Голос продолжал:

– Я хочу вам кое-что объяснить. Это нелегко, ведь Мэтью не все понимает, а его… - он помедлил, - словарный запас очень простой, небольшой, да и не все слова, что он употребляет, ему понятны. - Голос был его, Мэтью, манера говорить - чужая. Казалось, рекордсмена по бегу заставили бежать в мешке. Зачарованный, помимо воли, я ответил:

– Говорите. Я постараюсь понять.

– Я хочу поговорить с вами, потому что я больше не вернусь. Вам будет приятно это слышать, а другой половине его родителя… то есть маме… будет еще приятнее. Она меня боится. Она считает, что я порчу Мэтью, и это она зря. Вы понимаете?

– Кажется, да, - осторожно ответил я. - А может, вы лучше скажете мне, кто вы и что и почему вы здесь?

– Я - исследователь, то есть разведчик… миссионер… нет, я учитель. Я здесь, чтобы учить.

– Вот оно что! Чему же именно?

Он помолчал.

– У Мэтью нет для этого слов… он их не понимает.

– Не все вам удается?

– Да, не все. Мэтью слишком молод. Его слова просты для сложных идей. Когда я думаю о математике или о физике, он не понимает. Даже с числами плохо.

Я передаю как можно подробнее нашу беседу, но передать ее дословно нельзя. Простые слова шли легко, на словах посложнее голос нередко запинался. Кроме того, он часто искал слово, находил приблизительно, уточнял, а иногда совсем не мог найти, и мы оставались ни с чем. Наконец, мне приходилось пробиваться сквозь любимые словечки Мэтью, не совсем подходящие к теме: "так", "вроде", "вот", "ну"; и сейчас я передам не точно все, а скорее главное, суть -. то, что Чокки хотел рассказать мне и что я понял.

Я догадался сразу, что разговор мне предстоит нелегкий. Мэтью лежал передо мной, говорил, а лицо его не двигалось, глаза глядели в пустоту, он был безжизненней, чем кукла чревовещателя, и смотреть на него было так тяжело, что я не всегда как следует вникал в слова. Чтобы сосредоточиться, я выключил свет. Кроме того, я трусливо надеялся, что в темноте он заснет.

– Слушаю, - сказал я во мрак. - Вы - миссионер, учитель, разведчик. Откуда же вы?

– Издалека.

– Какое же расстояние до тех мест?

– Не знаю. Много, много парсеков.

– 0-го! - сказал я.

– Меня послали узнать, что у вас за планета.

– Так, так… А зачем это знать?

– Во-первых, мы хотели выяснить, можно ли извлечь из нее пользу. Понимаете, мы - очень старый народ, наш мир куда старше вашего. Мы давно поняли: чтобы выжить, нам нужны новые планеты. На путешествие со скоростью света уходит слишком много времени. Наугад лететь не стоит. Планет - миллионы, и случайно найти подходящую - бесконечно малый шанс.

И вот мы посылаем разведчика… исследователя… У разума нет массы, и на такое путешествие не нужно время. Разведчик сообщает, что и как. Если он говорит, что планета подходящая, посылают других - проверить. Если и они ее похвалят, астрономы начинают искать, где она. Если до нее не так уж далеко, добраться можно, посылают космический корабль. Это редко бывает. Четыре раза за вашу тысячу лет. И мы нашли всего две планеты.

– Понимаю. А когда же нам ждать вас?

– Ваша планета не подходит. Другой такой нет, здесь очень красиво, но для нас холодно и воды слишком много. И еще есть причины, почему она - не для нас. Я сразу это понял.

– Зачем же вы тут оставались? Почему не искали другой планеты, получше?

Чокки терпеливо ответил:

– Мы - исследователи. Насколько я знаю, мы - единственные исследователи во Вселенной. Мы долго считали что жизнь может быть только у нас. Потом нашли несколько других таких планет. Еще дольше мы думали, что разум есть только у нас, что мы - крохотный, немыслимый островок разума в пустом, огромном мире… И снова узнали, что ошиблись. Разумная жизнь встречается редко… Очень редко… реже всего. Но это самая большая ценность. Только она дает миру смысл. Она - священна, ее надо беречь. Без нее нет начала, нет конца, ничего нет, кроме бессмысленного хаоса.

Вот мы и должны поддерживать все формы разумной жизни. Мы должны раздувать в пламя любую искру разума. Если разум в оковах - надо сломать их. Если разуму трудно - надо ему помочь. Если разум высок - надо самим поучиться. Потому я и остался.

Все это показалось мне возвышенным, хотя и слегка высокопарным.

– К какой же из этих разновидностей, - спросил я, - вы относите нас?

Голос Чокки, то есть голос Мэтью, ответил сразу:

– У вас разум сдавлен, ему тесно. За последнее время вы сами сломали несколько стенок, и это уже неплохо для вашего возраста. Сейчас вы застряли в колее примитивной техники.

– А мы думаем, что она очень быстро развивается.

– Да. Вы за сто лет неплохо разобрались в электричестве. Но все у вас такое громоздкое, отдача так мала… А ваши двигатели внутреннего сгорания - просто ужас: грязные, вредные, и машины какие-то варварские, опасные…

Я прервал его:

– Вы уже говорили это Мэтью. Но ведь у нас есть атомная энергия.

– В самом элементарном виде. Вы медленно учитесь. А главное - вы еще слишком зависите от Солнца.

– От Солнца?

– Да. Все, что у вас есть, идет от его излучений. Прямое излучение сохраняет вам жизнь, и растит вам пищу, и дает воду; оно могло бы поддерживать вас миллионы лет. Но разуму мало просто выжить. Чтоб развиваться и расти, ему нужна энергия.

Недавно вы научились использовать накопленную энергию вашего Солнца - так называемое горючее - и зовете это прогрессом. Это не прогресс. Прогресс - движение к цели. А какую цель вы поставили?

Вы не знаете. Может быть, вы идете по кругу? Вы и правда по нему идете, истощая свои запасы. Истощите - и очутитесь там, где были до их открытия. Это не прогресс, а мотовство. Конечно, горючее использовать надо. Клад под спудом пользы не приносит. Но использовать - не расточать. С его помощью надо производить другой, лучший вид энергии.

Да, вы имеете некоторое представление об атомной энергии, и вы ее, конечно, изучите глубже. Но кроме нее у вас почти ничего нет на будущее. Вы тратите чуть ли не все, чтобы строить машины, пожирающие энергию все быстрее; а источники ее у вас ограниченны. Конец один, и он вполне ясен.

– Не спорю, - согласился я. - Так что же нам делать?