Когда я еще раз взглянула на часы, было уже четыре тридцать пять. По вторникам с пяти до семи вечера мы занимались испанским языком. Вообще-то у меня было в запасе еще пятнадцать минут, но все свои канцелярские дела я уже переделала, а придумать себе новое занятие не хватало фантазии. Поэтому я сложила карточки в папку, убрала ее в шкаф и заперла его. Потом заперла за собой кабинет, вышла через боковую дверь и спустилась вниз. Оказавшись на улице, простояла на углу не меньше минуты, вспоминая, где оставила свою машину. Наконец вспомнила и только было тронулась с места, как услышала голос Элисон, окликавшей меня из офиса:
– Кинси!
Прикрыв рукой глаза от солнца, я посмотрела вверх.
Элисон стояла на балкончике третьего этажа, что примыкал к кабинету Джона Ивса. Ее светлые волосы свешивались через перила вниз.
– Лейтенант Уайтсайд звонит. Вернешься или мне записать, что он скажет?
– Запиши, если тебе не трудно, или пусть он позвонит мне домой и наговорит на автоответчик. Сейчас иду на занятия, но после половины восьмого буду дома. Если он хочет, чтобы я перезвонила, попроси его оставить номер.
Элисон кивнула, помахала рукой и скрылась.
Отыскав машину, я поехала на курсы для взрослых, находившиеся в двух милях от моей работы. Почти сразу же вслед за мной на стоянку около курсов зарулила и Вера Липтон. Она свернула в самую первую линию, справа от въезда на стоянку: там почти половина мест была свободна. Я же повернула влево и припарковалась на второй линии, поближе к зданию курсов. Обе мы проверяли разные теории относительно того, как можно быстрее выбраться со стоянки после окончания занятий. Народу на курсах занималось много, почти все классы переполнены, поэтому после занятий со стоянки одновременно выезжали сто пятьдесят-двести машин.
Прихватив блокнот, рабочие тетради и учебник "Пятьсот один испанский глагол", я заперла машину и быстро пересекла площадку, стараясь перехватить по пути Веру. Мы познакомились с ней еще тогда, когда я периодически выполняла отдельные расследования по заказам "Калифорния фиделити", а она работала там в отделе жалоб и рекламаций. Позднее Вера стала руководителем этого отдела. Наверное, ее можно было считать самой близкой подругой, хотя я и не очень представляю себе, что за отношения могут стоять за этими словами. Сейчас, когда мы уже не работали рядом друг с другом, наши встречи стали носить нерегулярный, по большей части случайный характер. Занятия языком привлекли нас еще и потому, что давали нам обеим возможность лишний раз встретиться. В перерыве мы, обычно в телеграфном стиле, обменивались друг с другом самыми последними новостями. Иногда после занятий Вера приглашала меня к себе поужинать, и тогда мы засиживались, болтая и хохоча, далеко за полночь. Прожив тридцать семь лет как убежденная холостячка, Вера в конце концов вышла замуж за Нейла Хесса, частнопрактикующего врача, которого за год до этого она тщетно пыталась женить на мне. Больше всего меня тогда забавляло то, что Вера (я ни на секунду не сомневалась) была влюблена в этого врача по уши. Сама же она постоянно твердила, дескать, считает его неподходящим для себя партнером по причинам, которые лично мне казались совершенно надуманными. В частности, ей очень досаждало то обстоятельство, что она была почти на шесть дюймов выше Нейла. Но в конечном счете любовь взяла свое. А, может быть, Нейл подрос.
Сейчас они были женаты уже девять месяцев – с прошлого Хэллоуина[14], – и Вера выглядела как никогда хорошо. Начать с того, что она вообще заметная девушка: ростом примерно пять футов десять дюймов и весом около ста сорока фунтов, при довольно внушительных пропорциях, стесняться которых ей никогда не приходилось. Мужчинам она всегда представлялась почти богиней, и всюду, где бы она ни появлялась, с ней кто-нибудь заговаривал, пытаясь познакомиться. Сейчас они с Нейлом много занимались на свежем воздухе – бегали, играли в теннис – и она сбросила фунтов пятнадцать. Длинные, до плеч волосы, которые она раньше красила в рыжий цвет, постепенно восстановили свой естественный светло-каштановый оттенок. Одевается она по-прежнему как пилот-инструктор: в спортивного покроя костюмы с квадратными плечами, носит затемненные очки, наподобие авиационных, а иногда и обувь на «шпильках», правда, сегодня она была в сапогах.
