Любопытно, однако, что с течением времени идея о восстановлении дома занимала ее все меньше, и никаких определенных планов она не строила. Теперь ей уже начало казаться, что приспособить дом для современной жизни равносильно насильственному вторжению или осквернению.

Как-то вечером на закате Сара стояла на задней веранде. Она смотрела на фонтан со сверкающей статуей греческой богини, освобожденной от лоз и лишайников. Она перевела взгляд на высокие кирпичные стены дворика, перед которыми все еще цвели мирты. Потом взглянула на небо и вдруг подумала, что это небо видело тот день, когда строительство дома было завершено.

Подул ветер. Закачались деревья, и по саду рассыпались блестящие потоки света. Казалось, что богиня шевелится от дуновений ветра в гаснущем свете дня. На какой-то миг время перестало существовать; реален был только этот момент.

Теперь человек появлялся каждый раз, когда она медитировала. Она называла его своим «темным кавалером». Он часто говорил с ней, и его голос нес и боль, и исцеление. И всегда звучала музыка — грустная, прекрасная музыка. И мелькали то комнаты красивого, приведенного в порядок дома, то они же, но полуразрушенные. Она чувствовала, что становится частью дома, что его душа вобрала в себя ее душу. А в душе дома жила боль, тоска и горе. Ей хотелось понять этот дом, объять его ауру. Она понимала, что постепенно это превратилось в навязчивую идею.

А на восьмое утро Сара проснулась после медитации, полная желания написать дом.

В этот день она проснулась с Каспером на руках. Впервые за много месяцев она была готова взяться за кисти. Как одержимая, она бросилась к дому мисс Эрики, чтобы взять коробку с красками, холст и мольберт. Увидев, что Сара опять уходит, Эбби дала ей с собой ленч.

Сара вернулась к старому дому и поставила мольберт перед фасадом. Сентябрь был на исходе, и утро было прекрасно, воздух нес живительную прохладу. Свет хорошо освещал обветшавший дом. Сейчас сига напишет его таким, какой он есть, во всем его сером заброшенном великолепии.

Сара была художником сдержанным и точным; обычно она делала много набросков, прежде чем прикоснуться кистью к холсту. Но сейчас все было по-другому. Она смешала на палитре сочные краски — голубой церулеум, зеленую виридоновую, охру желтую и умбру натуральную и смело накладывала их на холст и соболиными кистями, и шпателем. Мазки ложились мощно и свободно, и никогда они не были такими выразительными, как сейчас.

Сара работала весь день, надеясь, что свет не подведет ее. Она старалась передать, как дом словно покачивается в свете в тенях, и живую завесу из веток и листьев над ним, и призрачное великолепие испанского мха на старых дубах, и серебристую Миссисипи вдали.

Каспер бродил где-то рядом, пока она работала. В полдень она прервала свои занятия, чтобы съесть ленч, и скормила ему половину сэндвича с тунцом.

На закате картина была готова. Собирая свои принадлежности, Сара не переставала удивляться быстроте, с которой она написала дом. Обычно на картину у нее уходила не одна неделя.

Уже в сумерках она пошла домой, осторожно держа холст, чтобы не смазать краски. Дом был заперт, и свет не горел, так что ей пришлось открывать дверь ключом, который она положила на коврик.

В кабинете она поставила картину на мольберт для просушки и включила весь свет, чтобы получше ее рассмотреть.

Она была просто ошеломлена. Никогда еще ее живопись не была такой сильной и страстной. Поверхность картины прямо-таки пульсировала ярким цветом и живыми контрастами. Удивила ее и смелость мазка. Сам же дом вышел таким реальным, что казалось — он вот-вот сойдет к ней с холста.

Сара отошла, чтобы оценить общий эффект, и тогда она увидела лицо — его черты проступали из очертаний дома — прекрасный образец контрапункта. Сара была поражена: разве она писала какое-либо лицо?

Лицо было мужское. Человек на картине горько улыбался. Темные глаза смотрели пристально, ив них была боль.

— Дэмьен, — прошептала Сара.

