Дома Сергею вначале было немного непривычно, типовые пяти- и девятиэтажки казались ему неестественно высокими, потому что за последние несколько лет он не видел зданий выше двух этажей. Звук повизгивающего на поворотах трамвая был странен. Мужчины с чисто выбритыми лицами и женщины в мини-юбках вызывали оторопь.

Но все равно ему было хорошо. Он спал, сколько хотел, и ел, сколько влезет. В военкомате ему вручили новый военный билет, медаль "За отвагу" и какие-то, причитающиеся за участие в боевых действиях, деньги. В городской администрации подарили ценный подарок и обещали похлопотать насчет квартиры.

Говорили с ним все очень ласково. Как с тяжело больным человеком.

Прошлое отступало. Хотя довольно часто он просыпался в ужасе от того, что проспал, что не вышел на работу или что хозяйская корова по его вине сломала ногу. Но потом быстро соображал, что лежит дома в своей постели, и успокаивался.

Он - здесь. Назад возврата нет.

И можно жить. Просто жить...

Потом он стал замечать какое-то легкое, еле уловимое раздражение близких. Слышал, как часто стала о чем-то вздыхать и плакать мать. Слышал их перебранки с престарелой бабушкой.

- Куда ты девала мой платок? Он тут был. Вот когда я жила одна, у меня все лежало на своих местах. И не надо было искать. Зачем только квартиру продали...

- Ты бы хоть за хлебом сходил, - порой просила его мать.

- А разве я не ходил?

- Нет, ни разу.

И действительно не ходил. Хлеб появлялся на столе сам по себе. Равно как борщ, колбаса и сигареты.

Он спал, ел, курил, слонялся по улицам. Он считал себя вправе жить так, а не иначе, потому что такого хлебнул... На всю жизнь хлебнул!

Однажды мать привела в дом какую-то девушку. Они долго сидели на кухне и пили чай с печеньем. Потом мать показывала ей альбом с фотографиями. Сергей все это время сидел, уставившись в телевизор. Ему не было дела, что это за девушка и почему мать показывает ей фотографии.

- Сережа!

- Что?

- Проводи гостью, а то поздно.

Сергей оделся и пошел провожать девушку.

- Ты поласковей с ней, она хорошая, - тихо сказала мать, когда он выходил на лестничную площадку.

Тогда Сергей понял, что она хочет его женить.

А почему бы нет?

Сергей проводил девушку до дома и на следующий день сделал ей предложение.

Несколько месяцев он был счастлив. Он вставал, ел приготовленные женой суп и котлеты, курил на балконе и ждал, когда она вернется с работы.

Жена возвращалась с полными пакетами и сразу шла на кухню.

Потом они ужинали и ложились спать.

Через полгода жена ушла.

- Он все время молчит, - жаловалась она своим подругам. - И ничего не делает. Только лежит на диване и смотрит телевизор.

Сергей не понял, что произошло. Ведь им было так хорошо вместе. И вдруг...

Он вернулся к матери. Которая теперь плакала больше, чем раньше. И больше молчала.

- Ты на меня сердишься? - периодически спрашивал ее Сергей. - Почему ты на меня сердишься?

- С чего ты взял?! Я рада, что ты здесь, что ты со мной, успокаивала его мать.

И Сергей успокаивался. Потому что это было удобнее, чем что-то понимать.

Но однажды вышел крупный разговор.

- Мне трудно тянуть бабушку и тебя на одну зарплату. А скоро будет невозможно, мне отказали в подработке.

- Ты разве подрабатывала?

- А как бы я смогла тогда тебя кормить? Ты цены в магазинах видел?

- А военкоматовские деньги?

- Они давно кончились. Ведь прошло уже два года.

- Разве два?

- Два года и два месяца.

Он не заметил этих лет и этих месяцев. Он все еще думал, что плен закончился вчера.

- Хорошо, я устроюсь на работу, - сказал Сергей. - Завтра же.

- Если бы это было так просто. "Завтра" Сергей на работу не устроился. И послезавтра тоже.

- Какая у вас специальность?

- У меня много специальностей. Могу каменщиком, могу штукатурить, плитку класть.

- А какие-нибудь дипломы, разряды есть?

- Дипломов нет.

- Тогда извините.

Иногда соглашались взять без диплома. Но когда узнавали про участие в боевых действиях и про плен - отказывали.

- Почему вы не берете меня? Потому что я воевал? - горячился Сергей.

- Ничего подобного. Просто... просто вакансий больше нет.

Сергею были неприятны отказы, и даже не тем, что он не получал работы, а тем, что его, как он подозревал, считали человеком второго сорта. Даже когда не считали, а действительно не было вакансий.

- Почему они нас не любят? - спрашивал у таких же, как он, никому не нужных ветеранов необъявленных войн.

- Потому что зажрались, пока мы там...

А может, действительно? Пока они шкуры под огнем дубили, их места на гражданке всякая шваль позанимала.

И это была правда. Но не вся правда.

Ветеранов не любили за вздорный характер. За оголенные нервы, за то, что они предпочитали любой спор решать глоткой и кулаками. А умел и мало, умели только ходить в атаки, спать в чистом поле, укрываясь бушлатом, и умирать. Они ушли из той военной жизни и не пришли в мирную.

- Ты бы побрился, причесался, костюм надел, - советовала мать. - Может, тогда тебя возьмут.

- Ничего, и так сойдет. Им сойдет. Когда я в окопах гнил, я устраивал их в любой одежде.

- Но ты должен понять...

- Я никому ничего не должен! Это они должны. Мне! За то, что я там, за них...

Он не умел пригибаться, не умел нравиться. И не хотел.

Каждый новый отказ злил его, как быка красная тряпка, пляшущая перед ноздрями. С каждым новым отказом у него уменьшались шансы на удачу. За него похлопотали друзья.

- Пойдешь грузчиком на рынок, мы договорились. Работа там, конечно, не сахар, но платят хорошо. Покажешь себя с лучшей стороны - может, даже в завсклады выбьешься...

Народ в бригаде был разношерстный - опустившиеся мастера спорта, сокращенные из оборонки итээровцы, отставники-офицеры, недавние зэки. Были и "ветераны". Правда не этой, той, давней, десятилетней войны.

Работали, что называется, на износ. Наваливались скопом на вагон или рефрижератор и растаскивали груз в считанные минуты. Потом разбредались до следующего вагона. Кто-то шел спать куда-нибудь в подсобку, кто-то слонялся по рынку в поисках случайного заработка.