Один из санитаров легко поднял Волика, как мешок, перекинул тело через плечо и понес через приемное отделение к большой белой двери. Вдруг он обернулся и сказал:

– Слушай, а чего он мягкий? У мертвецов-то ведь тело твердое, а у него мягкое...

– Неси, тебе сказали! – повысил голос приемщик. – Успеет еще затвердеть.

В полумраке на деревянных трехэтажных стеллажах лежали голые трупы. Сквозь окна, забранные железными решетками, светила бледно-зеленая луна, придавая помещению морга вид еще более зловещий, чем при дневном свете. На одном из нижних ярусов находился и мальчик Волик. Он не подавал признаков жизни и ничем не отличался от других мертвецов.

Открылась тяжелая дверь морга, и неожиданно зажегся яркий свет. В морг вошел доктор Абель, а за ним еще четверо молодых людей в белых халатах и белых шапочках.

– Прошу, господа практиканты, – громко заговорил по-польски доктор Абель. Он был тоже в белом халате и белой шапочке, высокий, с густой черной шевелюрой и черными усами. – Прошу ознакомиться с заведением под названием “холодильник морга”. Здесь обретаются тела тех, чьи души отбыли, смею надеяться, в царствие небесное. В вашу задачу входит выбрать любой труп, который вам понравится (простите за подобное выражение), осмотреть его и сделать заключение о причине смерти сего несчастного. Даю вам пять минут. – Доктор Абель отодвинул полу халата, достал из кармашка жилетки золотые часы-луковицу, посмотрел на них и захлопнул крышку часов.

Практиканты разбрелись вдоль стеллажей, с брезгливым любопытством осматривая трупы: приподнимали руки и ноги, всматривались в лица, переворачивали мертвые тела со спины на живот.

– Пан доктор, он живой! – испуганно воскликнул невысокий толстячок, отпрянув от голого Волика. От испуга у него на лице выступила испарина.

– Понимаю, бывает, и мертвые восстают, и кресты ходить начинают, и даже ведьма в ступе и с помелом летает, – насмешливо проговорил доктор Абель.

– Честное слово, пан доктор, он живой! Рукой опять шевельнул, – вновь перепуганно воскликнул толстяк Житовицкий.

Доктор Абель, а следом за ним и остальные практиканты направились к Житовицкому.

Подойдя, доктор Абель уставился на голого тощего мальчика. И мальчик смотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Здрасте! Милейший пан с того света? – поклонился доктор Абель. – Вы явились обратно, чтобы доложить нам, что там все хорошо и вы прекрасно устроились?

– Пи-и-ить... – едва слышно просипел Волик. – П-и-ить, пожалуйста...

– Воды кто-нибудь принесите, – обернулся доктор к практикантам. – Послушайте, как же вы здесь пробыли три дня и три ночи? Вы не замерзли? – Доктор взял мальчика за руку, погладил по груди, животу.

– Я не помню... я спал... – ответил Волик.

– Вы спали целых трое суток.

– Не знаю...

– А как вы проснулись, помните?

– Я услышал голоса, а потом до меня дотронулись.

– А эти три дня до вас никто не дотрагивался?

– Я не помню... не знаю...

Толстяк Житовицкий принес стакан с водой, передал доктору Абелю.

– Вы сесть можете? – спросил доктор.

Волик сел на стеллаже, свесив ноги и стыдливо прикрывая ладонями причинное место.

– Нас вы можете не стесняться, – усмехнулся доктор, протягивая ему стакан с водой. – Нас вы не испугаете – здесь все мужчины. Да и пугать вам пока особенно нечем. – Доктор усмехнулся. – А покойникам вообще стесняться не положено.

Практиканты, напряженно смотревшие на странного мальчика, заулыбались, переглядываясь.

– Я не покойник, я живой...

– Пейте, пейте... – Доктор Абель вновь обернулся к практикантам: – Житовицкий, голубчик, сходите за старшим дежурным по моргу. И одежду какую-нибудь там прихватите. Халат хотя бы.

– И часто подобные штуки с тобой случаются? – по-польски спросил доктор Абель, внимательно разглядывая Волика.

Тот сидел напротив за столом, пил чай и жадно поедал бутерброды с колбасой и сыром, горкой лежавшие на тарелке.

– Иногда бывает... – Волик тоже отвечал на польском, но иногда примешивал русские слова.

