– Добрый день. Меня зовут Жюльетт Кладель. По реакции женщин стало ясно, что это имя им известно. Наташа вся напряглась, правда, так и не оторвав глаз от журнала. Ее мачеха автоматически подняла глаза, но, когда смысл услышанного дошел до нее, краска залила высокие скулы. Женщина хотела встать, даже открыла рот, готовая что-то сказать, но Наташа схватила ее за руку.

– Но… – только и успела произнести женщина.

– Пожалуйста! – рука Наташи сильнее сжала руку мачехи. Она положила журнал на колени и медленно подняла глаза, почти прозрачные от ненависти. – Могу ли я поговорить с вами наедине?

– Да. Пройдемте со мной.

Жестом, полным презрения, Наташа сбросила журналы с колен, радуясь этой маленькой возможности выразить свои чувства. Мачеха только покачала головой, но не посмела перечить падчерице, так и не встав с кресла, когда две молодые женщины удалились.

В небольшой демонстрационной комнате Наташа несколько раз пересекла расстояние от двери до окна, не в силах успокоиться. Жюльетт села на стул.

– Если бы я знала, – начала Наташа, – что это тот самый дом моды, в котором вы работаете, то никогда не пришла бы сюда. Я всегда восхищалась туалетами графини Долоховой, а когда решила сшить подвенечное платье в том же ателье, Анна не предупредила…

– Без сомнения, она хотела сделать мне больно. Вряд ли она предполагала, что мы найдем возможность поговорить. Как давно вы помолвлены с Николаем?

– Очень давно. Решение приняли наши отцы, – Наташа наконец села. – Я люблю Николая с тех пор, как помню себя. Официально мы были помолвлены пять лет назад, получив благословение царя.

Сердце Жюльетт мучительно сжалось.

– Поскольку вам известно обо мне, значит, он хотел разорвать помолвку?

– Просил. Но я отказала.

– Он любит меня.

– Сейчас – да, но это пройдет. Я не так глупа, дорогая мадмуазель. Трудно было ожидать, что в Париже Николай будет вести монашескую жизнь. Но мы все считаем, что он мог бы более разумно обставлять свои amities amoureuses.[16] Конечно, я без особого удовольствия узнала, что планируется нечто более серьезное, но отец и мачеха не раз говорили, что Николай – не первый и не последний мужчина, теряющий голову из-за хорошенького личика иностранки, – в ее голосе прозвучало сочувствие. – Он очень скоро забудет вас, мадмуазель.

– Мне так не кажется.

Наташа подалась вперед, словно стараясь подчеркнуть важность своих слов.

– Но вы будете здесь, в Париже, а я, его жена, буду с ним рядом в Петербурге. Он всегда считал меня красивой, и память о вас быстро сотрется, когда он окунется в радости семейной жизни со мной, а потом займется воспитанием детей – наших с Николаем, – Наташа поняла, что нанесла сокрушающий удар. Глаза Жюльетт расширились, в них была боль и печаль. Но в момент торжества уже было не до жалости. – Ваша любовь с самого начала была обречена. Даже, если бы я согласилась отпустить Николая, мой отец не допустил бы этого: чтобы его дочь уступила место какой-то портнихе! Абсурд!

Наташа вышла из комнаты. Жюльетт осталась сидеть на стуле, опустив голову, сжав руки, подавленная отчаянием. Она стала вспоминать все, о чем говорил Николай во время последней встречи. Нет, о браке речи не было. Он только выражал сожаление, что не сможет предложить ей ту жизнь, о которой мечтал, что впереди – масса трудностей. Теперь девушка понимала, Николай боялся потерять ее, боялся, что она не уедет с ним, узнав о невозможности брака. Николай просто собирался отвезти ее в Петербург, возможно, по дороге рассказав правду, надеясь, что чувства не позволят ей оставить любимого. Карсавин привык получать желаемое, и просто не хочет ее потерять.

Уединение Жюльетт нарушила закройщица, пришедшая осмотреть демонстрационный зал перед приходом клиентки. Жюльетт улыбнулась, покинула салон и через несколько минут вошла в кабинет Денизы.

– Могу я уехать на какое-то время?

– Да, конечно. Куда? Хочешь вернуться в Англию и пожить у Габриэлы?

Жюльетт покачала головой.

– Нет. Хочу тишины. Мне нужно привыкнуть… ко всему. Я вернусь в школу, поживу какое-то время у монахинь. Там тихо.

