Однажды в одной прованской деревне родился ребенок, все в котором говорило о незаурядных способностях. И судьбе было угодно так распорядиться, что этим ребенком оказался я.

Знай писатель Дюма об этом событии, он, несомненно, начал бы свой знаменитый роман «Три мушкетера» с моего рождения. Но, увы, по причине его полного неведения, в котором он совершенно не был виноват, действия в книге развернулись с опозданием почти что в восемнадцать лет.

А до этого миновали мое детство и отрочество, и отец сказал мне:

— Вася, сынок, пора тебе выбирать профессию.

И я выбрал самую важную профессию на земле, стал слесарем-водопроводчиком. Казалось, что тебе еще нужно теперь? Но мне не сиделось на месте. Дело в том, что, хотя отец и мать мои были чистые французы, я родился русским человеком и меня все время тянуло на родину.

И вот в тот самый день, когда д'Артаньян-отец отдал своему сыну шпагу и коня забавной окраски, распростился и я со своими родителями.

— Видать, ничего не поделаешь, уж все вы такие, русские люди, — сказали они со вздохом. — Мучает вас эта самая ностальгия. Ступай, сынок. Только возьми с собой дядю Васю. Он, кстати, русский кот. Отбился некогда от посольства из Московии. Он и дорогу укажет тебе, и даст мудрый совет.

Я взял свой верный чемодан с инструментами, посадил на плечо дядю Васю, и тот указал лапой в сторону города Менга. Именно этим путем он прибежал в свое время в дом, где жили мои родители.

Это вступление понадобилось мне для того, чтобы читатель узнал, каким образом я очутился в городе Менге в тот самый момент, когда хозяин трактира «Вольный мельник» и его слуги бросились на отважного д'Артаньяна.

И вот тут впервые проявилось неведение писателя Дюма. Он считал, будто д'Артаньяна одолели хозяин и слуги. Если бы не уважение к нему, я бы так и сказал: «Что же ты, Дюма, взялся писать книгу о д'Артаньяне, а сам еще не знаешь, какой это парень?» Ну конечно же, это ясно любому, даже читателю младшего школьного возраста, что хозяину и его слугам самим ни в жизнь бы не одолеть отважного д'Артаньяна. Такой искусный боец был под силу только настоящему слесарю-водопроводчику.

И тут оказалось, что как раз мимо проходил я.

Я увидел, как долговязый парень-дворянин крутит над головой шпагой и сказал себе: «Ох уж мне этот феодализм! Еще один размахался тут. Вот я его сейчас».

Открыл я чемоданчик с инструментами, достал оттуда свой верный напильник и сказал, чтоб все отошли, оставили нас с дядей Васей один на один с задирой.

Встали мы в позицию.

Посмотрел я на него, вижу — хороший вроде бы парень. Да только ничего не поделаешь, придется его проучить, воспитать, пока не поздно, пока он не покатился по дурной дорожке. Мне тогда еще ничего не было известно про миледи и незнакомца из Менга Рошфора, и я думал, что д'Артаньян первым нарушил порядок на улице.

Как потом вспоминал сам знаменитый гасконец, мое лицо ему тоже пришлось по душе. «Но ничего не поделаешь, — сказал он себе с грустью. — Придется этого славного парня вырвать из-под влияния плохих людей, пока тот не пропал вовсе». Мой будущий друг решил, что я заодно с его оскорбителем.

— Сударь, защищайтесь. Сейчас я продырявлю то плохое, что в вас, к сожалению, есть, — сказал благородный и мужественный д'Артаньян.

— Ах, уже падаю, — пошутил я в ответ.

И мы скрестили оружие.

Много позднее, уже перед смертью, д'Артаньян оставил письмо для читателей романа «Три мушкетера», которое тут же куда-то исчезло. Он признавался, что самым искусным его противником — и к счастью, на короткий срок, — был некий слесарь-водопроводчик Базиль Тихонович Аксенушкин и что он не встречал более ловкого фехтовальщика за всю свою жизнь.

Но вернемся к нашему поединку.

