Во главе богословского факультета в Утрехте стоял тогда Гисберт Воэт. Наши сведения о нем носят односторонний характер, так как мы черпаем их из картезианских источников. Но даже из них видно, что это была личность во многих отношениях симпатичная, пользовавшаяся громадной популярностью, которую Воэт сохранил до конца своей долгой жизни. Он бесстрашно громил в своих проповедях сильных мира, был идолом простого народа, считался «украшением голландской церкви». В то же время это был фанатичный кальвинист, натура страстная и необузданная, считавшая все средства дозволенными, когда дело шло об интересах религии в том узком смысле, в каком их тогда понимали. Сначала Воэт не давал себе, видимо, отчета в тех последствиях, какие будет иметь распространение новой философии. Назначение Региуса профессором состоялось с его одобрения, а по избрании Воэта ректором Региус с его согласия открыл ряд диспутов, долженствовавших доставить торжество новой философии, и тезисы, выставленные Региусом, были просмотрены и одобрены Воэтом. Но когда диспуты из добродушных собеседований, какими они были раньше, превратились в ряд скандалов, оканчивавшихся бурными аплодисментами одной стороны, шиканьями другой, Воэт почувствовал, что под видом невинных естественнонаучных положений в стены университета проникает новый, разлагающий старые основы дух. Декарт давно внушал подозрения Воэту в качестве воспитанника иезуитов, но в своих сочинениях он был осторожен и неуязвим. Менее осторожен он был в частных беседах, и некоторые его заявления могли раскрыть Воэту глаза на тенденции новой философии.

В Утрехте жила тогда m-lle Шюрманс, ученейшая женщина своего времени, замечательная лингвистка, знавшая все европейские живые языки, не исключая турецкого, и, кроме того, свободно говорившая на латинском, греческом, еврейском, сирийском и арабском. В то же время это была талантливая художница, прекрасно рисовавшая и ваявшая, и знаток математики, философии и богословской литературы. На последней окончательно сосредоточились ее симпатии, и она отказалась от светских развлечений, оправдывая свое решение словами св. Игнатия: «моя любовь распята на кресте». Декарт был знаком с m-lle Шюрманс, и в одно из своих посещений Утрехта, застав ее за чтением Св. Писания в еврейском подлиннике, выразил свое удивление по этому поводу. М-llе Шюрманс ответила, что не знает занятия, которое было бы полезнее. Тогда Декарт рассказал ей, что когда-то он тоже изучал еврейский язык, чтобы в подлиннике читать Библию, но, прочитав то, что Моисей говорит о сотворении мира, он не нашел там ничего, что было бы сказано ясно и раздельно. М-llе Шюрманс впоследствии благодарила Бога за то, что не поддалась влиянию столь безбожного и легкомысленного человека, а Воэт на основании подобных рассказов имел право считать Декарта уже не иезуитом только, а атеистом.

Богословский факультет под председательством Воэта постановил принять решительные меры. Студентам богословия запрещено было посещать лекции Региуса, и Воэт добился от городского сената, чтобы Региусу запрещено было читать приватные курсы физики, читавшиеся им кроме обычного курса медицины. Но несравненно важнее было поразить скрывавшегося за спиной Региуса Декарта. Одно время Воэт рассчитывал возбудить против «атеиста и иезуита» католическое духовенство, не дружившее вообще с иезуитами, и обратился за содействием к… Мерсенну. Мерсенн, близкий приятель не только Декарта, но и Гоббса, принимавший участие в издании сочинений английского материалиста, долго не отвечал Воэту, но наконец, побуждаемый его письмами, ответил, что, по его мнению, философия Декарта может только содействовать укреплению веры. Воэт решил выступить самостоятельно. Против Декарта посыпался ряд памфлетов, отчасти анонимных, в которых он фигурировал уже не в качестве «Архимеда, Атласа и Геркулеса», а в качестве «Каина, бродяги, безбожника, развратника, иезуита»… Декарт не оставался в долгу и в своих ответах называл главнейшего представителя государственной церкви в Утрехтской области «сыном маркитанта, воспитавшимся в обществе публичных женщин», но перевес озлобления и страстности был несомненно на стороне Воэта. На страстные филиппики Воэта Декарт большею частью отвечал спокойно и иронически. Городские власти Утрехта всячески старались умерить пыл противников, заставляли вычеркивать из памфлетов наиболее обидные личные нападки, но разъяренный Воэт, опираясь на свою популярность среди простого народа, довел дело до того, что Декарт при звоне колоколов был вызван на суд по обвинению в оскорбительных нападках против служителя церкви, и Воэт обещал уже палачу награду, если тот положит побольше дров в костер, на котором должны были подвергнуться сожжению сочинения Декарта, так, чтобы пламя было видно на далеком расстоянии. Декарт обратился к заступничеству французского посланника, который указал утрехтским властям, что в качестве французского подданного Декарт не подлежит их юрисдикции. На распространение идей Декарта это «преследование» не имело никакого влияния. В стране со свободными учреждениями, какой была Голландия, нельзя было подобными мерами задержать распространение учения, пользовавшегося сочувствием общества. Непосредственный виновник всей этой передряги, Региус, не был даже лишен кафедры. Точно так же никаких последствий не имели подобные же волнения, наступившие через несколько лет в Лейдене. В Гронингене университетский суд даже признал виновным противника Декарта.

