— Пожалуйста, мой дорогой, пожалуйста!

— Спасибо. Сейчас я повел ее в тисовую аллею. Но не довел. Я говорю: «Хотел бы пожелать вам счастья». Она удивляется. Я объясняю. Тут она холодно на меня смотрит, словно я ее оскорбил неприятным словом, и говорит: «Вам кажется, что я собираюсь замуж за этого гада? Нив коем случае. Если его переедет автобус, я буду петь, как соловей». Может быть, слова не те, но дух — тот самый. Я расстроился. Возможно, я слишком чувствителен, но мне показалось, что она на него сердится. Девушки способны рассердиться из-за сущих пустяков. Был у нас в «Пеликане» такой Пондерби — Лапа Пондерби мы его называли, от «Полая лапа», у него куда-то уходил весь ром, — так вот, он хотел жениться на укротительнице змей, которая носила своих подопечных в плетеной корзинке. Однажды, когда он ужинал с ней в подвальчике после представления, длинная зеленая артистка полезла по его ноге, и он дал ей по носу хлебной палочкой. Он объяснил, что змеи всегда выводят его из себя, но невеста разорвала помолвку и вышла замуж за жонглера. А возьмем несчастного Палку Халлидея…

История несчастного Палки была одной из лучших, он много раз ее рассказывал, но сейчас ему это не удалось. Лорд Эмсворт странно закричал, указывая куда-то трясущимся пальцем. Галли ничего особенного не видел — прекрасную свинью не сразил удар и не унесла на небо огненная колесница. Мирная по природе, она была еще спокойней, чем всегда.

— В чем дело, Кларенс? — обиженно спросил он, ибо от внезапного испуга прикусил язык.

Лорд Эмсворт ответил не сразу, и то — дрожащим голосом:

— Картошка!

— Что с ней такое?

— Вон, лежит. Она ее не съела. Она их очень любит. Наверное, больна.

— Послать за врачом? — поинтересовался Галли. — Или за полицией? А может, вызвать войска?

— Да, позвони врачу, Галахад, — благодарно ответил лорд Эмсворт. — Я не могу оставить ее одну. Бидж знает номер. Пожалуйста, иди скорее.

Еще в старые пеликанские дни кто-то верно сказал о Галахаде, что удар, сокрушающий других, оставляет его равнодушным, как рыбу на прилавке. Однако к Биджу он шел невеселый, думая о том, что размолвка между Линдой и Джоном — не из тех, какие можно уладить поцелуем и флаконом духов. Джон сделал что-то особенное и, видимо, разбил все надежды на этот брак.

Легко ли видеть это любящему отцу? Нет, нелегко; и, подходя к замку, он был печален. Вообще он твердо верил, что самые темные тучи в конце концов рассеются, но сейчас подозревал, что у туч — другие планы.

Размышления его, уже в холле, прервал оклик. Сестра стояла в дверях янтарной комнаты, и он подумал о том, как похожа она на статую Свободы.

— Иди сюда, Галахад.

Галли никогда не искал бесед с ней, тем более — теперь; а потому ответил:

— Не могу, спешу.

— Меня это не интересует, — возразила леди Констанс. — Мне надо с тобой поговорить.

— Хорошо, только побыстрей. Императрица не ест картошку. Кларенс чуть не плачет. Иду звонить врачу.

Он проследовал за ней в янтарную комнату, сел в кресло и стал протирать монокль, что вызвало фразу: «О, Господи, перестань ты!»

— Что именно?

— Вертеть это мерзкое стекло.

Галли понял, что сестра — примерно в том настроении, в каком бывали Клеопатра и Боадицея,[5] когда все шло наперекосяк, и решил не сдаваться. Одно из его правил гласило: «Если Конни бушует, садись ей на голову». Такую политику он постоянно рекомендовал и брату, но успеха не имел.

— Почему «мерзкое»? — достойно спросил он. — Им восхищаются лучшие люди, скажем — продавцы заливных угрей. Что с тобой, Конни? Для чего ты меня звала?

— Чтобы поговорить о Ванессе Полт.

— И на том спасибо. Очень мила. Просто прелесть.

— Несомненно. Ты полагаешь, что прелестных женщин. должен развлекать только ты?

— Все моя вежливость.

— Что ж, на сей раз можешь ею поступиться. Другим тоже хочется побыть с Ванессой,

— Ты имеешь в виду Данстабла?

