- Мне-то на кой отвёртка? Стану я её таскать.

- А вдруг отвернуть чего понадобится?

- Да я тебя позову.

- Ладно, прямо ко мне беги, вместе и отвернём... Смотрим дальше - очки, читательские, а это очки - грибные. В этих очках я книжки читаю, а этими грибы ищу. Ну, вот и всё, пожалуй. Давай теперь ты показывай, что там у тебя в карманах? Интересно.

- Да у меня вроде и нет ничего.

- Да как же так? Ничего. Ножик-то, ножик есть небось?

- Забыл я ножик, дома оставил.

- Как же так? На речку идёшь, а ножик дома оставил?

- Я не знал, что мы на речку идём. Так думал: вышли погулять.

- Так ведь и я не знал, что мы на речку идём, а соль-то у меня в кармане оказалась. А без соли и картошка свой смысл теряет. Хотя, пожалуй, в картошке и без соли смыслу много.

Я выгреб из золы новую кривую картофелину. Разломил черно-печёные её бока. Белой оказалась картошка под угольной кожурой и розовой. А в сердцевине не пропеклась, захрустела, когда я откусил. Это была сентябрьская, совсем созревшая картошка. Не слишком велика, а ведь в кулак.

Летними дождями пахла непропечённая сердцевина, а корочка коричневая раскалённой осенней землёй.

- Дай-ка соли-то, - сказал я дяде Зую. - Смысл надо бы подсолить.

Дядя Зуй сунул пальцы в ситцевый узелок, посыпал соли на картофелину.

- Смысл, - сказал он, - подсолить можно. А соль к смыслу придача.

Далеко, на другом берегу реки, двигались в поле фигурки - заречная деревня копала картошку. Кое-где, поближе к берегу, подымался над ольшаником картофельный дым.

И с нашего берега слышались в поле голоса, подымался дым. Весь мир копал в этот день картошку.

Долго сидели мы с дядей Зуем на берегу, глядели на закат, на дальние леса и размышляли о великом осеннем картофельном смысле.

КЕПКА С КАРАСЯМИ

Километрах в пяти от Чистого Дора, в борах, спряталась деревня Гридино. Она стоит на высоком берегу, как раз над озером, в котором водятся белые караси. В самом большом, в самом крепком доме под красною крышей живёт дядизуев кум.

- Кум у меня золотой. И руки у него золотые, и головушка. Его дядей Ваней зовут. Он пчёл держит. А карасей знаешь как ловит? Мордой!

Дядя Зуй сидел на корточках, привалясь спиною к печке, подшивал валенки и рассказывал о куме. Я устроился на лавке и тоже подшивал свои, готовился к зиме. Шило и дратва меня плохо слушались, а Зуюшко уже подшил свои да Нюркины и теперь подшивал мой левый валенок. А я всё возился с правым.

- Морду-то знаешь небось? - продолжал дядя Зуй.

- Какую морду?

- Какой карасей ловят.

- А, знаю. Это вроде корзины с дыркой, куда караси залазят.

- Во-во! Поставит мой дорогой кум дядя Ваня морду в озеро, а караси шнырь-шнырь и залезают в неё. Им интересно поглядеть, чего там внутри, в морде-то. А там нет ничего - только прутики сплетённые. Тут кум дёрг за верёвочку и вынимает морду. Кум у меня золотой. Видишь этот воск? Это кум подарил.

Воск был чёрный, замусоленный, изрезанный дратвой, но дядя Зуй глядел на него с восхищением и покачивал головой, удивляясь, какой у него кум воск подарил!

- Пойдём проведаем кума, - уговаривал меня дядя Зуй. - Медку поедим, карасей нажарим.

- А что ж, - сказал я, перекусив дратву, - пойдём.

После обеда мы отправились в Гридино. Взяли солёных грибов, да черничного варенья Пантелевна дала банку - гостинцы. Удочки дядя Зуй брать не велел - кум карасей мордой наловит. Мордой так мордой.

- К ночи вернётесь ли? - провожала нас Пантелевна. - Беречь ли самовар?

- Да что ты! - сердился дядя Зуй. - Разве ж нас кум отпустит! Завтра жди.

Вначале мы шли дорогой, потом свернули на тропку, петляющую среди ёлок. Дядя Зуй бежал то впереди меня, то сбоку, то совсем отставал.

- У него золотые руки! - кричал дядя Зуй мне в спину. - И золотая голова. Он нас карасями угостит.

Уже под самый вечер, под закат, мы вышли к Гридино. Высоко над озером стояла деревня. С каменистой гряды сбегали в низину, к озеру, яблоньки и огороды. Закат светил нам в спину, и стёкла в окнах кумова дома и старая берёза у крыльца были ослепительные и золотые...

Кум окучивал картошку.

- Кум-батюшка! - окликнул дядя Зуй из-за забора. - Вот и гости к тебе.

- Ага, - сказал кум, оглядываясь.

- Это вот мой друг сердечный, - объяснил дядя Зуй, показывая на меня. Золотой человек. У Пантелевны живёт, племянник...

- А-а-а... - сказал кум, отставив тяпку.

Мы зашли в калитку, уселись на лавку у стола, врытого под берёзой. Закурили...

- А это мой кум, Иван Тимофеевич, - горячился дядя Зуй, пока мы закуривали. - Помнишь, я тебе много про него рассказывал. Золотая головушка!

- Помню-помню, - ответил я. - Ты ведь у нас, Зуюшко, тоже золотой человек.

Дядя Зуй сиял, глядел то на меня, то на кума, радуясь, что за одним столом собралось сразу три золотых человека.

- Вот мой кум, - говорил он с гордостью. - Дядя Ваня. Он карасей мордой ловит!

- Да, - сказал кум задумчиво. - Дядя Ваня любит карасей мордой ловить.

- Кто? - не понял было я.

- Дак это кум мой дядя Ваня, Иван Тимофеевич! Это он карасей-то мордой ловит.

- А, - понял я. - Понятно. А что, есть караси-то в озере?

- Ну что ж, - отвечал кум с расстановкой. - Караси в озере-то, пожалуй что, и есть.

- А я хозяйство бросил! - кричал дядя Зуй. - Решил кума своего проведать. А дома Нюрку оставил, она ведь совсем большая стала - шесть лет.

- Дядя Ваня любит Нюрку, - сказал кум.

- И Нюрка, - подхватил дядя Зуй, - и Нюрка любит дядю Ваню.

- Ну что ж, - согласился кум, - и Нюрка любит дядю Ваню.

Разговор заглох. Закат спрятался в тёмный лесистый берег, но окна кумова дома ещё улавливали его отсветы и сияли, как праздничные зеркала.

- А у нас ведь и подарки тебе есть, - сказал дядя Зуй, ласково глядя на кума и выставляя на стол подарки.

- И вареньица принесли? - удивился кум, разглядывая подарки.

- И вареньица, - подхватил дядя Зуй. - Черничного.

- Дядя Ваня любит вареньице, - сказал кум. - Черничное.

По берегу озера из лесу вышло стадо. Увидав дом, коровы замычали, забренчали боталами - жестяными банками-колокольцами. С луговины поднялась пара козодоев и принялась летать над стадом, подныривать коровам под брюхо, хватая на лету мух и пауков. Из кумова дома вышла женщина в вязаной кофте и закричала однообразно: