Я обошел всю красивейшую Жандармскую площадь в поисках ресторанчика «Лютер и Вегнар», но, конечно, не нашел. Да и нет его давным-давно. А когда-то его двери были гостеприимно распахнуты по вечерам, и сам Гофман угощал чаркой красного вина всех жаждущих, даже тех, кто никогда в глаза не видел его книжек. Говорят, что ресторан «Французский двор» (название взято от соседей — Французского собора и Музея гугенотов) открыт на месте старого гофманского обиталища. Все может быть, думал я, делая фото этого дорогого ресторана, выставленных на тротуар столиков с высокомерными господами. Все может быть, ведь старый писатель так любил всяческую мистику и чертовщину.

Кроме университетских студентов, мало кто знает, что у Берлинского собора на берегу Шпрее, в скверике (там-то и зубрят лекции студенты) приютился на постаменте скромный бюстик со слегка отбитым носом и веселым выражением лица. Это Гофман.

И совсем другое впечатление производит его могила на Иерусалимском кладбище за городской стеной. Стоит привести надпись на камне: «Отлично выполнял свои обязанности чиновника» и, слава Богу, добавлено: «Был поэтом, музыкантом, художником», и еще: «Посвятили ему этот камень — друзья».

Гофман был вынужден постоянно работать, а творил только в свободное время, а может, и писал за столиком в любимом кабачке, угощая друзей вином. Вот они и собрали ему на камень, так как в старости он остался нищим. И все же не так печальна жизнь. Кто-то догадался вывести вверху камня золотой абрис бабочки — символ вечного возрождения жизни.

Я смотрю на летающих бабочек, на анютины глазки, посаженные на могиле, на толпящиеся вокруг цветущие каштаны, темные ели, и в ушах звучат мелодии Шумана, Оффенбаха, Чайковского — всех, кого вдохновил Гофман своими причудливыми фантазиями. И эта музыка волнами поднимается в глубокую небесную высь...

Но вернемся в центр Берлина, чтобы продолжить нашу прогулку по местам, связанным со знаменитыми берлинцами. Даже если ресторанчик Гофмана и не сохранился, то уцелели другие заведения, где бывали весьма известные люди.

Но о них потребуется отдельный, более подробный рассказ.

Недалеко от Алекса (так по-свойски зовут жители столицы площадь Александрплатц, названную в честь приезда в Берлин русского царя Александра I), я обратил внимание на группу бронзовых статуэток. Она находилась как бы на «углу в квадрате»: и сама стояла на пересечении улиц, и на постаменте были установлены указатели, направленные на разные районы Берлина. В центре композиции — торговка с корзиной, продающая цветы, рядом — мальчуган, сапожный подмастерье, на плече которого висят сапоги, а над ними возвышается этакий местный бонвиван. Это — Нанте, который вечно торчит на углах (отсюда и указатели), знает все новости и перемывает прохожим косточки.

Удовлетворяя мой интерес к берлинским нравам и типажам, друзья рассказали, что такие статуэтки ваяли по рисункам известного в свое время художника Генриха Цилле, а он, в свою очередь, использовал мотивы и типажи Адольфа Гласбреннера, драматурга и поэта, писавшего пьесы и стихи в середине прошлого века. Сын небогатого владельца мастерской, он высмеивал в своих скетчах аристократов и консерваторов. Но давая зарисовки простого люда, был не прочь посмеяться и над его недостатками.

Очень сочно он описывает берлинских торговок: «Они носят платки на голове и широкие юбки. Очень темпераментны, у них огонь в крови, сразу дают отпор обидчикам, а если кто-то начинает ругать их товар, становятся похожими на фурий и в ругани виртуозны.

Эти женщины — матери семейств, но к мужьям и детям особой любви не испытывают или проявляют ее по-своему. Мужья у них «под каблуком», боятся гнева своих жен, особенно, если выпьют, даже пива. Тогда женщины их не только всячески обзывают, но и бьют чем попало, пока те не протрезвеют. Часто мать семейства наказывает своих детей: если бы бедные дети от битья росли, то стали бы несомненно гигантами.

Впрочем, торговки вроде бы оберегают семью, любят детей, но конкретные признаки подобного отношения найти нелегко. Мужья и дети все это терпят, потому что видят, как женщины, подоткнув юбки, перетаскивают с кораблей на Шпрее тяжеленные корзины, как заправские грузчики, с яблоками, сливами, и стараются их продать подороже, что обеспечивает благосостояние семьи».

