На глаза инструктора навернулись слезы. Его дыхание стало еще более шумным.

— Боишься, что он убьет тебя?

Мужчина кивнул.

— Я уничтожу его, и он не сможет убить тебя.

Инструктор сделал неопределенное движение рукой, оно могло означать все, что угодно.

— Один слог или два? — спросил Римо. — Звучит как?..

Инструктор сделал еще один отчаянный жест.

— Расскажешь мне все на берегу?

Инструктор кивнул.

— И о друзьях своего, считай уже покойного, хозяина?

Инструктор кивнул снова.

— Тогда давай выбираться отсюда. Ничего здесь хорошего нет. Даже на острове получше.

На катере все решили, что Римо потерял свой баллон, а инструктор спас его, передавая тому время от времени свою кислородную трубку. Римо, естественно, никого не разубеждал. Сойдя на берег, они с инструктором уединились на пляже, где неплохо поговорили.

Хозяин инструктора жил на Кюрасао, соседнем острове, принадлежащем Голландии, — маленький кусочек хитроумной северной страны в теплых лазурных водах.

Римо отправился на остров и посетил там четырех важных дельцов, недавно вдруг сказочно разбогатевших. Во-первых, Римо имел честь лично сообщить им, насколько ненадежны их заборы и охрана, во-вторых, что их коммерческая карьера на острове закончилась из-за того, что они связались с наркомафией и, в-третьих, что подходят к концу и их жизни — ведь они виновны в гибели американских агентов и прочих представителей закона.

Он доходчиво объяснил дельцам, что им вряд ли теперь понадобятся глотки, поэтому он вырвет их из тел и отдаст на съедение рыбам. Так он и поступил, и с дельцами было покончено.

Перед отъездом Римо еще раз встретился с инструктором, направившим его к четырем мафиози, чтобы оказать тому последнюю услугу.

— Мы знакомы только один день, и однако мне кажется, что мы стали друзьями, — сказал ему Римо.

Инструктор помнил, как этот человек, обходящийся без кислорода, удерживал его силой на глубине двести футов, знал, что он с легкостью сокрушил мощные заграждения и прошел радарные лучи, а потом вырвал глотки у самых могущественных людей острова — так, походя, как собака щелкает на себе блох, и потому с радостью согласился на вечную дружбу.

— Я прошу только одного, — сказал Римо, — что бы ни случилось, никому не говори обо мне. И о том, что видел и почему согласился стать свидетелем на будущем суде.

— Обещаю! Ведь мы братья, — почти рыдал инструктор.

Римо счел уместным процитировать строчку из рекламного плаката, предлагающего провести отдых на островах Карибского моря: “Вы встретите здесь замечательных друзей”: Но почти сразу же улыбка погасла на его лице, и он произнес ледяным голосом: “Но если обманешь, мы обязательно встретимся еще раз”.

Сразу же после этого разговора Римо вылетел на самолете компании “Принэр” в Майами, а оттуда — в Бостон, один из отелей которого он последний месяц считал своим домом. У него не было настоящего пристанища, родного очага, он был человеком вселенной, а у такового вряд ли бывает постоянная крыша над головой.

Внутри пентхауза отеля “Риц-Карлтон”, окна которого выходили на Бостон-Коммон, весь, пол был завален плакатами с надписями на английском и корейском языках.

На всех было одно и то же: “Стоп!” — или — “Стой!” На небольшом столике у самой двери лежала петиция, под которой стояли три подписи, одна, в корейском написании, стояла первой. За ней следовали подписи горничной и коридорного.

— Нас становится все больше! — послышался визгливый голос из глубины номера.

Римо ступил в комнату. Старик в ярко-желтом, “полуденном”, кимоно, украшенном вышивкой с изображением кротких “драконов жизни”, расписывал очередной плакат. Клоки седой бороды и пергаментно-желтая кожа. Его карие глаза лучились радостью.

— Ты ведь еще не подписал петицию? — спросил старик.

— Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь ее подписывать. Не могу.

— Теперь я это знаю. И еще знаю, что благодарность имеет свои пределы. Лучшие годы жизни прожиты впустую, все, что, отрывая от сердца, вложил я в это белокожее существо, пошло прахом. Ну, что ж, значит, я того стою.