– И сколько времени ты спишь вот так?

– Говорили, дня три-четыре... – Волик прикончил очередной бутерброд и взял с тарелки следующий.

– Это называется летаргический сон, тебе говорили?

– Говорил как-то ребе... я не знаю...

– Ты говорил, из Гора-Кальварии родом? Сбежал, что ли?

– Сбежал...

– Отец-мать били? Жили плохо? – вежливо допрашивал доктор Абель, глядя, как Волик поглощает бутерброды и запивает их сладким чаем.

– Нет, они меня любили и брата с сестрами любили. Очень бедно жилось. Отец сказал, что четверых он не может прокормить...

– Тебе сказал?

– Нет, он маме говорил...

– А ты подслушал... – улыбнулся доктор Абель.

– Я не нарочно... я просто видел его желание, чтобы я пошел в хедер или вообще уехал. Он сказал, если не пойду в хедер, он меня из дому выгонит. Вот я и решил уехать...

– Видел желание? – удивленно переспросил доктор Абель. – Ты умеешь видеть желания?

– Иногда... не знаю, как сказать... я их, может быть, чувствую...

– Интересно, интересно... – вновь улыбнулся Абель и закурил папиросу на длинном мундштуке. – Любопытный ты мальчик... весьма любопытный... Ну-ка, попробуй, почувствуй... или угадай... какое у меня сейчас желание будет? Ну как, попробуешь?

– Попробую... – Волик перестал жевать бутерброд и уставился на доктора серьезными глазами.

Доктор долго смотрел ему в глаза, потом отвел взгляд и уставился в пол.

Волик поднялся из-за стола, прошел к двери и нажал кнопку выключателя – в комнате вспыхнул электрический свет.

– Потрясающе, – восхищенно проговорил доктор Абель. – Как ты понял?

– Не знаю... – Волик вернулся к столу, взглянул на Абеля. – Можно мне еще бутерброд?

– Ешь, конечно, ешь! – Доктор подвинул к нему поближе тарелку.

– Как вы думаете, меня с работы не прогонят? Ведь я столько времени не приходил. Начальник почты очень строгий дядечка.

– А тебе и не надо туда ходить, – решительно сказал доктор.

– Мне надо работать, а то будет не на что купить хлеба, – ответил Волик. – И жить мне тоже негде.

– Будет у тебя другая работа, Волик. А жить пока будешь у меня. Нравится тебе здесь?

Они сидели в кабинете доктора. Волик обвел глазами стеллажи со множеством книг, фотографий и небольших бронзовых и гипсовых статуэток, широкий кожаный диван, просторный письменный стол на двух тумбах, красивую настольную лампу на бронзовой подставке, старинные часы в корпусе из красного дерева, висевшие на стене.

– Нравится...

– Вот и живи, – улыбнулся доктор Абель и закурил папиросу, пыхнув дымом.

– А какая у меня будет работа?

– Будешь лежать в гробу! В хрустальном! – ответил доктор и засмеялся.

Волик внимательно посмотрел на него и спросил:

– А сколько мне за это будут платить?

– Хорошо будут платить, пан Мессинг! – заговорщицким тоном произнес доктор и даже подмигнул Волику. – Мы с тобой богатыми людьми станем, пан Мессинг!

– Я знаю, – ответил Волик. – Вы давно об этом подумали.

– Слушай, ты опасный человек, пан Мессинг, с тобой ухо держи востро! – оторопел доктор Абель. И продекламировал: – “Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои...” – Он перестал смеяться, вновь серьезно посмотрел на Волика. – Я говорю с тобой совершенно как со взрослым, деловым человеком. Ты сможешь помогать своей семье – отцу, матери, братьям и сестрам. Ты хочешь им помогать?

– Конечно. Очень хочу.

– Вот и будешь им помогать. И тебе хватит на приличную жизнь. Сможешь учиться дальше... – Доктор вдруг задумался, добавил невесело: – Если, конечно, не случится нечто ужасное...

– Будет война... – сказал Волик.

– Что ты сказал? Война? – вскинул голову Абель. – Черт возьми, я тоже об этом сейчас подумал. И когда, по-твоему, случится война?

– В августе четырнадцатого года начнется большая война... – спокойно ответил Волик и взял последний бутерброд с тарелки, откусил и стал жевать...