Внеочередная встреча членов правления МАСа была назначена на семь часов вечера. Часов с пяти в дом номер 136-бис начали съезжаться делового вида мужчины (а в правлении были только мужчины) — входили и через парадную дверь, и со двора, кто по одному, кто вдвоем. На такие встречи они собирались со всех концов света, но каждый знал, и когда именно обязан прибыть, и с какого хода войти. Консьержи теперь стояли у обеих дверей. Были приняты и менее заметные меры предосторожности: работали системы предупреждения, оба входа просматривались с телеэкранов. Кроме того, на первом этаже всегда хранились тома поддельных протоколов МАСа, подробно отражающих текущие дела Ассоциации. Возникни необходимость, и встреча «членов правления» мгновенно превратится из тайной в открытую, встанет в один ряд с прочими деловыми встречами на бульваре Османа.

Ровно в семь часов в строгий зал заседаний на четвертом этаже зашли — кто уверенно, а кто робко — двадцать человек, оплот сообщества. Председатель был уже на месте. Никто не поздоровался. Председатель считал, что в их сообществе искренне здоровья не пожелаешь, да и время дороже любых пожеланий. За столом расселись по номерам, от первого до двадцать первого. Номер был единственным именем, да и тот, секретности ради, каждый месяц в полночь первого числа изменялся на две единицы по кругу. Никто не закурил — ни курящих, ни пьющих тут не было — и не взглянул на лежащую на столе поддельную МАСовскую повестку. Напряженно, почтительно, но не подобострастно — для этого они и сами были людьми слишком высокого полета — собравшиеся вглядывались в Председателя.

Ко Второму (так в этом месяце звался Председатель) все, и давно его знавшие, и впервые встретившие, относились в известной степени одинаково. Он подчинял себе. Таких людей встречаешь в жизни редко, один-два раза. Их три главных качества: необычная внешность, спокойная самоуверенность и мощнейшее обаяние. Таковы были и многие исторические личности: Чингиз-хан, Александр Македонский, Наполеон… Толпа же всегда чует хозяина. Не потому ли и Гитлер, личность вообще-то ничтожная, так безгранично властвовал над талантливейшим восьмидесятимиллионным европейским народом; чем иным объяснить эту власть? Таким человеком был и Второй, его отличил бы любой — и уж конечно, отличали двадцать избранных. С другими они были черствы и циничны, но его, пусть даже против своей собственной воли, почитали хозяином, почти богом.

Звали его Эрнст Ставро Блофельд. Родился он в Гданьске, отец его был поляк, мать — гречанка. Двадцати пяти лет поступил младшим служащим в Министерство почты и телеграфа. Странный выбор для столь одаренного юноши, но Блофельд уже к тому времени понял: хочешь властвовать — знай недоступное прочим. Такова была теория, и пока он лишь присматривался к проходящим через его руки телеграммам и радиограммам. А потом в Польше началась мобилизация, хлынул поток военных заказов, дипломатической переписки. Будущий противник заплатил бы за эти документы любые деньги. Сперва неумело, потом ловчее он стал снимать копии с телеграмм; постепенно составил списки мелких служащих, адресатов секретной переписки — их он выдаст за своих агентов. Младший шифровальщик в английском посольстве, переводчик, работающий с французами, секретарша крупной компании… Он назвал выдуманную агентуру «Ястреб» и передал немецкому атташе несколько документов на пробу. За Блофельда ухватились, положили хорошие деньги (ведь приходится оплачивать стольких агентов, объяснил он), и скоро он уже подумывал, не расширить ли рынок. Стал информировать американцев и шведов, и тут уж деньги полились рекой. Потом он сообразил, что рано или поздно благоденствие кончится: он ведет двойную игру, да еще получает деньги за несуществующих агентов — где— нибудь да сорвется. Двести тысяч долларов он заработал, пора выходить из игры.

Он сделал это мастерски. Информировать стал раз от раза скуднее; перевел капитал в Цюрих; съездил в родной город, побывал у архивариуса и в церкви, где вырезал из книг страничку со своим именем и датой рождения; затем сообщил связным, что раскрыт, купил паспорт на имя канадского моряка и уплыл в Швецию. Пожил немного в Стокгольме, прикинул, чем закончится война, и улетел, по настоящему польскому паспорту, в Турцию. Туда же перевел деньги. Потом Польша, как он и рассчитал, пала, и он попросил убежища. Кое-кому заплатил — и стал турецким подданным. Мастерство его пригодилось и тут — учел недостатки «Ястреба» и создал новую агентуру. К концу войны он был знаменит и богат: в швейцарском банке лежало полмиллиона долларов. По шведскому паспорту он уехал в Южную Америку — отдохнуть, поправить здоровье и подумать о будущем…

