А затем она поняла, что не одинока в такой страсти, потому что оказалась крепко прижатой к нему – очень крепко.

Даже сквозь одежду Эммелин чувствовала его напряжение, мужскую силу, которая твёрдо и уверенно обещала наслаждение.

– О-о-о, – счастливо простонала она, не отдавая себе отчёта в том, что придвигается ближе, что её бедра прижимаются к Седжуику, словно желают самостоятельно оценить то, что находится под всеми этими ужасно мешающими шелками и шерстью.

А затем Эммелин так же внезапно осознала, что делает. Господи, она ведёт себя как самая низкопробная шлюха. Что в этом мужчине было такого, от чего её пронизывало острое желание?

– Я… я хочу сказать… я сожалею, что… – залепетала она.

– А я – нет. – Алекс наклонял голову, пока его губы не коснулись её губ, и украл поцелуй, который она поклялась никогда ему не дарить.

Да, конечно, завтра эта клятва покажется ей бессмысленной, потому что Эммелин не могла отказать ему, когда её губы настиг его поцелуй, зубы прикусили её нижнюю губу. Алекс привлёк её к себе с той же жадностью, с какой её бедра прижимались к нему несколько мгновений назад. И решив, что сейчас совсем не время быть леди, Эммелин предоставила себя ему для головокружительного изучения.

Ему следовало придумать что-нибудь другое, а не целовать Эммелин. Как это произошло? Она выглядела совершенно подавленной, а в следующее мгновение уже была в его объятиях и смотрела на него невинными голубыми глазами.

Невинными, как же! Её тело прижималось к нему, так что невозможно было оторвать – как кошку, потягивающуюся, мурлыкающую и с нетерпением ожидающую, чтобы её почесали.

В этой девице не было ничего невинного – от запаха духов и до пышной груди, тесно прижавшейся к нему, и бёдер, дерзко упёршихся в его бедра. Он испытал настоящее чувственное опьянение. И вместе с накатывающимся приливом страсти у Алекса в ушах зазвучал голос: «Возьми её… она твоя… смущённая… все происходит естественно…»

Все дурные советы, которые он получил в течение дня, внезапно обрели смысл. Во всяком случае, так сказал себе Алекс, когда приник в поцелуе к её губам и почувствовал их сладость. И в этот момент он понял, что погиб.

Проклятие, у жены не должно быть такого опьяняющего вкуса… как вкус дорогого бренди на языке. И женщина не должна так действовать на мужчину и так вторгаться в его планы.

Но Эммелин была такой, именно такой.

Продолжая её целовать, Алекс притягивал Эммелин все ближе. Одну руку он положил ей на талию, а другой накрыл грудь, пышную и округлую, приподнятую корсетом, и большим пальцем погладил сосок, который затвердел от этого прикосновения, напомнив ему о собственном безумном возбуждении.

– Седжуик, – прошептала Эммелин. Выгнув спину, она откидывалась назад, пока не стало казаться, что её грудь вот-вот высвободится из платья и, как спелый фрукт, окажется прямо у него в руках, а когда Алекс снова погладил сосок, у неё вырвался вздох: – О, Седжуик!

Его имя, слетевшее с губ Эммелин, вызвало у Алекса желание услышать, как она снова и снова будет произносить его до тех пор, пока он, погрузившись глубоко в неё, не принесёт ей облегчения.

Господи, ему следовало вышвырнуть её из своего дома в тот момент, когда он прибыл в Лондон!

Но в Эммелин было что-то такое, что удержало его от подобного поступка, заставило драться на улице, побудило целовать женщину, которую он едва знал, и вызвало желание остановить время и вечно не выпускать её из своих рук.

– Кхе, милорд, – сдержанно кашлянул Генри и постучал в дверцу экипажа. – Мы прибыли.

– Гм, благодарю вас, – выдавил Алекс и отодвинулся от Эммелин.

Он совершенно забыл, где находится, забыл, что он в экипаже, остановившемся перед городским домом лорда Оксли. Взглянув на Эммелин, Алекс увидел, что губы у неё распухли от его поцелуев, а глаза широко раскрыты и полны страсти. Она прерывисто дышала, её грудь высоко поднималась и опускалась, а ещё недавно тщательно уложенные локоны рассыпались по плечам, словно у охмелевшей нимфы. Проклятие, и это все сотворил он? И что это на него нашло?

