– Не надо... не надо...– и через секунду закричал хрипло: – Не надо!

...Лаура рассеянно оглядела спальню, медленно подошла к туалетному столику с большим, в бронзовой оправе зеркалом, медленно выдвинула один из ящичков – в нем вороненым стволом блеснул кольт. Лаура взяла его, медленно провернула барабан... Поглядела на себя в зеркало... поднесла револьвер к груди... и уперла ствол как раз напротив сердца...

...Громко прозвучал выстрел. Вольф вздрогнул, проснулся и резко поднялся в постели. Ослепительное солнце било в большое окно. Вольф пошарил рукой рядом с собой, но постель была пуста. Он открыл глаза, сел и огляделся. В спальне никого не было. Никаких следов Лауры. Можно подумать, что ее ночной визит ему приснился. Он вновь огляделся: нет, не приснился. Скомканное одеяло и простыня лежали на полу, повсюду разбросана его одежда, и на рубашке – пустая бутылка из-под вина...

И вдруг накатило воспоминание: грохочущий поезд, старый контролер, смотрящий на него несчастными глазами, и умоляющий шепот:

– Не надо! – а потом отчаянный крик: – Не надо!

Вольф с силой потер ладонями лицо, поднял с полу махровый халат, оделся и медленно пошел в гостиную. Там было убрано, и на пустом столе лежала четвертушка бумаги, а сверху тонкое золотое кольцо. На бумаге значились слова: “Вот мы и повенчались. Буду любить тебя всегда. Прощай”.

В дверь постучали, и Вольф едва успел спрятать в карман халата записку и кольцо. Вошел Цельмейстер:

– Дорогой мой, собирайся. Пароход уходит в два часа. Мы плывем в Рио!

Вольф Мессинг в белом свитере и белых брюках стоял на палубе океанского лайнера. С одной стороны на горизонте виднелась полоска земли, с другой – бескрайняя сине-голубая гладь, белые шапки пены над волнами, стаи птиц над водой. Откуда-то из иллюминаторов доносилась музыка. По палубе медленно прогуливались пассажиры, еще несколько человек, как и Вольф, стояли, опершись о перила борта, и задумчиво смотрели в океан.

Сзади подошел Цельмейстер, тоже облокотился о поручень и стал смотреть вдаль. Помолчав, он проговорил:

– Сейчас передали по радио... Дочь знаменитого мультимиллионера Ферейры Лаура... застрелилась сегодня утром...

Вольф повернул голову и посмотрел на Цельмейстера. Молчал и смотрел. Цельмейстер поежился:

– Что ты на меня так смотришь? По радио только что передали... Ты слышишь меня?

– Слышу... – глухо ответил Вольф. – Лаура застрелилась. Я об этом знаю...

– Как? По радио сообщили десять минут назад, – растерялся Цельмейстер.

– Я видел ее вчера утром в отеле... мертвой... во сне видел. – Вольф с трудом выговаривал слова.

– Почему ты не остановил ее? Ты же мог... Ты что, не предвидел такого исхода?

– Я даже видел его... отчетливо видел... Я пытался! И не смог! Не смог! Я, наверное, проклятый человек! Это Бог наказывает меня за того контролера!

– Какого контролера? – встрепенулся Цельмейстер.

– Неважно! Не твое дело!

– Слушай, Вольф... – Цельмейстер посмотрел на него с состраданием. – Тебе не страшно жить?

– Бывает и страшно... – Мессинг отвернулся и стал смотреть в океан.

– Передали, папаша ее в безутешном горе. Но сказал одну фразу: “Я знаю, кто виновен в ее смерти”. Ты понимаешь, Вольф? Надо предпринять кое-какие шаги, чтобы обезопасить себя. Журналисты понапишут черти чего... может быть страшный скандал. Нам это надо?

– Оставь... – Вольф выпрямился. – Я ничего предпринимать не буду. И тебе не советую... – И он медленно пошел прочь по палубе.

Мессинг лежал в каюте и смотрел в потолок. Из машинного отделения доносился смутный гул работающих двигателей. Он беззвучно плакал, хотя лицо его было совершенно неподвижно, и только слезы сползали по щекам.

В каюту постучали, и вошел Цельмейстер, молча посмотрел на лежащего Вольфа, так же молча пошел к бару, открыл его, достал бутылку вина, два бокала, поставил на стол, налил и так же молча выпил. Сказал с просительной интонацией в голосе:

– Через пять часов прибываем. Концерт через час после прибытия. Я понимаю твое состояние, Вольф, но ты должен быть в форме...

Вольф молчал, глядя в потолок. Цельмейстер достал золотой портсигар, извлек из него тонкую папиросу, щелкнул золотой зажигалкой. На манжетах рубашки сверкнули бриллиантовые запонки.

– Ты знаешь, Вольф, что-то мне начала надоедать эта Америка, – глядя в иллюминатор, задумчиво проговорил Цельмейстер. – Деньги, конечно, хорошие... деньги, деньги... и жизнь проходит, Вольф... и в Европу хочется... А что в Европе? В Европе опять бардак. В Германии какой-то Гитлер... в Италии какой-то Муссолини... В Польше Пилсудский, в России большевики... и куда прикажете податься бедному еврею? Ну, пусть не бедному, пусть богатому... Куда податься богатому еврею? – Он подошел к столу, налил еще вина, выпил и проговорил уже буднично: – Что бедному еврею, что богатому податься некуда... Вольф, очень прошу, соберись, не распускай нюни. Ты должен быть в форме... Что ты молчишь, Вольф? Честное слово, мне не по себе становится, когда ты так молчишь...

– Уйди, пожалуйста, Питер... – негромко произнес Вольф.

Монтевидео, 1925 год

На улице южноамериканского города Монтевидео можно было наблюдать странную картину. Параллельно друг другу, почти борт в борт, ехали две открытые машины. В одной за рулем сидел Вольф Мессинг с завязанными плотной черной материей глазами, а рядом с ним – человек в клетчатом пиджаке и таких же галифе и в высоких кожаных сапогах “бутылками”. Сзади сидели трое журналистов с фотоаппаратами в руках. Вторая машина, которая двигалась рядом, тоже была полна фоторепортеров, и все наперебой щелкали затворами камер, снимая Мессинга с черной повязкой на глазах. Впереди на расстоянии метров пятидесяти процессию возглавляла полицейская машина, и сзади на таком же расстоянии шла еще одна. На обочинах тротуара толпился народ, и все глазели на странную кавалькаду.

Человек в клетчатом костюме, сидевший рядом с Мессингом, молча смотрел вперед.

Вольф чуть повернул руль вправо, и автомобиль покатил по середине улицы. Через некоторое время Мессинг круто свернул налево, въехал в узкий переулок и почти сразу свернул направо, объехал шарманщика, стоявшего на мостовой у тротуара. Маленькая обезьянка сидела у него на плече. Вольф вел машину уверенно, на довольно большой скорости..

Вот появилась встречная машина – автомобиль Вольфа двигался ей навстречу, но буквально в нескольких метрах от нее Мессинг сделал ловкий маневр, и автомобили благополучно разъехались на узкой улице. Неожиданно из переулка вылетело белое ландо, запряженное двумя гнедыми жеребцами. Лошади мчались прямо на автомобиль, которым управлял Вольф, и, казалось, столкновение неизбежно.

Человек в клетчатом костюме, сидевший рядом с Мессингом, только покосился на него, но ничего не сказал.

Буквально в последнюю секунду Вольф свернул в сторону, и гнедые кони пронеслись мимо. Фотографы, ехавшие на заднем сиденье, дружно повалились набок и едва не вылетели из автомобиля. В машине, ехавшей рядом, в голос завопили журналисты:

– Браво! Виват!

Дальше Вольф ехал с той же скоростью, лицо его, перехваченное черной повязкой, было неподвижным. Человек в клетчатом костюме растерянно косился на него.

Машина выехала на площадь и свернула на огороженную стоянку, где находилось штук двенадцать больших “фордов” разных цветов, остановилась. Стоянка располагалась напротив длинной лестницы, которая вела к воротам средневекового замка, построенного еще испанскими конкистадорами. У этой каменной широкой лестницы Мессинг и остановил машину. Человек в клетчатом костюме снял с него повязку. Вольф открыл глаза, зажмурился от яркого солнца, потер глаза пальцами и вновь открыл их.

Вокруг толкались журналисты, щелкали большими, неуклюжего вида фотоаппаратами.

– Никогда не поверил бы, если б не участвовал в этом опыте сам, – улыбаясь, проговорил по-испански человек в клетчатом костюме. – Вы фантастический человек, мистер Мессинг. Я ведь не произнес ни слова, как вы понимали мои приказы?