Бетти удалилась с тем восторженным выражением, которое появлялось у нее на лице, когда ее называли "милочкой". Джип сказала отцу:
- Это та маленькая танцовщица, я о ней говорила тебе. Ты сейчас увидишь ее, она совершенство. На ней будет обычное платье. Как жаль!
На Дафне Уинг было платье цвета слоновой кости, отделанное ярко-зеленым шифоном, с кушаком из крошечных листочков; на голове - веночек, тоже из зеленых листьев. Она походила на нимфу, выглядывающую из увитой плющом беседки. Все это выглядело немного кричащим, но сама она была очаровательна и никакое платье не могло скрыть красоты ее фигуры. Она казалась явно смущенной.
- О миссис Фьорсен, я думаю, вы не против моего прихода. Мне так хотелось снова повидать вас. Граф Росек сказал, что можно. С моим дебютом все уже устроено. О, как вы поживаете?
Глаза ее округлились, рот приоткрылся, и она опустилась на стул, пододвинутый ей Уинтоном. Джип заметила выражение его лица и рассмеялась. Отец - и... Дафна Уинг!
- Вы танцевали - с тех пор у графа Росека?
- О, да, да! Разве вы... Разве вы не... О, да, разумеется!
У Джип промелькнула мысль: "Значит, Густав бывал на ее танцах и ничего мне не говорил!"
- Ну, конечно! - тут же сказала она. - Я и забыла. Где же ваш дебют?
- В пятницу в "Октагоне". Это блестяще, правда? Они подписали со мной хороший контракт! Я так хочу, чтобы вы и мистер Фьорсен пришли!
- Конечно, мы придем. Мой отец тоже любит танцевальное искусство. Правда, отец?
- Когда оно хорошее, - учтиво ответил Уинтон.
- О, мои танцы хороши! Правда, миссис Фьорсен? Я хочу сказать... я упражняюсь с тринадцати лет, вы ведь знаете! Я просто обожаю танцы. Я думаю, вы танцевали бы великолепно, миссис Фьорсен. У вас такая, безукоризненная фигура. Я просто любуюсь вашей походкой.
Джип покраснела.
- Возьмите эту конфету, мисс Уинг, там внутри - малина.
Маленькая танцовщица положила конфету в рот.
- О, пожалуйста, не называйте меня мисс Уинг! Зовите меня Дафна. Мистер Фьор... все зовут меня так!
Чувствуя на себе взгляд отца, Джип пробормотала:
- Дафна - прелестное имя. Хотите еще конфету? Это абрикосовая.
-- Они великолепны! Знаете, я буду танцевать первый танец в платье померанцевого цвета. Мистер Фьорсен предложил это. Но я думаю, он говорил вам? Может быть, это вы и придумали, да?
Джип покачала головой.
- Граф Росек говорит, что все ждут моего дебюта...
Она замолчала. Рот ее был полуоткрыт, словно в ожидании новой конфеты.
- Как вы думаете, моих танцев действительно так все ждут?
- Надеюсь, что да, - сказала Джип.
- Граф Росек говорит, что во мне есть что-то оригинальное. Как приятно, если это так! Ведь у него прекрасный вкус. И у мистера Фьорсена тоже, не правда ли?
Видя, с каким ожесточением попыхивает своей сигарой отец, Джип только кивнула.
Маленькая танцовщица отправила в рот конфету.
- Еще бы, он ведь женился на вас!
Заметив, наконец, что Уинтон не сводит с нее глаз, Дафна Уинг сконфузилась и пролепетала:
- О, здесь чудесно, - прямо как в деревне! Боюсь, что мне пора. Как раз время репетиции. Ведь мне так важно не пропускать теперь ни одной репетиции, не правда ли?
Она поднялась, Уинтон тоже встал. Глаза Дафны Уинг совсем округлились, когда она увидела его неподвижную руку, голос, и без того тихий, словно угас.
- О, я так надеюсь... - Остальное не было слышно.
Джип сидела неподвижно. Среди цветов гудели пчелы, над деревьями летали голуби. Солнце грело ее колени и ноги сквозь ажурные чулки. Смех горничной, ворчание играющих на кухне щенков - все это доносилось в сад, сливаясь с далекими возгласами проходящего по дороге молочника. Все вокруг было очень мирно. Но в сердце ее зрело какое-то ранее неизведанное ощущение. Сейчас она уже знала, что муж не откровенен с ней; но это пришло вслед за другим открытием, сделанным еще раньше. Она когда-то говорила Уинтону, что не хочет иметь ребенка. Ее появление на свет было причиной смерти матери, и мысль о ребенке вызывала в ней инстинктивное отвращение. Теперь она уже знает твердо, что у нее будет? ребенок. И так же твердо знает, что никогда не будет у нее духовной близости с мужем, а ведь только это могло сделать для нее мысль о материнстве радостной. Она просто попалась в ту сеть, которую сама себе расставила, когда совершила эту нелепую ошибку. Несколько месяцев замужества - и ей уже ясно, что ошибку не исправить и на будущее надежды нет. Но потребовался еще и этот жестокий удар, чтобы ее растерянная, мятущаяся душа окончательно познала всю правду. Тяжко переживать разочарование, особенно если это - разочарование и в себе и в другом человеке. Она так стремилась... к чему? Спасти Фьорсена от него самого... Смешно! Она только потеряла себя. Она и сейчас живет, как в тюрьме, а с ребенком и вовсе будет скована по рукам и ногам. Некоторых женщин мысль о неизбежном материнстве успокаивает, но Джип была прямой противоположностью таким женщинам. Малейшее ощущение, что ей что-то навязывается насильно, всегда только пробуждало в ней дух противоречия.
Голуби ворковали, солнце грело ее ноги, а она переживала самые горькие минуты своей жизни - самые горькие... пока! Но ей поможет ее гордость! Никто ничего не узнает - не узнает и отец, который с таким отчаянием предостерегал ее! Что посеешь, то и пожнешь!
Вернулся Уинтон.
- Я не нашел в ней особого обаяния. Джип, - сказал он.
- А разве ее лицо не прелестно?
- Оно вульгарно.
- Да, но этого не замечаешь, когда она танцует.
Уинтон взглянул на нее из-под полуопущенных век.
- Что думает о ней Фьорсен?
- А разве он думает о ней? Я не знаю...
По его настороженному лицу она почувствовала, как он обеспокоен.
- Дафна Уинг! Боже милостивый!
В этих словах выразилось все его раздражение и тревога. Его дочери приходится опасаться подобной особы!..
Он ушел, а Джип просидела в саду до самого заката солнца. Уже чувствовалась сырость, а на ней было легкое платье. Когда-то говорили, что счастье можно обрести единственным способом: делать счастливыми других. Что ж, она попробует. Вот Бетти, грузная, с распухшими от ревматизма ногами, разве она когда-либо думает о себе? Или тетушка Розамунда, которая вечно подбирает на улице бродячих собак, помогает бедным музыкантам?