Джульетт Марильер «Тенепад» («Тенепад» - 1)

Перевод: Kuromiya Ren

Внуку Ангусу

Глава первая:

Мы спускались к берегу Темноводной реки, а холод ветра пробирал до костей. Пятки болели от мозолей. Близились сумерки, и моя голова шла кругом от усталости после очередного дня пути. Птицы кричали над головой, устраиваясь на ночлег. Они, как и я, хотели убраться подальше от холода.

Мы слышали неподалеку суету на берегу озера, там можно было купить место на ночлег, хоть наш запас монет быстро таял. Я позволяла себе представлять кровать, хорошую, с соломенным матрасом и шерстяным покрывалом. О, как же хотелось тепла и комфорта! Глупые надежды. С творящимся в Олбан никто не открывал двери незнакомцам. Особенно не жалким бродягами, какими мы стали. Было глупо верить даже на миг, что наших денег хватит, чтобы выкупить время у чьего-то очага и в настоящей кровати. И думать не стоит. Груда старых одеял в старом выброшенном неводе или куча соломы за домом подошли бы. Где-нибудь вдали от этого ветра. Не на виду.

Я отметила тишину. Бесконечное бормотание отца о прошлых неудачах – постоянное сопровождение нашего пути – прекратилось, и теперь он остановился и смотрел вперед. Между водой и тьмой за покрытым деревьями холмом я различила скопление тусклых огней.

- Темноводный поселок, - сказал он. – Вон огни у пристани. И там лодка!

- Что за лодка? – я медленно все понимала, ведь все еще мечтала об огне, миске с кашей и одеяле. Я не услышала в его голосе тон, что знаменовал проблемы.

- Лодка Фоулера. Игорная лодка, Нерин. Что там у нас осталось? Сколько?

Сердце колотилось. Когда он был в таком настроении, когда в его глазах загоралась странная надежда, его нельзя было остановить. Я не могла удержать его силой, ведь я была слабее него. И он бы не послушал меня. Но попытаться стоило.

- Хватит на укрытие на две ночи и, может, на корочку, если повезет, отец. Лишнего ничего нет. Пока хоть кто-то из нас не найдет оплачиваемую работу, а ты знаешь, как это маловероятно.

- Отдай мешок.

- Отец, нет! Эти монеты – наша безопасность ночью. Укрытие от ветра. Не помнишь, что случилось прошлой…

- Не указывай мне, дочь, - его глаза сузились, и это выражение было слишком знакомым. – Что согреет нас лучше эля? И на борту я смогу удвоит монеты. Утроить. Никто меня не обыграет. Или ты сомневаешься в отце, девчонка?

Я не могла описать свои ощущения сомнением. Да, когда-то он умел играть. У него была репутация хитрого игрока, полного сюрпризов. Печаль, трудности и унижение изменили его, поглотили умного человека, каким он был, оставив жалкую оболочку, мужчину, любившего эль настолько, что он не мог отличить реальность от сна. Отец был опасен для самого себя. И для меня, ведь алкоголь развязывал ему язык, а словами он мог выдать дар, который я скрывала от мира каждый миг каждого дня. Он расскажет, и кто-то донесет Силовикам, и нам придет конец. Но я была слишком слабой, чтобы удерживать его.

- Вот, - сказала я, отдавая ему мешочек. – Ненавижу игорные лодки. Там можно лишь оставить те гроши, что у нас были. Если так и выйдет, нам придется спать на виду у прохожих, рассчитывать на их милость. Если ты проиграешь, то потеряешь последние капли самоуважения. Но ты – мой отец, и я не могу выбирать за тебя.

Он посмотрел на меня на миг, и мне показалось, что я увидела искру понимания в его глазах, но она быстро угасла.

- Ты меня ненавидишь, - прошептал он. – Ты презираешь собственного отца.

Я могла рассказать ему правду: что я ненавидела его слабость, его гнев, что дни, месяцы и годы, что я ухаживала за ним, удерживала от бед, защищала от самого себя, истощили меня. Но я любила его. Он был моим отцом. Я любила человека, каким он был, и я все еще надеялась, что когда-то этот человек в нем вернется.

- Нет, отец, - сказала я, плетясь за ним, а он ускорился, предвкушая игру и победу, ожил. – Я замерзла и устала, только и всего. Слишком устала, чтобы думать о словах.

