Летом 1790 года у П. И. Мелиссино высвободилось место старшего адъютанта, дававшее чин капитана армии и солидную прибавку в жалованье. Казалось бы, он должен был немедля предложить место Алексею Аракчееву, чьи способности к службе он хорошо знал и высоко ценил. Но Петр Иванович имел одну слабость — чрезмерно уважал знатность. И свой дом он стремился устроить по-вельможному. Оттого в адъютанты к себе брал исключительно отпрысков знатных и богатых родителей. Ясно, что Аракчеев, при всех его талантах, никак Мелиссино не подходил. Трудно сказать, знал ли Алексей об этой слабости своего начальника, но, прослышав о заманчивой вакансии, он воспользовался добрым отношением к себе Н. И. Салтыкова и упросил графа походатайствовать за него перед Мелиссино.

Бедный Петр Иванович в душе, конечно же, не хотел выполнять просьбу графа Салтыкова о назначении в старшие адъютанты беспородного дворянина Аракчеева, но как было отказать столь видному сановнику, президенту Военной коллегии? Расстроенный таким поворотом дел, Мелиссино лишь бросил в сердцах: «Вот пострел!»

24 июля 1790 года директор Артиллерийского и Инженерного шляхетского кадетского корпуса издал распоряжение о назначении поручика Аракчеева своим старшим адъютантом. В личном письме к Алексею Петр Иванович постарался скрыть чувство досады на него. «Государь мой Алексей Андреевич! — писал он к Аракчееву 29 июля 1790 года. — С великим моим удовольствием уведомляю вас, что вы сего месяца 24-го, в учиненное по артиллерии произвождение его светлостию князем Григорием Александровичем Потемкиным-Таврическим, произведены в штаб в старшие адъютанты, с чем вас и поздравляю. Сердечно желаю, чтобы вы при возвышении сего чина могли получить и прежнее ваше здоровье. Чего же принадлежит до класса, который вы обучали, то оный и ныне вы иметь будете и с тем же жалованьем. Впрочем, будьте уверены в моей к вам дружбе, добром расположении и всегдашнем почтении, с которым пребуду ваш государя моего, покорный слуга П. Мелиссино». Вместе с должностью старшего адъютанта при директоре Артиллерийского и Инженерного кадетского корпуса Алексей получил и чин капитана армии.

Летом 1791 года произошло еще одно событие, навсегда запечатлевшееся в памяти Алексея Аракчеева. Его квартиру в Петербурге навестили отец с матерью, приехавшие, кажется, повидаться не только со старшим сыном, но и с двумя другими — Андреем и Петром, которые пошли по стопам Алексея и учились в то время в Артиллерийском и Инженерном шляхетском кадетском корпусе [66]. Позднее граф Алексей Андреевич вспоминал, что Елисавета Андреевна, найдя в его петербургской квартире чистоту и порядок, осталась вполне довольной сыном. А вот Андрей Андреевич насторожился, увидев в квартире слишком дорогую, по его представлениям, мебель: письменный стол, покрытый зеленым сукном, диван и кресло, обтянутые кожей, и комод из красного дерева. Некоторое время он хмурился и молчал, но затем не выдержал, отвел сына в сторону и стал допытываться: «Послушай, Алексей, скажи мне прямо, без всякой утайки, как должен сын отвечать отцу: не воруешь ли ты или не берешь ли взяток?»

Назначение в старшие адъютанты к директору корпуса П. И. Мелиссино Алексей Аракчеев считал впоследствии одним из важнейших событий своей жизни. В автобиографических заметках, писанных четверть века спустя, он назвал его в одном ряду с такими событиями, как поступление в кадеты и присвоение первого обер-офицерского чина. Что ж, граф Аракчеев имел на это все основания: в свете того, что произошло с ним впоследствии, обыкновенное само по себе событие, каковым являлось назначение в адъютанты к Мелиссино, приобретало особое значение.

Как уже говорилось, Артиллерийский и Инженерный корпус по традиции пользовался вниманием российской императрицы и ее вельмож. В 1792 году этим учебным заведением заинтересовался и наследник престола великий князь Павел. В отличие от вельмож интерес у него был не праздный, а сугубо деловой: цесаревич Павел создавал в своей резиденции, в Гатчине, собственную артиллерию. Вышло так, что поставленные ему весной 1792 года с артиллерийского завода в Сестрорецке новые орудия оказались негодными для стрельбы — их стволы имели много раковин, которые необходимо было заделать. Главным специалистом по заделке раковин являлся тогда поручик Федор Иванович Апрелев. Сама же эта процедура заключалась в следующем: сначала воском снималась форма раковины, затем отливалась соответствующая ей болванка из серебра, которая завинчивалась в раковину. Апрелев изобрел приспособление для завинчивания, оказавшееся весьма эффективным на практике. Данное приспособление засекретили, а самого Апрелева, как секретного мастера, в январе 1792 года приписали к Петербургскому арсеналу и сделали для всей русской артиллерии избавителем орудий от раковин. Именно он и поехал в Гатчину исправлять орудия находившейся там артиллерийской команды.

