Мы прилунились на рассвете долгого лунного дня, равнина кругом на много километров была расписана косыми тенями. Восходящее солнце постепенно укоротит их, и в полдень они почти вовсе пропадут, да только до полудня было пять земных дней, а до вечера — еще семь. Почти две недели отделяли нас от заката, когда в небе в ореоле голубоватого сияния воцарится Земля.

В наполненные хлопотами первые дни нам было не до исследований. Предстояло разгрузить корабли, свыкнуться с необычной обстановкой, освоить управление электротракторами и скутерами, воздвигнуть иглу, в которых нам жить и работать, пока не придет пора возвращаться. В крайнем случае можно жить и в кораблях, но там уж очень тесно и неудобно. Нельзя сказать, чтобы иглу сулили особый простор, но после пяти дней в космосе они казались нам роскошью. Прочные пластиковые оболочки накачивали воздухом, наподобие шаров, и разделяли внутри перегородками на отсеки. Для сообщения с внешней средой служили переходные шлюзы; длинные трубы, соединенные с очистительными установками на кораблях, поставляли нужное количество кислорода. Надо ли говорить, что американцы воздвигли самое большое иглу, со всеми удобствами, включая посудомойку и стиральную машину, которой охотно пользовались и мы, и русские.

Только к «вечеру», то есть дней через десять после посадки, мы закончили подготовку и смогли всерьез приступить к научной работе. Первые отряды начали совершать осторожные вылазки в окрестностях базы, знакомясь с лунным ландшафтом. Разумеется, мы располагали подробнейшими картами и фотографиями нашего района, да только на них далеко не всегда можно было полагаться. Маленький холм на карте человеку, облаченному в космический скафандр, представлялся подчас целой горой; на снимке выглядел как гладкая равнина, а ты еле переставляешь ноги, утопая по колено в глубокой пыли.

Но все это пустяки, и слабое тяготение — здесь все весило в шесть раз меньше, чем на Земле, — служило хорошей компенсацией. По мере того как исследователи собирали данные и образцы, нагрузка на каналы радио— и телевизионной связи с Землей росла и вскоре достигла предела. Мы страховались: даже если нам не суждено вернуться домой, накопленные нами знания не пропадут.

Первая автоматическая грузовая ракета прибыла точно по графику, за два дня до заката. Мы видели короткий всплеск тормозных двигателей на фоне звездного неба, потом вспышка повторилась за несколько секунд до прилунения. Само прилунение было скрыто от нас, так как ради безопасности участок для посадки выбрали в пяти километрах от базы.

Подойдя к транспортному кораблю, мы увидели, что он слегка наклонился на амортизирующей треноге, но нисколько не поврежден. И груз был в полной сохранности, начиная с приборов и кончая продовольствием. С торжеством доставив его на базу, мы устроили небольшой праздник, который давно пора было устроить: люди трудились очень напряженно и заслужили передышку.

Праздник удался на славу; на мой взгляд, «гвоздем» был казачок, который капитан Краснин попытался исполнить не снимая скафандра. Затем кто-то предложил устроить спортивные состязания. Однако наши возможности для соревнований под открытым небом, сами понимаете, были ограничены. Крокет или боулинг вполне подошли бы, будь у нас нужное снаряжение, но футбол или, скажем, лапта отпадали: при таком тяготении футбольный мяч от сильного удара улетел бы на километр, а мяч для лапты и вовсе исчез бы за горизонтом.

Подходящий для Луны вид спорта первым придумал профессор Тревор Вильямс, наш астроном и своего рода рекордсмен: ему было всего тридцать лет, когда его удостоили почетнейшего звания члена Королевского научного общества. Труды о методах межпланетной навигации прославили Вильямса на весь мир; менее известно было его мастерство в стрельбе из лука. Два года подряд он завоевывал звание чемпиона Уэльса. Вот почему я нисколько не удивился, когда увидел, что профессор астрономии пускает стрелы в мишень, установленную на груде лунной породы.