Д'Артаньян напал на меня точно молния. Но я подставил под удар шпаги свой славный напильник и услышал, как проскрежетало острие, тупясь о его ребристую поверхность. И так повторялось несколько раз. Д'Артаньян нападал на меня, а я подставлял под его шпагу напильник. Причем дядя Вася сидел на моем плече, даже не шелохнувшись. Горячая кровь ударила в голову моего будущего друга. Он бросался на меня, распаляясь от неудачи. И с каждым его выпадом острие тупилось все больше и больше. Наконец я решил, что шпага стала достаточно безопасной, и при следующем ударе д'Артаньяна оставил грудь свою незащищенной.

Д'Артаньян издал победный возглас:

— Так умрите же недостатки, которые завелись в груди у этого несчастного!

Он сделал изящный выпад, но шпага только уперлась в мою грудь, изогнувшись, с густым струнным звуком. Она была безнадежно тупа.

Д'Артаньян понял, что проиграл поединок, отбросил бесполезную шпагу прочь и скрестил на груди руки в ожидании своей судьбы.

Я слышал, будто электромонтер Рафик Ваганян, из четвертой жилищной конторы, считающий д'Артаньяна армянином, утверждал, что славный мушкетер не знал, что такое поражение и с чем его едят. Но, как видите, Рафик все-таки ошибался. И его судьбу разделили многие читатели.

Правда, это было единственное поражение д'Артаньяна среди моря побед. И оно первое время портило ему настроение. Он нервничал, грубя гвардейцам кардинала, и даже впадал в меланхолию. Но позднее, когда мы познакомились ближе, д'Артаньян успокоился, поняв, что недостатков во мне нет и в сущности ему нечего было дырявить, и заметно повеселел.

А пока он стоял передо мной, стараясь сохранить свое ставшее впоследствии знаменитым достоинство, но, сказать между нами, вид у него был самый разнесчастный. Шутка ли, не успел начать самостоятельную жизнь, как — на́ тебе — поражение.

— Ну, а теперь можете петушиться сколько угодно! — сказал я, перебарывая в себе сочувствие, и, подняв с земли свой чемоданчик, зашагал прочь.

— Сударь! Ваше имя? — воскликнул д'Артаньян, показав тем самым умение достойно проигрывать.

Это прекрасное качество д'Артаньяна осталось неизвестным для читателей «Трех мушкетеров» потому, что писатель Дюма, как и Рафик, ничего не знал о единственном поражении своего героя. Поэтому я спешу порадовать многомиллионную армию поклонников д'Артаньяна новыми сведениями об их любимце.

Но вернемся к поединку.

Я назвался, и тогда д'Артаньян с горечью сказал себе:

— Ведь предупреждал меня отец: связывайся с кем угодно, только не со слесарем-водопроводчиком!

Это была четвертая заповедь д'Артаньяна-отца. До сих пор читателю были известны только три его заповеди. Увы, точно так же заблуждался и Дюма-отец. Теперь мне выпала честь довести до всеобщего сведения и заповедь четвертую.

А тогда я просто лукаво улыбнулся, радуясь тому, что урок пошел славному парню-дворянину на пользу, и, решив, что история обрела свой конец, спросил у кота, куда нам следовать дальше. Дядя Вася указал на Париж, и мы направились в столицу прекрасной Франции. И вот тогда-то, стоило нам повернуть за угол, подлый трактирщик и его слуги напали на обезоруженного д'Артаньяна. Об этом я узнал только через триста лет, читая роман «Три мушкетера». Сам д'Артаньян, видимо, очень стеснялся обидного избиения палками и потому скрывал от меня подлинный конец этой истории.

Таким образом, факт, приведенный мной, поможет читателям «Трех мушкетеров» увидеть события в городе Менге в истинном свете. Я же как мог отомстил за своего подло избитого друга: переснял рожу трактирщика с книжного рисунка, увеличил фото до натуральных размеров и дал гнусному человеку пощечину. К сожалению, он не принял мой вызов. Трусливо промолчал.

Пока мой будущий друг отлеживался с примочками в злосчастном трактире, я бодро шагал по дороге в Париж. Дядя Вася шествовал рядом со мной. Его гордо поднятый хвост распушился, точно плюмаж мушкетера.

До французской столицы оставалось всего несколько лье, когда нас обогнала роскошная карета.