язык не проглотили…

Они были уже метров за десять.

— Стреляю! — предупредил Роман.

— Он воно що! — понимающе процедил высокий. И внезапно упал в снег, срывая автомат с плеча.

Роман нажал на спусковой крючок первым…

— А ну, хлопцы, бегим! — скомандовал начальник райотдела. — Черт знает, что у них там творится!

Он вслушивался в треск автоматных очередей. Стрельба шла беспорядочная, очереди частили, перекрывая одна другую, лес раскатывал их звонко по полянам. Вот ухнула, будто лед на ставке раскололся, граната.

Учитель недаром прошел войну. Он быстро отличил, что один автомат — у каждого оружия свой «голос» — бьет через равные промежутки, скупо и экономно.

— У твоего Чуприны какая машинка? — спросил майор на бегу у Малеванного.

— Немецкая.

— Похоже, он отбивается.

Вытянувшись цепью, по лесу бежали солдаты — бойцы истребительного отряда.