– Очень может быть, что Старик и впрямь доведет нас до ручки, – сказал Кинг, – но он по крайней мере старается выпускать приличную и добротную обувь. А вы же намерены выпускать барахло.

– Погоди секундочку. Дуг, мы же тебе...

– Нет, уж это вы погодите секундочку! Я люблю “Обувь Гренджера”. Я работаю на этой фабрике двадцать шесть лет, поступив туда на склад в шестнадцать. Если не считать службу в армии, можно сказать, что всю свою сознательную жизнь я проработал в этой фирме. Я здесь все могу определить по звуку, по запаху – любую операцию. И кроме того, я научился здесь разбираться в обуви. Я знаю, что такое обувь, хорошая обувь. Высочайшего качества! И я не позволю приклеивать ярлык с названием фирмы на всякое дерьмо!

– Ну, что ж, не стоит спорить, – сказал Стоун, – здесь ведь только несколько образцов. Мы можем пойти на выпуск несколько улучшенной модели – не столь облегченной... Можно, например, что-нибудь...

– Что можно? Да эта туфля через месяц разлетится вдребезги! Где здесь стальная пластинка для крепления каблука? Что вы, черт побери, сделали с задником? Где твердая основа для носка? А подкладка? – Кинг одним движением пальцев вырвал подкладку, а затем безо всякого усилия сорвал перепонки с застежками. Не ограничившись этим, он с той же легкостью оторвал и каблук. Все эти ошметки он собрал в горсть. – И это вот вы намерены пустить в продажу? Соблазнять женщин этим?

Взбешенный производимым на его глазах разрушением, Стоун взорвался.

– Этот образец стоил нам...

– Руди, я отлично знаю, сколько он стоит.

– Романтические устремления не поднимают доходов, – сердито объявил Блейк. – Если мы не можем увеличить доходов путем повышения качества, то мы должны...

– Кто не может повысить доходов за счет повышения качества? – спросил Кинг. – Хорошо, мы сумеем произвести шок среди многих фирм, выпускающих добротную обувь. Может быть. Старик этого и не в состоянии сделать, может, этого не в состоянии сделать вы, но...

– Дуг, бизнес есть бизнес.

– Я знаю, что такое бизнес! И в данном случае это – мой бизнес. Бизнес, который я знаю и люблю! Обувь уже давно стала составной частью моей жизни и если я начну, потратив на нее столько лет, выпускать дерьмо, то и сама моя жизнь станет отдавать вонью!

– Я не могу позволить себе держать акции фирмы, которая все время катится вниз, – сказал Блейк. – Это не выгодно. Это дурное помещение капитала. Это...

– Тогда продай свои акции! А какого черта вы от меня ждете?

– Я бы порекомендовал тебе, Дуг, не забывать, с кем ты разговариваешь, – внезапно уже иным тоном заговорил Бенджамин. – В наших руках по-прежнему остается двадцать один процент акций, а я знавал людей и покрупнее тебя, которых простым голосованием снимали с их постов.

– Ну, что ж, валяйте, устраивайте это свое голосование, – сказал Кинг.

– И если ты вылетишь на улицу...

– Можешь не беспокоиться обо мне, Джордж. Ни на какой улице я не окажусь. – Он швырнул остатки туфли на сервировочный столик и двинулся в сторону лестницы.

– Если ты поможешь мне занять место президента компании, – сказал Бенджамин, – это будет для тебя означать многократное увеличение жалования. Ты тогда мог бы... – он осекся. – Куда это ты вдруг направился? Я пока что еще разговариваю с тобой.

– Пока что это все еще мой дом, Джордж, – сказал Кинг, оборачиваясь. – Я сыт по горло этим нашим собранием, я сыт по горло всеми этими вашими деловыми предложениями и сыт по горло вами самими! Поэтому я ухожу. Почему бы и вам не последовать моему примеру?

Бенджамин следовал за ним до самой лестницы. Его бледное прежде лицо было покрыто теперь красными пятнами.

– Значит ты не хочешь, чтобы я стал президентом фирмы, так я должен тебя понимать? – выкрикнул он.

– Вот так именно и понимай, – сказал Кинг.

– А кто же, по-твоему, черт побери, должен быть президентом?

– А ты попробуй сообразить, – сказал Кинг и, поднявшись по лестнице, ведущей из гостиной наверх, исчез из вида.

