– Не чувствуете ли вы, что необходимые условности соблюдены? – сардоническим тоном спросил мистер Гамильтон. Голос его был низким и хриплым. – Тогда можем продолжить. Я подумывал предложить вам место. Но я не ожидал, что вы так молоды и так...

Он не закончил предложения, оставив мне лишь в смущении гадать, какое именно слово он предпочел опустить. Щеки мои вспыхнули, и я прикусила язык – как все это было на меня не похоже!

– Должен сказать, – заметил мистер Гамильтон, не сводя с моего лица своих проницательных темных глаз, – что ваше объявление просто изумило меня. О чем думала ваша семья, когда позволила вам совершить подобную глупость? Ведь нет сомнения, что ваша тетя готова предоставить вам свой дом? И ведь всем известно, что вы обручены с вашим кузеном. Может быть, вы поссорились? Хочу предостеречь вас, мисс Гордон, что моя нужда в секретаре имеет известные границы. Я не желаю помогать вам дразнить кузена Рэндэлла.

Точно не помню, что именно я ответила, но на меня накатила волна ярости. Мистер Гамильтон трясся от смеха. Затем он несколько секунд безмолвно изучал меня. Наконец заявил деловым тоном:

– В ваши обязанности будет входить составление каталога и устройство моей библиотеки. Вам также придется писать под диктовку. Я готов назначить вам подобающее жалованье. Устроят ли вас подобные условия?

– Да...

– Это – преимущества данной должности. Но поскольку я, при всех своих грехах, человек честный, я сообщу вам и о недостатках. Мой дом находится на севере Шотландии и весьма далек от комфорта современной цивилизации. Единственные женщины вашего круга – это миссис Кэннон, которую вы уже видели, и... еще одна юная леди.

Он замолчал и нахмурился, глядя на свои руки, затянутые в эти странные перчатки. Потом сказал, отвернувшись:

– Эта юная леди – моя дочь. Она инвалид и не может ходить. Из-за своей болезни она избалована до крайней степени. И выглядит даже младше своих шестнадцати лет.

– Какая трагедия, – отозвалась я, думая, что понимаю, что он хочет сказать. – Я была бы счастлива сделать все возможное для мисс Гамильтон. Вне всякого сомнения, у нее есть гувернантка, однако когда человек привязан к постели, более глубокое изучение определенных предметов помогает скоротать время. Я могла бы заниматься с ней греческим или...

Громовой смех Гамильтона прервал меня на полуслове.

– Аннабель и уроки греческого! Вы даже не представляете себе, как это комично, мисс Гордон. У девчонки комариные мозги, да и нрав у нее ничуть не лучше. Я только пытаюсь предостеречь вас. Чтобы вы не ожидали многого от маленькой идиотки. Лично я советовал бы вам избегать ее. Я и сам так поступаю.

Я была в ужасе от такой жестокой речи, и думаю, что этот ужас отразился на моем лице.

Мистер Гамильтон пристально глядел на меня, его искривленный рот тронула полуулыбка. Длинные черные пальцы его правой руки нетерпеливо барабанили по столу.

– Вы колеблетесь? – спросил он тем же хриплым голосом, который я услышала в первый раз. – Меня это не удивляет.

Я подняла склоненную голову и посмотрела ему прямо в лицо:

– Я принимаю это место.

Не знаю, почему я это сказала. Было похоже, будто кто-то или что-то выговорили эти слова за меня. Но, странно, когда слова были произнесены, я почувствовала, что больше не боюсь.

– Нет, в самом деле нет! Я принимаю предложение, и все тут! Когда мы отбываем в... в...

– В Блэктауэр. – Мистер Гамильтон поднялся вместе со мной и подошел ближе. Когда он остановился, я собрала все свои силы, чтобы не отступить. Он был так высок, что моя макушка едва достигала его подбородка; казалось, он навис надо мной, словно гора. – Блэктауэр, – повторил он. – Мы отбываем через два дня, в десять утра.

Спускаясь по ступенькам, я восстанавливала в памяти детали этого странного собеседования. Нет, я не боялась мистера Гэвина Гамильтона, несмотря на его вид, его манеры и – в этом я теперь была уверена – его упорные попытки напугать меня. Но я могла себе представить, как на него отреагирует остальная часть человечества – на него и на его методы нанимать секретарей. Мистер Дауни – о господи, как он будет браниться!