— Папочка, — обратился Римо к единственному человеку в мире, которого мог назвать другом, — Чиуну, Мастеру Синанджу, последнему великому наемному убийце из Дома Синанджу, хранителю многовековой мудрости этого Дома, перешедшей теперь и к Римо, — не могу я подписать этот документ. Так я и сказал тебе еще до моего отъезда. И объяснил почему.

— Признаю, сказал, — согласился Чиун. — Но тогда под петицией стояла только моя подпись. Теперь же есть и другие. Наши ряды ширятся. Этот город, а потом и вся нация станут пионерами грандиозного начинания, вернув миру здравомыслие, а человечеству — справедливость.

— Что ты имеешь в виду, говоря о справедливости? — спросил Римо.

— Родоначальники нового движения всегда рассуждают о справедливости. Какое же это движение без призыва к справедливости?

— Но в данном-то случае разве речь идет о справедливости? — настаивал Римо.

— Вне всякого сомнения, — важно произнес Чиун. Его английский язык был безукоризненный, голос звучал пронзительно. — Именно о справедливости. А также об общественном благе, о безопасности и вечной свободе.

— Какая еще безопасность? Какая свобода? — недоумевал Римо.

— А вот читай.

Чиун с гордостью вручил своему ученику черновой вариант сочиненного им плаката.

Английские буквы, казалось, начертила курица лапой, зато корейские иероглифы были выписаны поистине художественно, их каллиграфическая четкость достигала высокого артистизма. Римо никогда не был особенно силен в иностранных языках, но за те годы, что мастерство Синанджу входило в его плоть и кровь, он сумел изучить корейский. И поэтому прочел:

“Прекратите безответственные убийства! — говорилось в плакате. — Убийцы-любители обагряют ваши улицы кровью, заваливают ваши дворцы трупами и разрушают жизненно важную часть экономики. Верните чувство собственного достоинства вашей стране. Надо покончить с беззаконием убийц-любителей, которые убивают не за плату, и часто не имея на то даже причин. Нанимайте для ваших нужд только профессионалов!”

Римо печально покачал головой.

— Чего ты хочешь этим добиться, папочка? Убивать считается в Америке противозаконным делом.

— Ну, конечно. А знаешь, почему? Кто этим занимается? Убийцы-любители, обыкновенные бандиты, политические убийцы и искатели острых ощущений, которые наплевать на профессиональное мастерство. Ясно, что такое не может поддерживаться законом. Я сам назвал бы такое безобразие противозаконным.

— Чиун, пойми, убийство — это всегда убийство, — сказал Римо, стоя у окна и глядя на городскую недвижимость — акры бостонских лужаек, и садов, которые нет когда добрые горожане использовали как общее пастбище, и поэтому теперь они именовались Бостон-Коммон.

В те давние годы горожане сообща владели этой землей, а теперь она перешла к их потомкам. Издольщик из Джорджии мог переехать в район Роксбери и тоже стать совладельцем земли. Или житель Португалии мог задумать сюда перебраться и тоже был бы принят в общину. А вот Римо нигде не пустил корней, у него не было и не будет дома.

— Даже самое совершенное убийство — всего лишь убийство, — снова заговорил Римо, поворачиваясь к старику. — Так было всегда, и хотя древние императоры боялись Синанджу и хорошо им, платили, однако никогда не приглашали их к завтраку, не просили принять участие в каком-нибудь развлечении или, посетить прием.

— На то они и императоры. Особая статья. У каждого великого императора был свой великий наемный убийца, — сказал Чиун.

Оправив кимоно, он напустил на себя важный вид, полный достоинства и величия, точно такую же позу, наверное, много веков, назад принимал другой мастер Синанджу, общаясь с правителями династии Мин.

— Их принимают без свидетелей, — настаивал Римо.

— Нет, при свидетелях. Прилюдно, — голос, Чиуна, и без того писклявый, от негодования стал до того пронзительный, что напоминал свист кипящего чайника. — Здесь скрывать нечего. Только в этой стране честное ремесло — позорная вещь.