Водевили Гласбреннера сохранили свою популярность до наших дней. Еще не так давно в центре Берлина сооружали помосты, перед ними устанавливали обычные садовые стулья, и представление начиналось. Берлинцы так любили скетчи прошлого века и их героев, что дворы старых домов, где разыгрывали действо, не вмещали всех желающих.

Книжку этого автора мне раздобыл старый берлинец Пауль Дебюсер. Он и провел меня к статуэтке Нанте, говоря, что Гласбреннер ухитрился увидеть в практичном немце духовность, сентиментальность, желание подчас пофилософствовать, обсудить какие-то проблемы, даже политические. Действительно, немцы любят поговорить на отвлеченные темы, как собеседники они меня устраивали. Нам, русским, есть о чем с немцами поговорить. Я не буду касаться отношения берлинцев к русским; оно, конечно, неоднозначно после всех исторических катаклизмов вообще в жизни столицы. В частности одна Стена чего стоит. Хотя и тут не обходится без шутки: «Почему китайцы все время улыбаются? Они не разрушили свою стену».

— Может быть, мы излишне расчетливы, прямолинейны, а иногда грубоваты, но в трудную минуту всегда поможем, — говорит Пауль. — Добрый человек должен смотреть на происходящее вокруг с юмором.

Я в этом убеждался каждый раз, путаясь в берлинских улицах или попадая в затруднительное положение на рынке, в магазине.

...Стоим в очереди в кассу. На крик кричит маленький ребенок, которому мать не купила шоколадку. Пожилая кассирша путается и ругается. Сзади меня парень в рабочем комбинезоне спокойно изрекает:

— Это наше будущее, цветы жизни. Лучше плачущие дети, чем брюзгливые старухи.

Столики на тротуаре, мужчина быстро допивает свое пиво и встает. Его дама роняет на прощание всего одну фразу:

— Так хорошо было без тебя, а ты уже уходишь.

...Вечером захожу к знакомым, может быть, поздновато, после девяти. Но хозяйка приветливо улыбается:

— Заходите, заходите — у мужа ночная смена.

И высокий дом, облицованный цветными изразцами в стиле модерн, тоже называется именем Хаке, а так как этот многоквартирный дом, похожий на петербургские доходные, возвели в прошлом веке для небогатых жителей, то у него много проходных дворов. Поэтому его еще зовут «Хакеше хофн» — «Хаковские дворы».

Ханс Ленерт не случайно именно здесь назначил нам встречу. Это любимое место отдыха берлинцев, простых людей с небольшими доходами. Дело в том, что в девяти дворах (они даже пронумерованы) этого небольшого дома расположились ателье, магазинчики, художественные мастерские, кафе, а в кинотеатрах (в пяти!) идут настоящие художественные фильмы (не боевики), интересная хроника, старые ленты. И тут же зелень, клумбы, в песочницах играют дети, подростки катаются на велосипедах, а на балконах весело трепещет под ветром белье.

Пауль повел меня в Хакешемаркт. Там должен был нас ждать филолог Ханс Ленерт — большой знаток берлинского диалекта и нравов.

Я уже знаю, что здесь еще в XV веке содержали в конюшнях лошадей аристократов и богатых бюргеров. В сараях хранилось сено для коров, оно часто загоралось, и пожары вынудили выселить это хозяйство за городскую стену. Тут до середины прошлого века ютился бедный люд. Район называли «предместьем сараев», а затем переименовали в Хакешемаркт в честь Хаке — бургомистра предместья, который основал здесь большой рынок.

Пока мы пересекаем многочисленные дворы, я наблюдаю за молодыми парочками, за усевшимися за столиками семьями и вспоминаю увиденную в Потсдаме на улице керамическую скульптурную группу: по тротуару шествуют папа, мама и сын, толстенькие, добродушные и счастливые. Для немцев отдых, тем более семейный, наипервейшее дело. Вы бы видели, как основательно готовится немецкая семья к субботнему уикэнду, тем более загородному: тщательно отбирают спиннинги, проверяют палатки, ботинки, все до мелочи. Дети с удовольствием отправляются и в лодочный поход, и на велосипедную прогулку, и просто побродить по парку Сан-Суси или городским улицам. Всегда все одеты соответственно времени года, погоде. В эти майские жаркие дни и взрослые, и дети вышагивали в цветных футболках, удобных шортах или джинсах, кроссовках; более пожилые, правда, в костюмах и даже шляпах.