Возможно, читатель, вас удивляет, почему Нелл – или Эллен – так плохо справляется с тестами на умственное развитие. А причина проста. На вопрос вроде «Солнце светит ночью?» Эллен отвечает «да», думая о том, как солнце восходит по ту сторону Земли, когда садится с этой, а ведь правильный ответ, какой обычно дают дети, которым меньше пяти, был бы «нет». (Нелл же предлагают тесты для четырехлетних, поскольку ее речь соответствует этому возрасту из-за того, что она два с половиной года вообще не говорила по-английски.) Так бывает. Дети в подобных заведениях получают неверную оценку, может быть, случайно, может быть, по глупости проверяющего, а в иных случаях и по взрослой злобе, и попадают совсем не туда, где им настоящее место.

И в этот вечер было решено, что Нелл еще на некоторое время останется в Истлейке и не будет отдана на удочерение. В ее документах возникла запись: «некоторые признаки психической неуравновешенности», подкрепившая роковые РНН и создавшая еще одно препятствие на пути будущего благополучия Эллен в нашей системе помощи детям, в этой помощи нуждающимся.

На том же совещании было внесено и принято предложение выразить благодарность некой миссис Эрик Блоттон, которая подарила приюту еще одну крупную сумму, на этот раз 750 фунтов. Миссис Блоттон никогда не приезжала лично, но, насколько было известно, щедро жертвовала многим детским приютам в этом районе. Ее считали слегка тронутой, что, однако, нисколько не умаляло желательности ее пожертвований. Постановили также послать миссис Блоттон письмо с приглашением посетить Истлейк.

Вам, читатель, уже известна моя точка зрения на совпадения. Уверяю вас, именно такие вещи все время и происходят. Миссис Блоттон, бесплодная супруга Эрика Блоттона, более всего на свете желавшая иметь детей. И если теперь, получив страховую премию за гибель ЗОЭ-05, она раздает ее детским приютам, что тут удивительного? Мир ведь не колоссален – наоборот, он очень мал – кольца внутри колец, круги, замыкающиеся сами в себе. Да поглядите, как Анджи и Дороти, ничего не подозревая, встретились в харродском парикмахерском и косметическом салоне! Насколько я себе представляю, каждый человек в конечном счете встречает всех остальных – актеров на выходных ролях в спектакле своей жизни.

Быть может, и к лучшему, что Клиффорд и Хелен ничего про это не знают. Они держатся за руки через столик и смотрят в глаза друг друга. Иногда создается впечатление, что свое счастье мы обретаем только за чужой счет. Пока мы предаемся блаженным эмоциям здесь, кто-то страдает там из-за нашей забывчивости.

– Я был верен тебе, – сообщает Клиффорд, что, принимая во внимание все факты, очень и очень поразительно.

– А Труди Бэрфут? – не удержавшись, спрашивает Хелен. А вы бы удержались?

– Кто-кто? – Он шутит. Только что вышел на экран новый фильм Труди. Ее фамилия кричит с афиш по всему Западному миру.

– Элиза О'Малли?

– А, бегорра! Куда мой девай пилюля?

(Это ирландское проклятие! Эта ломаная речь! Он издевается. Безжалостно. А Элиза нежная и доверчивая!)

– Сирина Бейли, Соня Манци, Герти Линдгоф, Бенте Респиги, Кэндейс Сноу… – Она знает много их имен, хотя и не все.

– Кто же верит всему, что печатают газеты! – говорит он. – Во всяком случае, надеюсь, что не ты. Да, кстати, что там с недоростком и Салли Агнес Сен-Сир?

Ну вот! Он забылся и назвал Саймона «недоростком». Хелен отнимает руку.

– Прости! – быстро говорит он. – Ты же знаешь, я просто ревную.

Так-то лучше. Хелен улыбается. Прошло три года с исчезновения Нелл. Ей позволительно улыбнуться. И Клиффорд разрешит ей цепляться за иллюзию – если это всего лишь иллюзия, – что Нелл жива, и вновь она обретается в мире, где возможно все, даже счастье.