И опустилась на колени, не сводя глаз с портрета, как завороженная.

Отправляясь в постель этой ночью, Сара все еще пыталась разобраться, что происходит. Не один час смотрела она на картину с таинственно появившимся лицом. Теперь очевидно, что в старом доме действительно водятся привидения, и что она очарована призраками людей, живших там сто лет назад.

Очарована, в основном, одним из них — Дэмьеном, «темным кавалером». При одной мысли о нем она начинала дрожать от страха и волнения.

Сара поняла, что ей не следует больше ходить в этот дом. Это было бы безумием. Если там обитают духи, где гарантия, что это добрые духи? А если они злые, то, может быть, они хотят завладеть ею в своих темных целях?

И все же она знала, что не может противиться притяжению дома, так же как не может выбросить из головы это незабываемое, улыбающееся лицо.

На другое утро погода была ветреной и прохладной. Сара встала рано, чувствуя, что опять полна энергии. До прихода Эбби она сварила себе кофе и выпила его в кабинете, где снова принялась созерцать свою необычайно выразительную работу.

Разглядывая лицо, проступающее на ней, она вспомнила имя, произнесенное ею вчера вечером, — Дэмьен. Жил ли в этом доме какой-нибудь Дэмьен? Стал ли он призраком, обитающим там теперь? Нужно побольше узнать о семье, построившей дом. Она спросит у Джефферсона Болдуина, нельзя ли отыскать какие-либо старые записи. Но сейчас она не может ждать — ей нужно идти в старый дом и заняться утренней медитацией. Конечно, страшновато; но все-таки именно там обрела она мир и исцеление. Изо дня в день она неизменно тянулась к этому дому, как поникший цветок к солнцу.

Сара надела сине-золотистое ситцевое «бабушкино» платье и сандалии, причесала волосы, свободно падающие на плечи. Оставила записку Эбби, что вернется позже, и вышла из дому вместе с Каспером, сунув ключ под коврик. Направляясь к старому дому среди утренней прохлады, она рвала цветы и втыкала их себе в волосы. Каспер шел следом, соблюдая дистанцию, время от времени останавливаясь, привлеченный бабочкой или птичкой.

Вскоре Сара вышла из рощи и подошла к дому. И замерла. На крыльце стояла старая беловолосая женщина. Вблизи это была сгорбленная фигурка с неестественно белыми волосами и лицом, изрезанным глубокими морщинами. На ней по-прежнему было странное одеяние — серая шаль и длинное грубое черное платье.

Наконец, собравшись с духом, Сара шагнула вперед.

— Доброе утро, — сказал она.

Но прежде чем Сара успела подойти ближе и удержать ее, женщина спустилась по ступенькам и исчезла среди деревьев. Сара пошла за ней, но ее след затерялся в густых зарослях. Сару охватила дрожь. Похоже, старуха — на самом деле фантом, призрак, растворяющийся в воздухе.

Что это за женщина, в десятый раз спросила себя Сара. И почему ее привлекает этот дом? Она решила спросить у Эбби, не знает ли та что-нибудь.

Сара вошла в дом и села на свое обычное место у стены в гостиной. Тут же явился Каспер и устроился у нее на коленях. Сара спела мантру и вскоре погрузилась в глубокую расслабляющую медитацию. Ей казалось, что ее баюкают любящие руки, что ее охватывает полный покой. Ей казалось, что она перемещается вверх-вниз по какой-то лестнице из настоящего в прошлое и обратно. И снова звучала очаровательная мелодия «Прекрасной мечтательницы», которую наигрывал на скрипке Брайан, и призрачные звуки фортепьяно аккомпанировали ему. Потом скрипка затихла, но фортепьяно продолжало играть, слегка расстроено, но непреодолимо завораживающе.

—  Пробудись ко мне, — сказал голос, — пробудись.

И Сара пробудилась.

Музыка прекратилась. Первое, что почувствовала Сара, — прохладный осенний ветерок, ласкающий лицо. Первое, что она услышала, — мелодичное позвякивание, как будто кто-то чокается хрустальными бокалами.