Четырьмя днями позже, когда миссис Кэннон и я покидали отель “Королевские руки” в Данкелде, холодные капли, бившие нам в лица, более походили на снег, чем на дождь. Мы добрались до Данкелда вчера вечером, очень поздно – после утомительного путешествия по железной дороге; и теперь я, стараясь скрыть зевоту, дрожала на ступеньках гостиницы и любовалась бледным утренним светом, тронувшим серое небо на востоке.

Данкелд, таким образом, был конечной станцией железной дороги. Коляска мистера Гамильтона ожидала, чтобы провезти нас оставшееся расстояние, однако самого мистера Гамильтона с нами не было. Конюх сообщил нам, что он уже уехал верхом.

Я почти не виделась с ним со времени нашего первого собеседования. Когда я прибыла на железнодорожную станцию в Лондоне со своим багажом, прикрученным на крыше нанятого экипажа, он усадил меня и миссис Кэннон в вагон, предназначенный для леди, и исчез. В Данкелде он появился снова, чтобы проводить нас до гостиницы, а потом снова растворился.

Как только карета покинула Данкелд, миссис Кэннон немедленно уснула. Я тоже чувствовала себя усталой, но незнакомый пейзаж заворожил меня. После того как мы покинули деревню, дорога начала плавно подниматься, мы миновали несколько величественных домов, окруженных обширными землями. Дорога бежала среди нависающих скал и деревьев, все еще лишенных листвы. Конечно же летом этот пейзаж был бы прекрасен: оголенные вязы и буки зазеленеют, вереск покроет пустоши лиловым ковром, а далекие горы, вероятно, не будут выглядеть столь мрачными на фоне синего неба, залитые ярким солнечным светом. Но сейчас такая перспектива казалась слишком отдаленной, а дикость окружающей местности с наступлением утра лишь усилилась. Подъем становился все круче, а горы придвигались все ближе. С темной каменной стены низвергался пенно-белый водопад, разбивающийся облаками мелких брызг.

Среди этих хмурых склонов я чувствовала себя ужасно маленькой – маленькой и глупой. Независимость – это очень хорошо, но, может быть, я могла бы быть независимой и без того, чтобы удалиться от своих родственников на такое громадное расстояние. В конце концов, что я знаю о мистере Гэвине Гамильтоне? Что лицо его изуродовано шрамом, что у него грубые манеры и что на него работает почтенного возраста домоправительница, которая постоянно пребывает в каком-то полусне. Вряд ли этой информации было достаточно, чтобы одобрительно отнестись к тому, что я целиком и полностью оказалась в его власти.

Я посмотрела на миссис Кэннон, и мое мрачное настроение немного рассеялось. Закутанная в чудесную накидку из лиловой тафты, отороченную мехом, миссис Кэннон спала так же безмятежно, как младенец в своей колыбели. Рот ее был слегка приоткрыт, открывая взгляду ряд фарфоровых зубов – слишком, безупречных, чтобы быть настоящими. На голове ее красовался капор, сшитый по последней моде.

На обед мы остановились в Каслтоне, который представлял собой собрание хижин, изо всех сил цепляющихся за маленький кусочек каменистой земли. И это, с разочарованием подумала я, то самое поселение, которое расположено ближе всех к Блэктауэру!

Обед состоял из баранины, густого чечевичного супа и пудинга. Миссис Кэннон поела с громадным аппетитом и, как только мы тронулись в путь, уснула снова. Я сидела с блэковским “Иллюстрированным путеводителем по Шотландии” на коленях, но коляску так трясло, что читать я не могла. Но я уже знала, что говорится в “Путеводителе” о новом месте моего обитания: “Самая дикая и самая неприступная часть высокогорья”. И описание было недалеко от истины. Каменистые склоны Кэйргормских гор теперь окружали нас со всех сторон. Дорога превратилась в колею для повозок, вдоль нее мчался угрюмый серый поток.

Когда красный мяч солнца упал за гористый горизонт, дорога спустилась в ущелье, которое было едва ли шире нашей кареты. Тусклый свет, который еще мог бы просочиться сверху, был полностью перекрыт ветвями сосен, кольцом окруживших устье ущелья и яростно цеплявшихся за крутые стены. Меня отбросило назад, на подушки, и коляска начала подниматься вверх. Неожиданно в окно ударил целый сноп брызг, и я увидела справа развевающийся белый занавес, во мраке похожий на привидение, – водопад, который с грохотом разбивался об утес прямо у дороги.