Заметив меня, Вера вздернула очки наверх, так что они легли у нее на голове, словно тиара, и весело помахала мне рукой.
–Hola! – жизнерадостно приветствовала она меня по-испански.
Пока что это было единственное прочно усвоенное нами испанское слово, и мы старались пользоваться им в разговорах друг с другом как можно чаще. Мужчина, подстригавший живую изгородь вокруг стоянки, оторвался от своей работы и выжидающе посмотрел на Веру, возможно подумав, что она обращается к нему.
– Hola! – ответила я. – Donde estan los gatos? – Эти неуловимые черные кошки по-прежнему не давали нам покоя.
– En los arboles.
– Muy bueno[15], – сказала я.
– Нет, великолепно звучит, правда?
– По-моему, этот тип точно принял нас за латиносок, – сказала я.
Вера улыбнулась ему, подняв вверх большой палец, потом снова повернулась ко мне.
– Ты что-то рано сегодня. Обычно влетаешь в класс через пятнадцать минут после начала.
– Занималась канцелярщиной, и не терпелось закончить. Ну, как ты? Выглядишь великолепно.
Обмениваясь последними сплетнями, мы дошли до аудитории и продолжали болтать и там, пока не пришла преподавательница. Патти Абкин-Керога миниатюрна, энергична, жизнерадостна и поразительно терпима к нашим неуклюжим попыткам продраться через незнакомый язык. Нет ничего более унизительного, чем чувствовать себя болваном и тупицей в чужой речи, и если бы не душевное отношение нашего педагога, мы бы потеряли интерес к учению за пару недель. Как обычно, она начала занятия с пространного рассказа на испанском языке о том, чем она сегодня занималась. Я поняла следующее: то ли она сегодня готовила тостадо[16], то ли Эдуардо, ее малыш, спустил в туалет свою детскую бутылочку, и Патти пришлось вызывать слесаря, чтобы тот устранил последствия.
Вернувшись после занятий домой, я увидела на автоответчике мигающую лампочку, сигнализирующую, что для меня есть информация. Нажав кнопку, я стала слушать, одновременно двигаясь по своей крошечной гостиной и включая свет, где только можно.
"Добрый вечер, Кинси. Это лейтенант Уайтсайд из полицейского управления Санта-Терезы. Сегодня после обеда я получил факс от наших коллег из паспортного стола Лос-Анджелеса. У них нет ничего на имя Дина Де-Витт Хаффа, но есть данные на Ренату Хафф, проживающую в Пердидо по следующему адресу". Я схватила ручку и быстро записала на бумажной салфетке те подробности, которые сообщил дальше Уайтсайд. "Если я не ошибаюсь, это где-то в районе Пердидо-Кис. Дайте мне потом знать, что вам удалось выяснить. Завтра я выходной, а в четверг буду на работе".
– А-а-ттлично, – проговорила я, выбросив вверх руки с поднятыми большими пальцами и, вихляя задом, протанцевала по комнате, мысленно возблагодарив весь мир за ниспосылаемые изредка маленькие радости. Потом я отказалась от намерения поужинать у Рози. Вместо этого сделала себе сандвич из белого хлеба с арахисовым маслом и маринованными овощами, и завернула его вначале в провощенную бумагу, а затем в пластиковый пакет, как когда-то учила меня тетя. Кстати, благодаря ее науке я умею не только готовить сандвичи и заворачивать их так, чтобы они долго сохранялись свежими, но и упаковывать рождественские подарки любой величины, не прибегая к скрепкам или клейкой ленте. Эти навыки тетушка считала главными в подготовке человека к самостоятельной жизни.
Когда я снова выехала на шоссе сто один, было уже десять минут девятого, однако окончательно пока не стемнело. Разложив на коленях ужин, я принялась за свой пикник, держа одной рукой сандвич, другой ведя машину и похмыкивая от того вкусового сочетания, которое ощутил язык. Радио у меня в машине зловеще молчало вот уже много дней: по-видимому, испустил дух какой-нибудь жизненно важный предохранитель, скрытый в его глубинах. На всякий случай я все-таки ткнула в кнопку, надеясь, что быть может, в мое отсутствие все починилось само собой. Но нет, такого счастья мне не подвалило. Я выключила радио и принялась развлекать себя воспоминаниями о ежегодных фестивалях на тему истории Пердидо/Олвидадо. Празднествах, которые обычно состояли из довольно вялого и унылого парада, появления на улицах массы киосков, торгующих съестным, и толп бесцельно бродящих граждан, роняющих на свои фестивальные майки и рубашки горчицу, крошки и кусочки сосисок из "хот-догов".