Ермак стал атаманом вольных волжских казаков в то самое время, когда над Россией сгустились тучи опричнины.

В годы Ливонской войны и опричнины Разрядный приказ почти ежегодно нанимал в полки вольных казаков. Сражения на западных границах стали боевой школой для многих сверстников Ермака. Поступив «в наем», вольные казаки надолго покидали свои зимовья.

Любое потрясение в центре России приводило к тому, что на окраинах появлялись новые толпы беглецов. От них казаки своевременно узнавали обо всем, что происходило на родине.

Казнь князя Горбатого и опала на других бояр и княжат привела к роспуску их вооруженных свит. Царь запрещал земцам принимать на службу опальных боевых холопов, и многие из них искали спасения в волжских казачьих станицах.

Следующая волна беглецов принесла весть о бесчинстве царских опричников на Севере и в Поморье и чудовищном разгроме Новгорода.

Жадно расспрашивал Ермак калик перехожих, державших путь с Соловков на Юг. От них он узнал, что его родные места на Двине попали в царскую светлость опричнину. Отныне все подати с односельчан Ермака собирали опричные сборщики. Доставляли же оброки и прочие платежи не в московские приказы, а в опричную Александровскую слободу.

Далеко от окраин пронеслась, прогремела опричная гроза. Но ее последствия отозвались и в вольных станицах. В жизни Ермака опричнина провела свою глубокую борозду. И прежде нелегко было вольному казаку попасть на Русь. Опричнина окончательно закрыла перед ним пути в родные места. Если бы Ермак вздумал вернуться в опричный Борок, то живо попал бы в руки царских ъсудеек». Ему пришлось бы отвечать, не крамольник ли он из земщины и зачем пожаловал в государев удел.

Прожив в «диком поле» полжизни, вольница сложила себе вольные песни и были. Слышались в них жалобы на горемычную жизнь и прощание с тем, что навеки прошло.

Усевшись подле сказителя, прилежно слушали и стар и млад речитатив певца, славившего белокаменную Москву. «/Сак Московьское государьство многолюдно, велико и пространно! Сияет светло посреди! Паче всех иных государьств и орд, аки в небе солнце!»- начинал свой «сказ» степной певец.

За былинным началом следовал плач о невольных скитальцах. Знал сказитель, чем тронуть казака. Кому Москва была матерью, а кому – мачехой.

«Отбегаем мы ис того государства Московского,- старательно выводил певец.- Ис работы вечныя, ис холопства невольного. От бояр и дворян государевых! Кому об нас там тужить? Рады там все концу нашему!»

Песни могли пронять до слез кого угодно. Больше всего в них волновало то, что они были чистой правдой.

«Яа Руси,- причитал сказитель,- не почитают нас и за пса смердящего. Сами ведаем, каковы мы в Московском государстве люди дорогие».

Не забыть было беглым холопам и ярыжкам надменную боярскую Москву. Старая обида жгла и стучала в сердце. С тех пор как они покинули Русь, там что-то изменилось. Потому слухи о казнях бояр-лиходеев в столице пробуждали в них не только страх, но и надежду,

– .Грозен царь, но справедлив!- толковала чернь.- В белокаменной Москве угнездилась боярская измена! Как государю не казнить своих лиходеев?»

Бродячий певец, переведя дух, уже пел новую песню:

Как воссияло солнце красное, Тогда-то воцарился у нас грочнин царь, Грозный царь Иван Васильевич. Заводил он свой хорош, почестей пир. Все на почестном напииалися… Говорил Грозный царь Иван Васильевич: ‹:Есть чем царю мне похвастати, Я вынес царсньо ил Царя-града, Царскую порфиру на себя одел. Царский костыль себе в руки взял, Вывел измену с каменной Москвы!»

Бесшабашная вольница из дальних станиц судила об опричнине понаслышке, а потому вести о казнях опаль-чивого царя не повредили ему в глазах народа, не помрачили его славы. Слушая сказы о грозном царе и его опричниках, Ермак и не подозревал, что скоро ему самому придется побывать на опричной службе.