– Я… я… – пробормотал он. Что, чёрт возьми, может сказать мужчина женщине, которая, как считается, доводится ему женой? Ведь он не должен её целовать.

– Я понимаю, Седжуик, я все понимаю, – сказала Эммелин. Потянувшись к нему, она дотронулась до его щеки затянутой в перчатку изящной рукой и улыбнулась печальной, усталой улыбкой. Затем с элегантностью, достойной леди, она вышла из экипажа и прошествовала в дом лорда Оксли, заставив его удивляться, почему он вообще позволил ей приехать сюда.

Потому что у него не оставалось иного выбора.

Как вскоре обнаружила Эммелин, обеды с провинциальной знатью, баронами и даже с вновь избранными пэрами нисколько не подготовили её к лондонскому званому вечеру.

Городской дом Оксли был образцом благородной утончённости: итальянские мраморные статуи, портьеры из бархата и дамасского шелка, дорогие, с позолотой, украшения. Дом блистал во всём своём великолепии, ослепляя взор и внушая гостям, что он верх совершенства.

«Сейчас я баронесса, принадлежу к этому изысканному обществу. – Эммелин вздохнула. Если она хотела и дальше оставаться леди Седжуик, ей необходимо было вести себя соответствующим образом. – Подними голову, расправь плечи, слегка растяни губы в улыбке», – сказала она себе, отдавая шаль одному из многочисленных слуг, выстроившихся в шеренгу и готовых помочь прибывающим гостям.

Теперь ей оставалось только в течение всего вечера сохранить этот надменный, присущий леди вид, и она одержит победу в сделке с Седжуиком. Да, это было бы очень просто, если бы губы не распухли от егопоцелуев, а тело не горело от его обжигающих прикосновений.

Как она вообще собиралась сохранять какие-либо внешние приличия, если была вынуждена жить под одной крышей с этим великолепным мужчиной ещё две недели! О, сейчас она оказалась в худшем положении, чем тогда, когда её ранили и бросили умирать!

Разумеется, она нисколько в этом не виновата, рассудила Эммелин. Её уверили, что барон – абсолютно предсказуемый человек, исключительно порядочный и весьма скучный. И здесь её обманули. Или, быть может, это сам Седжуик все эти годы водил за нос великосветское общество, морочил семью и слуг, скрывая свою истинную натуру за ширмой долга и чести.

Но разве нельзя было заметить, что его глаза горят необыкновенным лукавым огнём, что у него горячий характер греческого бога и что за всеми его чопорными манерами спрятано страстное сердце любовника, ждущее, чтобы его нашли? Если бы только она не видела его насквозь и не желала так отчаянно.

И словно по мановению волшебной палочки рядом с ней оказался Седжуик, образец благородства, в котором не было и намёка на того страстного мужчину, который чуть не овладел ею в экипаже. Он подал ей руку, тёплую и сильную, и Эммелин оперлась на неё, стараясь не обращать внимания на то, как затрепетало её тело.

Эммелин взглянула снизу вверх на него как раз в тот момент, когда он посмотрел на неё, их взгляды встретились, и она почувствовала, что он верит в неё, поняла, что выиграла, хотя вечер ещё даже не начался.

Ей нужно было только улыбаться и держать при себе собственное мнение – никаких конфликтов, никаких нелепых историй.

Разве это так уж трудно, когда на кон поставлено столь многое?

Всё шло великолепно, пока леди не оставили джентльменов с их портвейном и сигарами и не перешли в гостиную.

Эммелин не разжимала губ и держала данное себе обещание не говорить ничего, что нарушало бы приличия. Однако очень быстро со всем этим случилось то же самое, что с её зароком никогда больше не играть в пикет. Хотя её решимость была неподдельной, Эммелин с треском провалилась.

– Вы не поверите тому, что я услышала о леди Беннет, – сказала хозяйка дома, леди Оксли. – Она бросила мужа и уехала.

– Не может быть! – воскликнули с ужасом леди, хотя на их лицах был написан такой же интерес, как у компании бездомных кошек, сидящих перед лавкой торговца рыбой.