Мы приближались к огням судна, покачивающегося на темных водах у маленькой пристани. Я замечала бледные глаза, следящие за мной из веток сосен. Я не позволяла себе смотреть на них. Маленькие ножки шуршали по опавшей листве, двигались по тропе за нами, сворачивали в лес. Я не позволяла себе обернуться. Шепот дразнил меня: «Нерин! Нерин, мы здесь!». Я игнорировала это. Я скрывала свой секрет годами, когда узнала от бабушки об опасности таких даров. Я училась скрытности.

Я выпрямила спину и стиснула зубы. Может, на судне никого не будет, кроме капитана Фоулера, и тот поймет ситуацию с моим отцом. Кто мог играть в такую холодную ночь? Кто бы пошел так далеко к Темноводной? Мы шли сюда, потому что поселение было вдали от известных дорог. Потому что здесь нас никто не знал. Кроме Фоулера, но мы не ожидали, что он будет здесь. Но Фоулер смолчит. Он был одиночкой, перелетной птицей.

* * *

Мы еще не ступили на пристань, а я уже знала, что на судне толпа. Их голоса доносились до нас в спокойствии ночи, нестройные и неуместные под темным тихим небом. Никого не было видно в поселении, хотя некоторые ставни были приоткрыты, пропускали свет ламп из скромных домиков. Восходящая луна отбрасывала блики света на воды озера, словно показывала нам путь к рыбацкому судну, что служило Фоулеру местом для развлечений. Он перемещался от озера к озеру, от залива к заливу, не оставаясь на одном месте на две ночи. Говорили, что в старые времена Фоулер был несравненным воином, во времена до короля Кельдека. Я слышала, что он сражался в далеких восточных королевствах, где солнце светило так жарко, что земля была покрыта пылью, а ветер делал жутких существ из жара и песка. Теперь же воины в Олбане были послушными Кельдеку агентами. Мужчина с совестью там не остался бы.

Я очень хотела остаться в поселении, спрятаться у стены или за домиком, подождать, пока все закончится. Перспектива вечера на судне, полном пьяных и боевых мужчин, заставляла сжиматься от страха. Но я не могла бросить отца. Никто не помешает ему пить, болтать лишнее, тратить наши последние медяки в жалкой попытке выиграть давно утерянную гордость. И я пошла за ним по пристани, по скрипящим доскам в людную каюту на судне.

Место провонялось потом и элем. Я шагнула и ощутила на себе взгляды мужчин, что оценивали меня, думали, почему отец привел меня сюда, как можно получить выгоду из ситуации. Я осталась в дверях, пытаясь казаться невидимой, пока отец поприветствовал Фоулера слишком настойчивым хлопком по плечу. И вскоре он уже сидел за игорным столом с чашкой эля перед собой. Выпивка была дешевой, эль заставлял мужчин рисковать там, где они не стали бы на свежую голову. Медяк пошел по рукам.

«Не дай ему все потратить, - молилась я. – Не дай ему сразу проиграть. Не дай ему разозлиться. Не заставляй его плакать».

Как только началась игра, обо мне забыли. Я стояла в тенях и смотрела на ход игры. Отец тоже смотрел, запоминая стратегии, слабости и силы мужчин. Он не присоединится, пока не поймет их.

Многие игроки выглядели как путешественники: замкнутые и беспокойные. Другие стояли за ними и шумели – местные рыбаки или мелкие собственники. А еще был молчаливый парень на другом конце каюты, его капюшон закрывал лицо. Рядом с ним стоял дородный краснолицый мужчина. Заметив мой взгляд, он улыбнулся, и я опустила голову.

Они играли в кости, и отец умел в это играть. Стук фишек по деревянному столу, вопли: «Копье! Корона! Дуб! Гончая!», случайные споры о времени выкрика или про угол броска были мне знакомы. Отец в прошлом много играл в это, часто побеждал. Но это было в другом возрасте, до того, как печали истощили его сердце, тогда еще он был совсем иным. И все же пока что он не играл, а сидел и пил эль, смотрел на других и тянул время. Может, он поразил бы меня, оставшись трезвым, играя, как он умел, быстро и ловко, чтобы никто с ним не сравнился. Может, он бы выиграл, удвоил или утроил бы наши деньги, и мы смогли бы заплатить за еду и ночлег.