Ливонская война поглотила все силы России. Царские ратники не появлялись более под Азовом и у Перекопа. Предоставленные самим себе, казаки подвергались новому натиску со стороны кочевых орд.

Степняки громили казачьи станицы, истребляли жителей, а взятых в плен казаков продавали в рабство на невольничьих рынках в Азове и в Крыму. Страшная участь ожидала вольных атаманов, лопавших в руки к врагам. С них живьем сдирали кожу, закапывали в землю, сажали на кол.

Властитель Османской империи лишь ждал случая, чтобы изгнать русских с Дона и Волги. Воспользовавшись тем, что русские армии увязли в Ливонии, он решил силой захватить Астрахань и твердой ногой стать в Поволжье.

С наступлением лета 1569 года турецкий флот двинулся из Азова вверх по Дону, к Переволоке. Капудан-паша имел под командой около сотни больших и малых судов. Флотилия растянулась по реке на много верст.

Две с половиной тысячи гребцов не выпускали из рук весел. Кого тут только не было: пленные венгры и итальянцы, албанцы и русские, греки и молдаване.

На капитанской галере плыл пленный русский дворянин Семен Мальцев, прикованный цепью подле других русских гребцов. Царь Иван послал Мальцева с поручением к мирным ногайским князьям. Но тот оплошал и был захвачен в степи татарами. До «городков» волжских казаков было рукой подать, и посланник лишь ждал случая, чтобы бежать под защиту казаков. Но басурма-ны зорко стерегли пленника, пока не доставили его в Азов. Попав на галеры, Мальцев решил бежать при первом же нападении казаков.

Чем ближе к Волге подходили турки, тем медленнее двигались их суда. Глубоко сидевшие в воде галеры то и дело садились на мель. Тогда на борту поднималась суматоха. С невольников снимали цепи, и они на шлюпках возили на берег пушки. Когда корабль освобождался от груза, лодки волочили их через отмели.

Гребцы на галерах недоумевали: «Куда запропали донские казаки? Хотя бы было казаков с две тысячи, такие бы им богатства в руки, попали, только бы напасть им на турецкие катарги на речных отмелях и теснинах»

Каждая остановка рождала у гребцов, исстрадавшихся от бича и зноя, надежду на избавление.

Донские казаки не раз переплывали море и нападали на турецкие города. Но им пришлось впервые столкнуться с огромным турецким войском у себя на Дону. Избегая столкновений, они снялись из станиц и укрылись в недоступных для турок местах.

Огромное турецкое войско, насчитывавшее 17 000 всадников, двигалось к Астрахани, сметая все на своем пути. Турок сопровождало 40 000 крымских татар.

Пройдя вверх по Дону до Переволоки против Царицына острова, турецкий флот задержался тут на две недели. Казаки без труда перетаскивали свои легкие струги на Волгу. Но турки ничего не могли поделать с тяжелыми галерами. Тогда они решили прорыть канал и по нему провести свои суда. Невольникам пришлось долбить и копать землю от зари до зари. Надсмотрщики били их без пощады, чтобы заставить работать быстрее. Однако вскоре турецкий паша убедился в том, что ему не достичь цели, даже если он останется зимовать на Переволоке. Турки не могли оставить флот поблизости от Волги, где он неизбежно подвергся бы нападению царских воинских людей и казаков. После долгих совещаний в шатре у паши решено было отправить галеры обратно в Азов вместе с тяжелыми осадными орудиями. От Переволоки турецкие войска и крымцы проследовали к Астрахани.

Паша придвинул вплотную к берегу пушки и пытался обстрелять город. Но выстрелы причинили крепости мало вреда.

Турецкое вторжение застало Москву врасплох. Царь был "занят важным розыском об измене новгородцев и не пожелал использовать опричное войско против турок. К Астрахани выступил воевода князь Серебряный с малочисленным отрядом. На стругах земские ратные люди ночью проплыли мимо турецкого лагеря и пристали к Заячьему острову.

Вольные казаки много лет воевали с турками в Азове, и потому они хорошо понимали, какую опасность таит для них захват Астрахани.