– Хорошо, – Дениза кивнула. Сестре нужно отдохнуть, а затем вернуться, полной новых сил и энергии. Любовь проходит. – Когда ты хочешь ехать?

– Завтра утром.

– Не нужно ходить за билетами. Я уеду утром на работу, а затем отошлю «мерседес» в твое распоряжение. Мой шофер отвезет тебя в монастырь.

Это был великодушный жест. Дениза тут же пожалела о нем, вспомнив те неудобства, которые несет поиск такси. Но было уже поздно.

По пути домой Жюльетт зашла на почту и отослала две телеграммы. Одну – в школу. Другую – Николаю, в которой сообщила, что встретила Наташу и не приедет в Брюссель. Всего несколько слов, которые быстро посчитал почтовый служащий, но в этой краткости крылось что-то решительное, однозначное. Жюльетт расписалась за телеграммы. С удивлением отметила, что действует машинально. В душе – боль и пустота. Она с трудом воспринимала окружающее. Ночью девушка почти не сомкнула глаз.

Когда шофер отвез Денизу на работу и вернулся за Жюльетт, она уже была готова к отъезду. Заколов шляпку булавкой с жемчужной головкой, бросила последний взгляд на комнату, проверяя, все ли вещи отнесены вниз.

Шофер вошел в комнату, взял багаж и понес к машине. Через несколько минут в дверь неожиданно постучали, вошла горничная.

– Граф Карсавин хочет видеть вас, мадмуазель.

Жюльетт замерла. Ее охватила паника. Но девушка постаралась сохранить хладнокровие. Должно быть, получив телеграмму, он ехал всю ночь, чтобы добраться до Парижа.

– Передайте графу, что я не могу с ним говорить, потому что уезжаю.

Горничная ушла. Жюльетт дрожащими руками стала застегивать пальто, натянула перчатки, взяла сумочку.

– Жюльетт! – раздался с лестницы голос Николая. – Я не уйду, пока не поговорю с тобой!

Глубоко вздохнув, девушка вышла из комнаты и остановилась у лестницы. Она смотрела сверху вниз прямо в широко распахнутые глаза Николая. Он был небрит. Правая нога – на нижней ступеньке, рука на перилах – готов бежать и искать Жюльетт в верхних комнатах. Шофер, вынося вещи и поджидая выхода Жюльетт, оставил входную дверь открытой, поэтому Николай беспрепятственно вошел в дом. Прежде, чем девушка смогла произнести хоть слово, вновь раздался гневный голос:

– Куда, черт возьми, ты уезжаешь? Жюльетт с трудом сдерживала слезы, чувствуя, как ее душа буквально разрывается на части. Увидев любимое, искаженное мукой лицо, она была готова разрыдаться.

– Николай, все кончено.

– Это невозможно! Мы – одно целое в этой жизни.

– Нет!

– Я не позволю тебе!

Дворецкий, обеспокоенный гневной речью посетителя, хотел послать горничную за другими слугами, но Жюльетт подняла руку и покачала головой, отменяя распоряжение и делая ему знак удалиться. Присутствие посторонних в этот мучительный миг – невыносимо.

Оставшись один на один с Николаем, она начала медленно спускаться с лестницы. Остановилась на ступеньках.

– Неужели ты считаешь, что я смогу делить тебя с кем-либо? – напряженно спросила она.

– Нет, этого не будет. Брак, который мне хотят навязать, будет только формальным. Обещаю. Ты – самое главное в моей жизни. До конца моих дней.

– Должно быть, ты любил Наташу, если согласился на помолвку.

– Боже праведный! Все было оговорено, когда я еще был мальчишкой. Да, она мне нравилась. Да, я был помолвлен, когда мы достигли подходящего возраста: мне девятнадцать, ей шестнадцать. Любовь в таких случаях в расчет не берется. Супруги считают, что им повезло, если они хотя бы ладят друг с другом. Мы с Наташей всегда были друзьями. Именно поэтому я пошел к ней, надеясь разорвать нашу помолвку.

– Но она любит тебя! Конечно, она не дала согласие.

– Не предполагал, что ей взбредет в голову приехать в Париж! Я слишком люблю тебя, чтобы думать о препятствиях! Ее отказ был неожиданным ударом. Я даже отправился к царю с просьбой, чтобы он поговорил с Наташей.