— Первые полтора года я практически не спал по ночам, закрывался в кабинете, изучал, читал…
Слушая его, я тогда подумал: «Ради чего все эти муки, если у нас есть десятки опытнейших генералов, которые без таких жертвоприношений могли бы перехватить руль управления армией у Шапошникова…»
…Поздней осенью 1986 года я был в Афганистане. Там впервые и встретился с полковником Павлом Грачевым — командиром 103-й воздушно-десантной дивизии, базирующейся на кабульском аэродроме. Что я знал о нем до встречи? Что он часто «ходит на боевые», неплохо воюет, что устраивает жестокие разносы подчиненным командирам за неоправданные потери солдат. Что душманы за его голову обещают крупную сумму денег. А однажды в горах по громкоговорителю кричали ему:
— Грачев, если не уйдешь домой — поймаем и отрежем яйца!
Комдив-103 умел колоритно отвечать на такие «пугалки», ставя в затруднение даже прилично знавших русский язык душманов.
Он становился все более популярным в 40-й армии, о нем часто писали газеты. Офицеры дивизии рассказывали мне, что в одном из боев под руководством комдива Грачева был захвачен гигантский склад боеприпасов. Когда об этом было доложено в Министерство обороны, там не поверили и приказали прислать фотоснимки. Склад имел для духов стратегическое значение — там было боеприпасов примерно на дивизию. Министр обороны маршал Сергей Соколов затребовал справку-объективку на комдива…
Из воспоминаний Грачева:
«Афганистан… Я же там не пробыл, а провоевал пять с половиной лет. Конкретно тот шрам, что на переносице, появился после падения с подбитого вертолета. У меня и руки раненые и ноги. Добра в виде осколков я нахлебался, можете не сомневаться. И подрывы были, и контузии. Я ведь, повторяю, не сидел по штабам, как некоторые, а служил десантником. У меня даже кончик языка отрублен, если можно так сказать. Вот видите? Рассекло, а потом зашивали…
Но обо всех этих ранениях я стараюсь не вспоминать. Зачем? Я и вам про язык сейчас рассказал просто для примера. Знаете, как бывает? Вы напишете, что я вам язык показывал, а потом какой-нибудь журналист этот факт передергивать начнет, насмехаться. Ему не понять, что такое заместитель командира полка в 1981–1983 годах в Афганистане. Для меня это — горы Гиндукуша, пустыни и «зеленка», которые я знал и знаю как свои пять пальцев. У меня и сейчас перед глазами та афганская картина: из-под какого камня выстрелить могут, где мины понатыканы, что за следующим поворотом ждет…
Эта память навсегда. Афганистан в воспоминаниях ношу, пожалуй, только за исключением западной его части, где особых боев не было. Спросите, что угодно, все расскажу, словно вчера происходило. Это моя жизнь…»
Еще задолго до приезда в Афганистан я знал, что на войне особенно близко роднятся правда и ложь, чистое и грязное. В грачевской дивизии убедился в этом сам. Война — большая сплетница.
Ходили о Грачеве в Афганистане не только легенды дивизионного масштаба, но и разные слухи. Одни говорили, что был у него одно время роман с госпитальной медсестрой. А когда запахло жареным, комдив-де вызвал к себе командира роты, сохнувшего по медичке, и приказал жениться. И якобы предупредил: если не женишься — отправлю в Союз. Для боевого офицера досрочное откомандирование из Афгана было равно признанию его профессиональной непригодности.
В одном из боев душманы убили сразу пятерых десантников, и Грачев сделал все, чтобы сполна рассчитаться с бандой. Ее он размолотил в пух и прах. Человек десять бородачей взяли в плен. Грачев, говорят, был в такой ярости, что приказал их тут же расстрелять. Сделать это должен был толком необстрелянный старлей, у которого затряслись руки.
Тогда будто бы Грачев взял пистолет и лично показал, «как это делается»…
Слышал я и такое. Вел Грачев колонну на боевую операцию. Вдруг выходит на связь экипаж вертолета прикрытия и сообщает, что душманы готовятся рубить голову и хвост колонны. Надо принимать решение: или быстрее рвануть из ущелья вперед, или скорее откатиться назад. А в арьергарде афганский батальон. Рвануть вперед — значить оставить его на растерзание. Но Грачев думал прежде всего о своих людях. И приказал прорываться вперед. Афганский «хвост» отстал. Его душманы сильно порубили. А десантники выскочили из ловушки без потерь.
