Боденштерн собирался что-то сказать, но Енсен мягким жестом остановил его:

- Господин Мун совершенно прав. На одном стакане я нашел отпечатки пальцев Мэнкупа, на другом - чужие. Учитывая звукоизоляцию стен и ковровую дорожку, которая полностью заглушает шаги, гость мог пройти к Мэнкупу совершенно не замеченным и так же уйти.

- Вы согласны с этим? - Вопрос Муна был адресован Боденштерну.

Боденштерн неопределенно пожал плечами.

Воцарилось молчание.

Мун разглядывал пепельницу - память о редакционной работе Мэнкупа. Сквозь темноватое стекло просвечивала шапка журнала, на ней крупными литерами: "Гамбургский оракул" и мелкой вязью девиз: "Постой, мгновенье!"

Внезапно Мун повернулся к Енсену:

- Вы не знаете, чья это картина?

Удивительное полотно почти полностью сливалось с темнотой. Темнота поглотила все - баховские краски стен, диван, на котором недавно лежал мертвый Мэнкуп, даже зеркальный потолок. Не связанный ни с чем, свободным воздушным шаром висел над темнотой светлый круг с письменным столом и четырьмя фигурами вокруг него. Отрезанный от мира, изолированный тишиной квартиры, затерянный в пространстве и времени исследовательский пункт, где человеческая смерть превращается в бесстрастную абстракцию гипотез. Но стоило Муну посмотреть на невидимую в темноте картину, как комната оживала, наполнялась немым эхом титанической битвы.

- Я уже обратил на нее внимание. Прямо выворачивает наизнанку. - Енсен словно вылез из панциря. У него рождался другой голос, другая мимика. Он назвал незнакомое Муну имя живущего в Греции немецкого художника. - Идея, почти целиком выраженная в краске! Какой силой надо обладать для этого!.. А в наших музеях нет ни одной его картины.

- Какая картина? - Боденштерн придвинулся поближе.

Енсен молча указал на стену.

- Ах, эта! - Боденштерн с облегчением вздохнул. - Вы говорите, немецкий художник? А я полагал - сам Мэнкуп, так сказать, автопортрет души. Сплошная черная вакса! Абстракционизм для сапожников!

- Абстракционизм? - удивился Енсен. - Вы, должно быть, не всмотрелись как следует, господин комиссар.

- Не сомневаюсь, Енсен, что вы разбираетесь в живописи, - во всяком случае, лучше, чем в криминалистике. Но если вы увидели в ней нечто большее, то только через специальные очки. Вы случайно не подписчик "Гамбургского оракула"?

Довольный своей шуткой, Боденштерн подошел к Муну.

Тот не пошевельнулся. Невидящие глаза были устремлены на светлый круг над головой. Полусонное лицо и колпачок пепла на конце сигары свидетельствовали о полном отключении.

- Уважаю думающих людей, - сказал Боденштерн. - Судя по всему, мы проторчим здесь до утра. Предлагаю послать за пивом и закуской, пока прожорливая волчья стая не заблокировала выход. Между прочим, не мешало бы подбросить им какую-нибудь временную версию.

- Сперва надо известить жену Мэнкупа! - Мун внезапно встал.

Залитый ровным люминесцентным светом, длинный коридор лежал в мягкой тишине. Из холла доносился шелест толстой журнальной бумаги. Двери выстроились в ряд, непроницаемые, глухие. Лишь за одной слышалось жужжание голосов. Это была комната скульптора.

Пренебрегая вежливостью, Мун нажал на дверную ручку.

- Потерпишь! Всего одна неделя!

Эта неизвестно к кому обращенная фраза Баллина застала Муна на пороге. Баллин замолк. Никто ему не ответил, хотя не было сомнения, что появление Муна прервало беседу на полуслове.

- Жена Мэнкупа в Гамбурге? - спросил Мун, рассекая рукой клубы дыма. Настоящее купе для курящих! А тут еще я со своей сигарой. Как вижу, закурила даже будущая звезда театра... как он там называется? - Мун посмотрел на Ловизу.

- Театр "Талиа"! - подсказал Баллин. - Лучший в городе. Ло отчаянно повезло.

- Через неделю мой первый спектакль, - прошептала Ловиза, не глядя на остальных.

- Тем более незачем портить голос! Открыли хотя бы окно!

Никто не тронулся с места. Что ж, если им необходима такая атмосфера, пусть наслаждаются. Мун нахмурился:

- Так что же, она в Гамбурге?

- Кто? - с недоумением спросил Баллин.

- Я спрашивал о жене Мэнкупа.

Баллин, заторопившись, перевел вопрос на немецкий.

- Лизелотте? - первой откликнулась Магда. - Кажется, да. На днях я встретила ее в "Плантен унд Бломен" на демонстрации мод.

- Мэнкуп развелся с ней?

- Собирался. Разрыв произошел совсем недавно.

- Разве она не уехала к родителям в Мюнхен? - спросил скульптор. Обнаружив, что кисет с табаком пуст, он с отсутствующим видом набил трубку раскрошенной сигаретой.

- Нет, Лизелотте наняла отдельную квартиру. - Баллин оказался самым осведомленным.

- Где? - равнодушно поинтересовалась Магда.

- В Уленхорсте, на берегу Внешнего Алстера. Помните, она еще уговаривала Магнуса купить там дом? Самый подходящий район для урожденной фон Винцельбах...

- Разве ты поддерживаешь с ней связь? - изумилась Ловиза.

- Да нет! Собственно говоря, все это я знаю от Магнуса. - Баллин зажмурился от дыма. - Если надо, могу дать адрес и телефон.

Записав и то и другое на сигарной коробке, Мун повернулся к дверям. Потом как бы невзначай спросил:

- Вы оставались здесь ночевать при жене Мэнкупа?

- Вы меня спрашиваете? - откликнулся один Баллин.

- Магнус выстроил эту квартиру с расчетом на наши длительные визиты. Глубоко затянувшись, Ловиза закашлялась. - Правда, при жене мы оставались не так часто, как в последнее время.

- И занимали те же комнаты, что сегодня?

- Да, - подтвердил Баллин. - Собственно говоря, в моей комнате жил Клаттербом, но в таких случаях он ночевал в холле.

Таинственный Клаттербом оказался слугой Мэнкупа. Со времени отъезда жены Мэнкупа он жил у каких-то родственников. Был ли он уволен или отпросился в отпуск, никто не знал. Мэнкуп был немногословен и все, что касалось его личных дел, обходил молчанием. Последние две недели убирала и стряпала какая-то женщина, приходившая к обеду... Узнав, что отношения между Мэнкупом и Клаттербомом до самого конца оставались дружественными, Мун потерял к слуге всякий интерес.

- У меня кончаются сигареты, - Магда заглянула в свой портсигар, можно сбегать до табачного автомата?