Генерал Царьков и его сподвижники были арестованы много позже, когда в Генпрокуратуре появились новые руководители… Мой друг, контрразведчик, раскрутил «генеральское дело», за что ему по меньшей мере полагался орден. Оставалось поставить последнюю точку. Но майора отправили в «очередной отпуск по семейным обстоятельствам» — подальше от Москвы. Он был слишком честным офицером…
…В свое время довелось мне сидеть в знатной немецкой пивной с офицерами военной миссии Великобритании. Один из них откровенно покрутил пальцем у виска, когда речь зашла о согласии Горбачева, Шеварднадзе и Ельцина пойти на унизительные условия небывало скорого «бегства» наших войск из Германии.
Когда-то численность английского контингента в ФРГ была в 300 раз меньше советского в ГДР. Англичане уходили более десяти лет. Мы же за три года в авральном порядке вывели 500 тысяч военнослужащих. Почти 70 тысяч из них не имели жилья. Около двух десятков дивизий мы вынуждены были бросить в открытое поле.
В то время я побывал в гарнизоне Богучары, под Воронежем. Строительство городка только начиналось, и офицеры с семьями жили в палатках и кунгах по уши в грязи. Офицеры дивизии не боялись проклинать власть даже в присутствии представителей МО и Генштаба. Никто из них не говорил, что не надо было уходить из Германии. Твердили главным образом о том, что «надо было сделать все толково», планомерно, с достоинством, сопоставляя темпы вывода войск с темпами строительства жилья и военных городков. Истина элементарнейшая. Но на нее, кажется, откровенно начхал Горбачев. Он заработал дешевую популярность у немцев на унижении своих солдат и офицеров. Ельцин пошел тем же путем. И не только не притормозил бегство наших сильнейших дивизий, а, наоборот, ускорил его, пойдя «на более сжатые сроки».
Там, в Богучарах, мы сидели в брезентовой палатке, по которой беспрерывно строчил холодный осенний дождь, пили из минных алюминиевых колпачков разбавленный спирт и смотрели по «видику» любительский фильм о проводах последних российских частей из Германии.
…Явно «уставший» Ельцин, неуверенно дирижирующий военным оркестром и наваливающийся на кого-то из перепуганной дипломатической свиты. Не менее «уставший» замминистра, тайком справляющий малую нужду под трапом самолета. Бывший главком Западной группы войск генерал-полковник Матвей Бурлаков с притуманенным взором. И его замполит генерал Иванушкин, спящий на пресс-конференции своего босса в зале ожидания подмосковной авиабазы Чкаловской 1 сентября 1994 года…
Офицеры штаба некогда элитной танковой дивизии, в ту стылую осень 1994 года сидящей по уши в жирном воронежском черноземе, до слез под ядреный мат ржали над выходками своего Верховного. То был невеселый смех…
Строители постарались на славу. Возвели красивый и уютный городок за «немецкие деньги». На новоселье приехали из ФРГ представители правительства, журналисты. Наши офицеры говорили слова благодарности. Один из них все-таки не удержался, чтобы не «капнуть дегтя в бочку меда», когда стали вспоминать теплые проводы последних советских частей из Германии осенью 94-го:
— Передайте немцам от русских офицеров извинения за неадекватное поведение нашего Верховного главнокомандующего…
…Офицеры из Управления внешних сношений ГШ, регулярно бывающие в МИДе, проведали, что еще зимой 1995 года, накануне празднования 50-летия Победы, Ельцин вел с Клинтоном и Колем нелегкую переписку по поводу того, как проводить Парад Победы в Москве. Будто и Клинтон, и Коль ставили свои условия: одного не устраивал Мавзолей Ленина, другому не хотелось, чтобы по Красной площади маршировали российские войска. Верно ли это, не знаю, но слово «Ленин» на Мавзолее задрапировали, а военный парад с боевой техникой перенесли на Поклонную гору.