Сработал поручик Апрелев в Гатчине удачно: мало того, что заделал в орудиях раковины, но еще и показал гатчинским артиллеристам, как надо стрелять. Павел был доволен, ему сразу захотелось оставить смекалистого офицера у себя начальником всей гатчинской артиллерии. В течение лета 1792 года в Гатчину прибыло 35 артиллеристов, выбранных по просьбе цесаревича генералом П. И. Мелиссино из полевой артиллерии. Их надо было упражнять в стрельбе, учить должному обращению с орудиями. Однако Апрелев, как специалист по заделке раковин в орудиях, был в то время незаменимым для русской артиллерии человеком и поступить в распоряжение наследника престола не мог. Да и сам Федор Иванович не хотел перебираться в Гатчину. Служить здесь было несравненно труднее, чем в Петербурге. Кроме того, он имел большую семью, для которой сыскать в Гатчине подходящую квартиру не представлялось возможным.

Вот тогда-то великий князь Павел и обратил свое внимание на Артиллерийский и Инженерный корпус. Поручик Апрелев, выпущенный из стен его (в 1780 году), показал себя добрым артиллеристом — не будет ли среди выпускников корпуса другого подобного молодца, отличного знатока артиллерийского дела? И Его Высочество попросил генерала П. И. Мелиссино прислать ему такового.

Директор корпуса без промедления выбрал Аракчеева. Он так сильно желал избавиться от навязанного ему графом Салтыковым беспородного адъютанта, что даже не спросил у Алексея, согласен ли тот ехать в Гатчину, а попросту назначил его туда.

Но Алексей на Петра Ивановича не обиделся. Более того, принял новое свое назначение так, будто шел на повышение. По Петербургу в то время во множестве ходили страшные слухи о тяготах гатчинской службы. Столичных офицеров в дрожь бросало при одном намеке на назначение в Гатчину. Аракчеев не мог не знать про эти слухи. Наверняка доходили до него и кое-какие реальные факты о строгостях гатчинских порядков. И при всем том Алексей отправлялся в Гатчину с великой радостью. Он как будто предчувствовал, что именно там — на службе у Павла — пробьет звездный час его карьеры!

В четвертый день сентября 1792 года Аракчеев подъезжал к Гатчине. На заставе он был встречен караулом, который повел себя с прибывшим офицером так, будто тот пересекал государственную границу. Караульный офицер тоном человека, охраняющего некую особо секретную территорию, стал расспрашивать Алексея, кто он такой, откуда и с какой целью прибыл в Гатчину.

Ко времени, о котором идет речь, великий князь Павел Петрович жил в Гатчине уже девять лет. До него это расположенное в 44 верстах от Петербурга и 22 верстах от Царского Села местечко принадлежало сподвижнику Екатерины II в деле захвата ею российского престола графу Г. Г. Орлову [67]. Григорий Орлов получил Гатчину вместе с приписанными к ней двадцатью окрестными деревнями и мельницей в дар от императрицы в 1765 году. Прежде чем преподнести своему фавориту эту мызу, Екатерина II выкупила ее у наследников умершего в 1764 году президента камер-коллегии и коллегии экономии сенатора князя Бориса-Леонтия Александровича Куракина. К Б.-Л. А. Куракину Гатчина перешла после смерти в 1749 году его отца — князя А. Б. Куракина, сенатора и обершталмейстера. Последний же получил мызу в 1734 году в «личное потомственное владение» от императрицы Анны Иоанновны. А построена мыза Гатчино была вскоре после начала строительства Санкт-Петербурга — она должна была служить загородной усадьбой Петру I. В 1708 году царь подарил ее своей любимой сестре Наталье Алексеевне. В 1716 году та умерла. Спустя три года после этого — в 1719 году — Петр I отдал мызу во владение преобразователю медицинского дела в России архиатеру Ивану Лаврентьевичу Блюментросту. В 1732 году мыза Гатчино была императрицей Анной Иоанновной изъята из владения немца-медика и приписана к дворцовой канцелярии. Через два года мызу опять передали из государственной казны в частное владение.