Читатель, после ужина (который обошелся всего в 15 фунтов, поскольку ужинали они еще в те годы, а Клиффорд никогда не швырял деньги зря) Клиффорд и Хелен отправились в его особнячок на Орм-сквер и провели ночь вместе. Стоимость этого вечера, если включить в нее и новые вызолоченные туфли Анджи, сложилась для трех угощавшихся в ресторанах пар в сумму, несомненно превышавшую 750 фунтов, которые миссис Блоттон пожертвовала Истлейкскому распределительному центру. Ужин Нелл из рыбных палочек и запеченной фасоли с джемовой корзиночкой на заедки стоил 6 пенсов. Если безнравственность все-таки существует, то заключается она, по-моему, именно в том, что имущие имеют в этом мире так много, а неимущие – так мало.

Артур Хокни, брошенный присматривать за ребенком целую ночь, причем даже без вежливого предупреждения по телефону, ничем за свои старания вознагражден не был. Бедный Артур! Если исключить вечер, когда погибли его родители, и день, когда он сказал своим менторам, что предает их – что не станет участвовать в борьбе за гражданские права, это были самые мучительные часы в его жизни. Ему не требовалось ясновидения, чтобы понять, что происходит. А кому бы оно потребовалось при таких обстоятельствах?

Читатель, если вы состоите в браке, приложите все старания, чтобы состоять в нем и дальше. Если же нет, то примите сардонический совет скептика и постарайтесь влюбиться в кого-нибудь, кто внушает вам неприязнь, поскольку вполне вероятно, что дело кончится разводом, а в разводе – вы ли разводитесь, с вами ли разводятся – хуже всего необходимость упражняться в ненависти: вы должны научиться питать отвращение и презрение к недавнему предмету своей любви и восхищения, убедить себя, что в сущности вы ничего не потеряли. Уонкер? Вэлли? Он? Она? Бога благодарю за избавление от подобной дряни! Упражнения в ненависти очень вредны для характера и ужасны для детей. Но если бы вы начали с неприязни, то усилий и горя, несомненно, было бы куда меньше! Во всяком случае, вам не пришлось бы менять взгляда на всю вселенную и всех людей в ней. Черное останется черным, а белое – белым.

Клиффорд и Хелен, вновь воссоединенные в эту ночь в прелестном особнячке XVIII века на Орм-сквер, смеялись, болтали, захлебывались счастьем и совсем забыли, почему питали друг к другу такую ненависть. В его изменах она видела теперь избыток мужественности, в его прижимистости – предусмотрительность. Ну а что он весь уходит в работу, только естественно, она же была слишком юной, когда вышла замуж, и не сумела стать для Клиффорда тем, в чем он нуждался.

– Я ведь только старалась возбудить твою ревность! – сказала она ему, стоя – такая гибкая и пленительная – в мраморной душевой среди облаков пара, который, точно марля на объективе кинокамеры, делал ее в глазах Клиффорда даже более туманной и романтичной, чем она являлась ему в снах – хороших, а не скверных. Ведь он, будем откровенны, очень часто видел Хелен во сне, даже находясь в обществе Элизы, Сирины, Сони, Герти, Бенте, Кэндейс и иже с ними.

Клиффорд со своей стороны был теперь способен увидеть в той измене Хелен не причину, а лишь симптом распадения их брака. Виной всему был его собственный эгоизм, то, что он постоянно оставлял ее одну.

– Мне так горько, – сказала она, – так горько! Я ведь сразу же пожалела о том, что сделала!

– Ты не сделала ничего такого, чего не делал бы я, – сказал он и увидел, как ее глаза стали ледяными от ревности, но лишь на миг.

– Я ничего не хочу слышать, – сказала она. – Я хочу забыть.

– С Нелл я вел себя омерзительно, – сказал он. – Бедняжка Нелл!

– Прелесть Нелл, – сказала она. И выяснилось, что теперь они могут говорить о Нелл легко и включить ее в их общее прошлое. Извинения крайне важны. Мировые войны вспыхивали, потому что они не были принесены, потому что никто не желает сказать: вы были правы, а я ошибся.

И вот шесть лет спустя они вновь взялись за руки, растратив понапрасну столько времени, такую часть жизни! А Саймон Корнбрук, прижимая руку к сердцу, вернулся в пять утра из Японии, чтобы спасти свой брак, и не обнаружил Хелен в ее супружеской постели, зато обнаружил на диване спящего Артура, сыщика, а наверху – спящего малютку Эдварда, который тут же закашлялся гадким хриплым кашлем, грозящим в любую минуту перейти в гадкий приступ крупа.