Были проблемы у Ельцина по поводу парада и со своими соотечественниками. Фронтовики-ветераны написали ему письмо с просьбой провести парад «по полной схеме» и там, где он был и в 45-м году. Просьбу «виновников торжества» удовлетворили наполовину: парад ветеранов — пожалуйста, военный парад — нет, милости просим на Поклонную гору. Кому трудно — подадим автобусы.
Для «организованных» ветеранов пошили праздничные костюмы. Старики по этому поводу шутили жутко: «Слава Богу, теперь не в лохмотьях в гроб ложиться!» Ветераны в новых костюмах смотрелись прилично. Но внешний вид многих явно портила старенькая стоптанная обувь. Были и потрепанные сандалии на босу ногу…
Кто-то рассказывал, что ветераны просили Ельцина для командования парадом назначить вместо министра обороны другого военачальника. Грачев, дескать, и не фронтовик, и «не та фигура». К этой просьбе в Кремле отнеслись как «старческому бзику» и махнули на нее рукой…
В 1992 году, накануне Праздника Победы, я был поражен одной радиопередачей, в которой утверждалось, что Жуков брал Берлин бездарно, что немецкие летчики были талантливее советских, что некоторые наши военачальники втайне подрабатывали на немецкую разведку…
Меня особенно взволновало безапелляционное утверждение явно «заказного» журналиста, что немецкие воздушные асы намного превзошли наших в количестве лично сбитых самолетов. Я стал звонить на радио, чтобы сделать принципиальное уточнение: в годы войны немцы долгое время вели свои подсчеты по количеству уничтоженных двигателей, а мы — по самолетам врага. Сбив один наш «двухмоторник», они записывали на свой счет две машины…
На радио никто ни о каких уточнениях, и тем более опровержениях, слышать не захотел. Тогда нужна был иная «правда»…
9 мая 1992 года я оказался среди участников так называемого «Марша мира» — какой-то мешанины из российских и иностранных ветеранов великой войны и оркестровых балаганов, заполонивших в тот день Красную площадь. Торжественный Праздник Победы превратился тогда в уродливое шоу: на священной брусчатке главной площади страны, рядом с могилами политиков и полководцев, весело прыгали полуголые дородные девицы и яростно вдувал в медные трубы запах водки и пива забугорный оркестрик «Цеппелин»…
В мае 1995 года после военного парада на Поклонной горе многие ветераны вернулись на Красную площадь. В дальнем углу Александровского сада расстелили на лавках газеты, разложили снедь, плеснули в пластиковые стаканчики.
— За Победу!
Росла гора цветов на могиле Неизвестного солдата. А за поворотом по самые плечи стоял в розах бронзовый Сталин… Закусывали бутербродами и слушали Газманова:
Много кругом было чего-то искусственного. Настоящей оставалась только Победа.
…Потом было еще одно торжество — в Олимпийском дворце спорта. Туда председатель комитета ветеранов войны генерал Говоров привез факел, зажженный на могиле Неизвестного солдата. На сцене была сделана большая красная звезда, в середине которой генерал своим факелом должен был зажечь огонь. При его появлении зал встал. Говоров подошел к звезде и наклонил пылающий факел. Но огонь в звезде не вспыхивал.
— Черномырдин, дай газу! — крикнул кто-то в неловкой тишине. Зал засмеялся.
Говоров все еще не мог зажечь звезду и даже издали было видно, что он уже вне себя. Наконец, генерал не выдержал, повернулся к сопровождавшему его полковнику и сунул ему факел в руку. Полковник продолжал тыкать факел в горловину звезды до тех пор, пока высокое пламя не выстрелило оттуда. Грянули аплодисменты.
…А на пятачке возле Большого театра, как и всегда в такие дни, было много народу. Седой подполковник в форме старого образца, на которой позванивал килограмм орденов и медалей, говорил плотно окружавшей его толпе:
— Красная площадь — единственное место в Москве, где Ельцин не дал старому и новому поколениям ощутить себя созидателями и наследниками общей России, общей Истории, общей Победы!