– Поганый латинос... – и быстро пошел по улице.

Из одного окна высунулась полураздетая черноволосая женщина, глянула вниз и что-то испуганно прокричала.

Канарис ускорил шаги, потом побежал.

Варшава, 1939 год,

немецкая оккупация

Черный “майбах” и мотоциклы остановились у подъезда старинного здания с колоннами. У колонн стояли два автоматчика. Дальше широкая лестница вела к подъезду с большими дубовымидверьми, украшенными бронзовыми ручками с львиными головами. По бокам дверей несли караул еще два немецких солдата с автоматами.

– Прошу, пан Мессинг! – Канарис предупредительно распахнул дверцу, и Мессинг выбрался из автомобиля.

Он огляделся по сторонам и вновь наткнулся на улыбающуюся физиономию Канариса.

– Пойдемте, пан Мессинг, я устрою вас как нельзя лучше. – Канарис взял его под руку и почти насильно повел по ступенькам лестницы, на ходу обернулся к охране: – Ждите! Сейчас поедем!

Один из автоматчиков, унтер-офицер, козырнул:

– Слушаюсь, герр штандартенфюрер. – Солдаты повернулись и отошли к своим мотоциклам.

...Они шли по гулкому коридору. Мессинг впереди, Канарис сзади.

– Стойте, – скомандовал Канарис.

Мессинг остановился. Канарис толкнул дверь и положил руку на плечо Вольфа, направляя его внутрь.

Это была приемная перед кабинетом. За письменным столом сидел молоденький шарфюрер. При виде штандартенфюрера он поспешно встал.

– Вызывайте наряд. Обыскать и определить в одну из подвальных камер. В одиночную. Охрана строжайшая. Никаких мер воздействия не предпринимать. Завтра я им займусь лично. Все ясно?

– Так точно, герр штандартенфюрер, – козырнул секретарь.

– Кто меня домогался? – спросил Канарис.

– Звонил комендант города. Звонил командир танкового полка полковник Курт Швангер. Сказал, что у вас назначена встреча.

– Ах да, совсем забыл. В карты поиграть собирались. – Канарис стукнул себя ладонью по лбу. – Ладно, придется отложить.

Мессинг, услышав про карты, вдруг усмехнулся:

– Надеюсь, вы больше не будете просить меня отыграться за вас?

– А может, и попрошу! – ничуть не смутившись, улыбнулся Канарис. – Полагаю, вы не откажете? Выручите меня, как тогда... много лет назад... Явполне серьезно говорю вам: я все помню и до сих пор благодарен вам...

– Что здесь раньше было? – спросил Мессинг.

– Странно, что вы об этом спрашиваете, пан Мессинг, – усмехнулся Канарис. – Неужели не дошли своим внутренним взором?

– Польская контрразведка... – подумав, ответил Мессинг.

– Браво, пан Мессинг. Вы снова не ошиблись. Неужели доводилось раньше здесь бывать?

– Нет, не доводилось...

– Действительно, у вас уникальные способности. Недаром фюрер назначил за вашу голову награду в двести пятьдесят тысяч... Но теперь от меня ничего не зависит. Приказ есть приказ. Завтра мы увидимся и обо всем поговорим. – Канарис снова широко улыбнулся и вышел.

– Садитесь, – приказал шарфюрер и указал на кресло у стола.

Мессинг сел. Через секунду в кабинете появились два фельдфебеля. За ними вошли два солдата и встали у дверей.

– Встаньте. Снимите пальто, – приказал высокий рыжий фельдфебель.

Мессинг снял пальто. Рыжий передал его другому фельдфебелю, тот принялся методично прощупывать его длинными пальцами, потом вывернул карманы и после этого отложил пальто на кожаный диван. Мессинг все это время не сводил с него глаз.

Затем рыжий фельдфебель начал обыскивать самого Мессинга.

Потом два фельдфебеля снова вели его по длинному коридору мимо дверей с номерами. Шаги гулко отдавались под сводами. Рыжий крутил на пальце большую связку ключей, они позвякивали.

Навстречу им попались два таких же фельдфебеля и человек в окровавленной белой рубашке, с руками, заведенными за спину. Опустив голову, человек смотрел в пол.