Сейчас, в тихом доме на бульваре Османа, Эрнст Блофельд неторопливо оглядывал свою двадцатку: не прячет ли кто глаза. Двадцать человек смотрели на Блофельда и ждали его слова. Они были разных национальностей, но во многом походили друг на друга: всем от тридцати до сорока, все крепкие, ловкие, и почти все смотрят живо, жестоко, хищно — так выглядывает добычу волк или ястреб… По-другому смотрели лишь двое ученых — физик Котце (пять лет назад приехал из Восточной Германии и за скромную пенсию и жительство в Швейцарии выдал несколько секретных проектов) и поляк электронщик Кандинский. Остальные восемнадцать делились по странам и одновременно крупнейшим преступным и подрывным организациям на шесть троек. Три сицилийца — из главных в «Сицилианском Союзе», мафии; три корсиканца из «Корсиканского Союза», сходного с мафией секретного сообщества, в чьих руках почти вся организованная преступность во Франции; три бывших офицера СМЕРШа, советской организации для уничтожения шпионов и врагов народа; три уцелевших высших чина гестапо; три югослава, раньше служивших в секретной полиции у маршала Тито, и три турка из прежних агентов Блофельда. Все восемнадцать владеют тончайшими приемами конспирации, секретной связи и действия и, кроме того, умеют молчать. И каждый безупречно прикрыт — действительный паспорт с визами в ведущие страны, чистое досье в Интерполе и своей национальной полиции. Уже за одно это — крупный преступник, и чист — можно принимать в «Спектр», Специальный Комитет по Терроризму и Разведке.

Учредил и теперь направлял это частное предприятие, нацеленное на частное обогащение, Эрнст Ставро Блофельд.

Блофельд, наконец, оглядел всех: опустил глаза только один. Блофельд знал, что опустит именно этот — донесение дважды перепроверено, — но своим глазам и чутью он доверял больше. Не торопясь, он убрал руки со стола. Одну положил на колени, а другой вытащил из кармана плоскую золотую коробочку. Отколупнул ногтем крышку, выловил зернышко с фиалковым ароматом и сунул а рот. Говорить предстоит о неприятном, и пусть, как всегда в таких случаях, от него пахнет фиалкой.

Блофельд затолкнул зернышко под язык и произнес спокойно, звучно, выверенно:

— Сегодня я буду говорить о важнейшем деле — об операции «Омега».

— Он не сказал: «Господа! » или «друзья», «коллеги»; к чему словесные побрякушки! — Комитет согласится, что наши первые три года прошли успешно. Все тройки действовали удачно, на нашем счету полтора миллиона фунтов. Удастся операция «Омега» — будет гораздо больше; мы сможем тогда распустить Комитет, и каждый, с весьма крупными деньгами на руках, займется, чем пожелает. Вопросы?

На сей раз глаз не опустил никто, все молча смотрели на него. Лица непроницаемы, каждый себе на уме. Комитет и правда работает неплохо, но что об этом толковать, это известно и без Председателя. А они ждали новостей.

Блофельд бросил в рот второе зернышко и продолжил:

— Несколько слов о предыдущей операции. — Он остановил взгляд на сидящем в дальнем углу стола. — Седьмой, встаньте.

Мариус Доминго, член «Корсиканского Союза», медленно поднялся. Он стоял неподвижно, держа руки по швам, и смотрел прямо в глаза Председателю.

— Операция, как вы помните, заключалась в следующем, — сказал Блофельд. — Мы выкрали семнадцатилетнюю дочь Магнуса Бломберга, владельца гостиницы в Лас— Вегасе, и морем переправили на Корсику. Выполнено корсиканской тройкой. Выкуп назначили в один миллион долларов. Бломберг согласился и, как потребовал «Спектр», в сумерках от итальянского берега оттолкнули надувной плотик с деньгами. Ближе к ночи плотик подобрало наше судно. Находившаяся на борту сицилийская тройка своевременно обнаружила в плотике транзисторный передатчик, по которому полиция могла бы выследить судно. Мы получили выкуп и вернули девушку — на первый взгляд, целую и невредимую — родителям. Но только на первый взгляд… Недавно я узнал от нашего человека в полиции, что на Корсике девушку изнасиловали. Так утверждают родители. Возможно, девушка вступила в половое сношение и по собственной воле — это неважно. Комитет обещал вернуть ее целой и невредимой; насильно или нет, но ее, я бы сказал целостность, нарушена. Мне не нужна ваша нравственность, но мне нужна дисциплина. Организация боеспособна, пока надежен каждый, оступись один — погибли все. Вам известно, как я поступаю в подобных случаях. С семьей я уже рассчитался: отослал назад половину выкупа и извинился. Остается виновный. Я нашел его. И избрал наказание.