Леди Констанс раздраженно вздрогнула, словно статую Свободы укусил москит, прилетевший с флоридских топей.

— Почему ты его так называешь? — спросила она с тем вызовом, который возникал рано или поздно в их семейных беседах. — Вы знакомы с детства. Почему не «Аларих»?

— Не в том дело. Если бы ты знала, как я хотел бы его называть, ты бы подивилась моей сдержанности. Ты хочешь сказать, что этот морж влюбился в Ванессу?

— Он не морж.

— Поискать что-нибудь похуже?

Леди Констанс дважды глотнула, подавив тем самым желание ударить брата вазой с гладиолусами. Зрелость трудна тем, что приходится подавлять простые реакции детства. В добрые старые годы она бы его исцарапала.

— Я не собираюсь препираться с тобой, Галахад, — сказала она. — Зачем мне говорить такие глупости? Аларих не влюбился, но очень интересуется Ванессой. Я не удивляюсь. Она весьма привлекательна.

— Да, — отвечал Галли, — но не он.

Леди Констанс метнула в него сокрушительный взгляд — и зря, ибо он лежал, закрыв глаза, в своем кресле.

— Аларих очень импозантен.

— Если кто любит моржей.

— И я бы тебя попросила не мешать…

— Его ухаживанию?

— Если хочешь, называй так.

— Хорошо. Только ты зря стараешься. Данстабл и не думает жениться. Ему и так неплохо. Лучше не срамись.

И он ушел к Биджу, чтобы выполнить свою миссию.

Бидж чистил серебро, но оставил это занятие и позвонил ветеринару. Только он положил трубку, снова раздался звонок.

— Это вас, мистер Галахад. Некий мистер Халлидей.

— А, я его ждал! Здравствуй, Джонни.

Разговора Бидж не понял, хотя к тому стремился. Получалось, что этот Халлидей звонит из «Герба» и просит о встрече, но больше ничего.

Наконец, Галли повесил трубку, бросил: «Я в Маркет Бландинг» — и выбежал.

Странно, подумал Бидж, мало того — нехорошо, вроде телефонных звонков в его любимых детективах. Дай Бог, чтобы мистера Галахада не настигла какая-нибудь шайка!

Голос у Джона был нехороший, и Галли снова подумал, что ссора эта — не пустяк. Увидев его, он убедился, что подозрения его обоснованы.

Прекрасное пиво и тенистый сад, сбегающий к реке, приводят к тому, что в «Гербе Эмсвортов» очень мало печальных лиц; тем заметнее было лицо Джона. Глядя на него, Галли припомнил, как у Рожи Биффена отклеилась ассирийская борода, которой он воспользовался, чтобы скрыться от букмекеров. Такой же самый вид.

Когда они уселись под деревьями, каждый — со своей кружкой, Галли, не умевший долго молчать, сразу заговорил:

— Скажи мне все, — начал он. — Примерно час назад я беседовал с твоей Линдой и кое-что представляю. Помолвка расторгнута. Быстровато, а? Что случилось?

— Обо мне она говорила?

— Ах, лучше не спрашивай! Скажем так, Джульетта отзывалась о Ромео иначе. Что же случилось?

С дерева упал жучок. Джон окинул его холодным взглядом.

— Я не виноват, — сказал он. — Я выполнял свой долг. Женщины таких вещей не понимают.

— Каких?

— Не мог же я предать Клаттербека!

— Кого?

— Дж. Дж. Клаттербека.

Как ни старался Галли быть помягче, он сердито фыркнул.

— Это еще кто такой?

— Мой подзащитный в деле «Клаттербек против Фризби». Машина Фризби, бывшего мясника, столкнулась с его машиной на Фулем-роуд. Возможно, сотрясение повредило какие-то внутренние органы. Адвокат Фризби, естественно, считает, что виноват Клаттербек. Все зависело от свидетельницы Гилпин. Я по долгу службы допросил ее и доказал присяжным, что показания — в дырках, как швейцарский сыр.

Галли ничего не воскликнул, потому что пил пиво. Зато он подавился, а когда проходивший мимо лакей постучал ему по спине, все равно не смог ничего сказать. И Джон продолжал:

— Можете себе представить, что я чувствовал. Зал просто плавал передо мной. Я думал, мне не выдержать.

— Но выдержал?

— Да. Через минуты полторы я ее совершенно загнал в угол.