В дивизии я долго искал свидетелей этих случаев, пока не понял, что бесполезно. Наивно было рассчитывать, что кто-то из десантников пойдет на это преступление — «заложить» своего командира. Там, в Афгане, стало ясно мне, что на войне правду или легенды не рассказывают только о серых бездарях. Грачев был личностью, многими действиями и словами своими «застревавшей» в человеческой памяти…
Один из бывших сослуживцев Грачева по Афгану полковник Валерий Атамасцев рассказывал:
— Кабульский аэродром. Нещадное солнце, сильный ветер и пыль. Военно-транспортный самолет и раненые на носилках, ожидающие погрузки в Ил-76. Подъезжает грузовая машина, и из нее бойцы споро начинают перегружать в самолет десятки коробок с «шарпами», «панасониками», «грюндиками». Все это богатство предназначалось «для москвичей». Погрузкой руководил холеный и мордастый человек в лайковой куртке поверх военной формы — порученец командующего военным округом. Подошел симпатичный усатый подполковник из штаба 40-й армии и начал крестить «лайкового» на чем свет стоит. А у того, оказывается, приказ — «Аппаратуру в первую очередь!».
Аппаратуры столько, что уже и места для раненых не остается — в грузовом отсеке и без того полно каких-то двигателей, ящиков с техникой. Подполковник хватает один из коробков с «шарпом» и выкидывает его из салона. Приказывает солдатам выгружать все коробки.
— Ты, сука, в тюрьму сядешь! — зло орет порученец на подполковника. — Я тебя сгною здесь заживо!
Садится в «Волгу» и уезжает. Вскоре появляется в сопровождении полковника-пижона в светозащитных очках и такой же лайковой куртке, который с ходу наезжает на усача, требует предъявить удостоверение личности, грозит отдать под трибунал за то, что в боевой обстановке помешал выполнить приказ вышестоящего начальника. Тут и появился полковник Грачев. И так навалился на пижона из штаба армии, что тот только глазами моргал.
Иногда такой поступок требует гораздо большего мужества, чем взятие высоты на поле реального боя…
В 1986-м много было разговоров, что вот-вот Грачев станет Героем, но в тот год Золотая Звезда на его кителе так и не появилась — слишком длинной в 40-й армии в ту пору была «очередь».
Десять лет спустя, в феврале 1996-го, корреспондент одной из столичных газет спросит у Грачева:
— За что вам дали Героя?
Он ответил:
— Наверное, за то, что как командир дивизии не позволял проводить ни одной серьезной операции без своего личного участия. Сам лез в пекло, потому что считал своим долгом быть рядом с солдатами…
Возможно, такой ответ кому-то покажется нескромным. Но в Афгане Павел Сергеевич действительно насмотрелся крови и ел горную пыль вместе со своими солдатами. И не по рассказам знал, что такое заминированная «зеленка» и душманская ловушка в ущелье, когда невидимый вражеский снайпер сидит высоко над колонной в скальных разломах и неспешно, словно дыню на кабульском рынке, выбирает сквозь оптический прицел очередную голову…
На десантной дивизии Грачев был уже матерым командиром, умел по древней армейской науке иногда работу на копейку продать аж за рубль. Знал кому, как и что именно доложить. Но так бывает на войне: можешь ты быть геройским воякой, через день совершать подвиги, но старшие командиры не будут видеть этого в упор, если не будешь поджидать их приезда у входа в штаб, не прогреешь вовремя баньку и не плеснешь в стакан «ликера шасси»… Дивизию Грачева инспектора различных калибров — и армейские, и московские — обожали проверять. И не только на плацу или учебном поле. Иногда самым подходящим местом для этого становилась знаменитая дивизионная сауна. Этот «объект» в Афгане был обязательным в хозяйстве каждого комдива. Много было тех, кто оставался благодарным Паше за теплый, сердечный прием…