Потом они спускались по лестнице... Один пролет... другой ... и снова коридор, бетонный пол, и снова – двери. Только теперь не деревянные, а железные с круглыми глазками.

Возле одной такой двери рыжий фельдфебель скомандовал:

– Стоять.

Мессинг остановился. Рыжий открыл дверь, снова скомандовал:

– Заходи.

Мессинг зашел, и дверь с железным грохотом затворилась. Лязгнул засов. Мессинг постоял, осматривая камеру – топчан в углу, под потолком тусклая лампочка, забранная пыльной решеткой, стены, выкрашенные бурой краской.

Мессинг прошел к топчану, лег, накрылся пальто и закинул руки за голову. Его остановившийся взгляд был устремлен на лампочку под потолком.

Буэнос-Айрес, 1922 год

Аргентинская публика отличалась от европейской прежде всего тем, что была одета роскошно. У мужчин и женщин на пальцах и шеях сверкали бриллианты такой величины, которые европейцы просто побоялись бы носить. И еще почти все мужчины щеголяли черными усами – пышными и тонкими, тщательно подбритыми и небрежно свисающими... Короче говоря, большинство латиноамериканских мужчин были смуглыми и усатыми, как и большинство женщин – необыкновенно красивыми, с огромными черными глазами и роскошными черными же волосами, в которых сверкали бриллиантовые и изумрудные броши и заколки. И убранство театра также изобиловало позолотой и драпировками из тяжелого красного и синего бархата. Все вокруг просто кричало о необыкновенном богатстве жителей Аргентины.

Цельмейстер красовался на сцене в блестящем белом смокинге и выглядел под стать разодетой публике. Мессинг, с длинными черными волосами, в черном костюме, бледный и сосредоточенный, казался белой, то есть черной, вороной в этом нарядном и богатом обществе.

– Я хотел бы попросить четырех желающих выйти к нам на сцену и самим участвовать в психологическом опыте. Уверяю вас, вашему удивлению не будет предела. Ваши честь и достоинство, сеньоры и сеньорины, не будет задето – более того, вы испытаете чувство настоящего восторга, когда сможете заглянуть в необъяснимые тайны психологии, в тайны человеческого мозга. Прошу вас, смелее, господа ! – Цельмейстер застыл в полупоклоне.

В зале улыбались, негромко переговаривались, раздавались жидкие аплодисменты, но никто не желал выйти на сцену.

И вдруг со своего места вскочила высокая стройная девушка в белом с голубыми цветами платье, черноволосая, с сияющими черными глазами, смуглая и красивая. Зрители устремили взгляды на нее, а она так бесстрашно и обаятельно улыбнулась, что все дружно захлопали. Девушка стремительно направилась по проходу к сцене; казалось, она не шла, а летела, едва касаясь пола ногами в красных изящных туфельках. Она взбежала на сцену и остановилась, часто дыша; на открытой груди сверкало колье с бриллиантами и сапфирами. Только один человек в зале не хлопал, а смотрел на девушку с тревогой. Он был старше ее, с седыми висками и, как большинство мужчин, в темном блестящем смокинге, на пальцах рук – тяжелые перстни с драгоценными камнями. То ли отец, то ли богатый, в возрасте, любовник, то ли старый муж...

Взгляды Мессинга и девушки встретились. Глаза ее засияли, засверкали таким бесстрашным огнем, таким ожиданием чего-то необыкновенного, что Вольф улыбнулся ей, и девушка в ответ с готовностью улыбнулась, отчего стала еще красивее.

– Благодарю вас, сеньорина, что вы решились выйти к Вольфу Мессингу, – осклабясь и потирая руки, проговорил Цельмейстер. – Как видите, он совсем не страшный, и его можно не бояться, и даже наоборот.

В зале раздались смешки, снова захлопали.

– Есть еще желающие? Ну же, господа, неужели никто больше не хочет поучаствовать в психологическом эксперименте?

В зале поднялись еще двое: молодой человек в национальной южноамериканской куртке, расшитой золотыми узорами, в белой рубашке с открытым воротом и широким алым поясом и мужчина средних лет в темно-сером костюме и черном галстуке.

Они медленно прошли по проходам зала к сцене, не спеша поднялись.

– Ну что же, господа, думаю, будет достаточно и троих. Как вы считаете, господин Мессинг?