Лук был не совсем обычный, из многослойного пластика, с тетивой из стальной проволоки. Я не сразу сообразил, откуда Тревор взял эти материалы, потом вспомнил, что транспортную ракету основательно разорили и куски ее можно было встретить в самых неожиданных местах. Но всего примечательнее были стрелы. Естественно, никакие перья не смогли бы придать им устойчивость в безвоздушной среде, а потому Тревор снабдил их нарезкой. Маленькое приспособление на луке заставляло стрелы вращаться, как вращается винтовочная пуля, и это позволяло им выдерживать заданное направление.

Даже с такой самоделкой при желании можно было послать стрелу на полтора километра. Но Тревор не был намерен разбрасываться стрелами, поскольку делать их было непросто; он добивался не дальности, а меткости. Странно было наблюдать почти прямолинейную траекторию стрел, летевших параллельно грунту. Кто-то даже посоветовал Тревору быть поосторожнее, чтобы какая-нибудь стрела, превратившись в спутник Луны и описав полный круг, не поразила его же в спину.

Второй грузовой корабль прилетел на другой день, однако на сей раз дело прошло не так гладка. Поездка была безупречной, но, к сожалению, радарный автопилот допустил довольно типичную для таких глуповатых устройств промашку. Нащупав единственный неприступный пригорок в окрестностях базы, он взял курс на его вершину и сел на нее, как орел на утес.

Нужные позарез грузы — в полутораста метрах над нами, а до, ночи осталось несколько часов. Как быть?

Полтора десятка человек одновременно нашли ответ, после чего все забегали, собирая свободные куски нейлонового шнура. И вот уже перед Тревором лежит бухта шнура длиной с километр, а все остальные выжидательно смотрят на него. Он закрепил шнур у конца стрелы, прицелился на пробу прямо в небо и натянул тетиву. Стрела поднялась на половину высоты пригорка, но затем груз повлек ее обратно.

— Увы, — сказал Тревор, — это все, на что я способен. И учтите нам ведь надо еще забросить что-то вроде крюка, чтобы шнур зацепился наверху.

Две-три минуты мы уныло смотрели, как шнур, собираясь в петли, медленно падает на грунт. Поистине абсурдная ситуация. На кораблях достаточный запас энергии, чтобы перенести нас на четыреста тысяч километров, а мы бессильны перед каким-то дурацким бугорком. Располагай мы временем, можно было бы попробовать взобраться на пригорок с другой стороны, но для этого сперва надо было преодолеть десяток-другой километров. Вариант небезопасный, а может быть, и вовсе неосуществимый за те несколько часов, которые оставались до наступления темноты.

Ученые не склонны пасовать, и перед натиском такого числа изобретательных (подчас излишне изобретательных) умов проблема не могла долго устоять. Трое одновременно нашли решение. Тревор поразмыслил, потом ровным голосом произнес:

— Что ж, попробуем.

На подготовку ушло какое-то время, и мы с беспокойством смотрели, как лучи заходящего солнца поднимаются все выше по нависшей над нами каменной стене. «Даже если Тревор сумеет забросить туда шнур с крюком, — говорил я себе, — карабкаться вверх в космическом скафандре будет отнюдь не легко». Я плохо переношу высоту; слава богу, среди нас нашлось достаточно добровольных скалолазов.

Но вот наконец все готово. Шнур сложен так, чтобы без помех отрываться от грунта. В метре ниже стрелы к шнуру привязан крюк. Хоть бы он зацепился и не подвел нас…

Однако теперь Тревор не ограничился одной стрелкой. Четыре стрелы были прикреплены к шнуру с интервалом двести метров. Никогда не забуду причудливое зрелище: человек в космическом скафандре, поблескивающем в свете угасающего дня, целится луком в небо.

Первая стрела устремилась к звездам; она не успела пролететь и пятнадцати метров, когда Тревор положил на тетиву вторую, и та полетела вдогонку, увлекая нижний конец возносящейся вверх длинной петли. Тотчас с тетивы сорвалась третья стрела со своим витком шнура, и я готов поклясться, что четвертая метнулась следом прежде, чем первая заметно замедлила свой полет.