После его ухода в комнате воцарилась мертвая тишина. Бенджамин продолжал глядеть на опустевшую теперь лестницу, с трудом сдерживая ярость, которая отражалась у него на лице и в глазах. Блейк со злостью раздавил недокуренную сигару и мрачно прошагал в холл, где видели их пальто. Стоун принялся упаковывать в коробки, лежавшие на столике, образцы, начав с ошметков красной туфли, с которыми он обращался с большой осторожностью – почти с нежностью, покачивая при этом сокрушенно голован. Наконец Бенджамин отошел от лестницы и направился прямо к стоявшему подле бара Питу Камерону.

– Что может быть у него в рукаве. Пит? – спросил он.

– Рука, как я полагаю.

– Сейчас, черт побери, не время для твоих шуточек! Ты его помощник. И уж если кто знает, что он задумал, то это в первую очередь – ты. Итак, в чем тут дело? Мне это необходимо знать.

– Вы не у того человека спрашиваете, – сказал Камерон. – Я обо всем этом не имею ни малейшего представления.

– В таком случае постарайтесь узнать.

– Я не совсем понимаю, чего вы от меня требуете.

– Перестань разыгрывать из себя младенца. Пит, – сказал Бенджамин. – Мы тут только что на твоих глазах предложили Дугу вполне определенный план. Он с ходу от него отказался, а вернее, если называть вещи своими именами, он просто послал нас всех к чертовой матери. А никто не посылает к черту двадцать один процент акций, дающих голоса, если не чувствует себя достаточно уверенным. Так что, по-твоему, придает ему эту уверенность?

– А почему бы вам не узнать это у него самого? – спросил Камерон.

– Не строй из себя дурочку, парень, тебе это не идет. Сколько ты сейчас получаешь? Двадцать – двадцать пять тысяч? Ты мог бы иметь намного больше. Пит.

– Вы так считаете? – Стоун вернулся из холла уже в пальто и подошел к разговаривающим.

– Если этот подонок, – сказал он, делая жест в сторону лестницы, – вообразил себе, что такое сойдет ему с рук...

– Я не люблю, когда меня выгоняют из чьего-нибудь дома, – сердито объявил Блейк. – Такого я терпеть не намерен! Как только соберется первое же собрание акционеров, Джордж, мы этого, Бог знает что возомнившего о себе, Кинга на первом же голосовании вернем обратно грузчиком на склад!

– Он это прекрасно знает, – мягко возразил ему Бенджамин, – он это прекрасно знает, и ему, видимо, плевать на наши голоса, а это может означать только одно – он задумал что-то очень серьезное. В чем тут дело. Пит? Он сумел договориться со Стариком?

В ответ Камерон только пожал плечами.

– Что бы это ни было, – сказал Бенджамин, – я должен это разрушить. И тот, кто поможет мне разрушить это, запросто может оказаться в освободившемся кресле Кинга. А ты знаешь, что стоит это кресло. Пит?

– Да, кое-какие представления у меня на этот счет имеются.

– А у меня есть кое-какие представления о том, на какое место ты метишь в этой компании. Так что подумай, Пит. – Стоун подал ему пальто и шляпу. Бенджамин быстро продел руки в рукава пальто и, продолжая все еще держать шляпу в руке, сказал: – Ты знаешь мой домашний номер?

– Нет.

– Уэсли-Хиллс, – сказал Бенджамин. – Номер 4-7981. Запомнишь?

– Я уже очень давно работаю помощником у Дуга, – ответил Камерон.

– Значит тебе уже давно пора заняться самостоятельной работой. Позвони обязательно.

– Вы меня соблазняете, – проговорил Камерон с легкой усмешкой. – Хорошо, что я честный человек.

– Да, это отличное качество, – сухо отозвался Бенджамин. – Не забудь номер – Уэсли-Хиллс 4-7981.

Стоун нагнулся за коробкой с образцами товаров.

– Если Кинг, этот подонок, думает, что он может... – начал было он, но тут же оборвал себя.

Диана Кинг неслышно появилась на лестнице и теперь стояла на ступеньках, окидывая пристальным взглядом комнату. Мужчины молча уставились на нее. Первым нашелся Стоун. Он вежливо притронулся к шляпе, чуть поклонился и, проговорив: “Миссис Кинг”, направился к выходной двери.