В то время, когда философия Декарта в Голландии переживала еще свой медовый месяц, когда он был еще «Атласом и Архимедом», а Региус с радостью извещал его о своих победах на диспутах, Декарт получил известие, что в Парижской иезуитской коллегии один из профессоров, Бурден, высказался на диспуте против его взглядов. Это известие привело Декарта в ужас. Близкое знакомство с орденом только усилило его страх перед могуществом и влиянием иезуитов. Он верил в сплоченность и дисциплину ордена и теперь был убежден, что Бурден выступил против него с одобрения и по решению начальства. Ему представилось, что весь могущественный орден ополчается против него, что теперь время от времени орден, ведя систематическую борьбу, будет выставлять против него оппонентов. Такому положению дел Декарт готов был предпочесть все, что угодно, и он решился на отчаянное средство – вызвать на бой сразу весь орден. В письме к ректору Парижской коллегии он жаловался на поступок Бурдена, выступившего против него публично вместо того, чтобы по-христиански наставить его частным образом на путь истины, высказывал свое убеждение, что за Бурденом стоит весь орден, и просил поэтому орден раз и навсегда сформулировать свои возражения, чтобы он мог себе выяснить, какие положения его философии признаются ошибочными и ложными. Ректор не счел нужным собственноручно ответить какому-то писаке и поручил Бурдену написать, что в его полемике с Декартом орден никакого участия не принимает. Последний прибавлял, что пришлет Декарту свое подробное возражение. Заявлениям Бурдена Декарт не поверил и провел несколько лет то в восторгах по поводу того, что его похвалил какой-нибудь иезуит, то в страхе, когда ему сообщали, что какой-нибудь иезуит высказался против него. В проектировавшейся Декартом борьбе против иезуитов он предполагал сражаться их же оружием – схоластической диалектикой и счел поэтому нужным освежить в своей памяти схоластические курсы философии. Оказалось, что он так основательно забыл то, чему учился в коллегии, что не помнил даже названий учебников и принужден был просить Мерсенна снабдить его указаниями. Декарт предполагал даже, выбрав лучший из схоластических курсов философии, выпустить его в свет со своими критическими замечаниями. План этот, к сожалению, не был осуществлен: состоявшееся впоследствии примирение с иезуитами отклонило Декарта от всяких планов борьбы.

Творчество Декарта в тот период его жизни, в который мы теперь вступили, характеризуется особыми чертами. Перед нами – глава школы, и Декарта особенно беспокоит вопрос об официальном признании его философии. В эпоху издания «Рассуждения о методе» он ясно понимал, что на стороне новой философии могут быть только молодые складывающиеся общественные силы, и обращался к ним. Теперь он круто поворачивает вправо, выдвигает на первый план те стороны своей философии, которые стоят в близком родстве со старым миросозерцанием, и начинает заискивать в тех сферах, которые не могли с сочувствием относиться к новым течениям мысли и впоследствии действительно повели против его философии решительную борьбу. Декарта беспокоят жалобы католических священников, что его теория света лишает их тех «красивых сравнений», которыми они раньше пользовались в своих проповедях. И с производящей на современного читателя комическое впечатление серьезностью Декарт объясняет им, что происходит это оттого, что они недостаточно усвоили себе его философию, и что один протестантский проповедник в Лейдене, хорошо усвоивший его философию, черпает из нее сравнения не менее красивые. Он полагает, что иезуитам было бы выгодно ввести в преподавание в своих школах его философию, и старается убедить их, что в ней нет ничего противоречащего религии. Плодом такого настроения являются «Размышления об основах философии (Meditationes de prima philosophia), в которых ясно доказывается существование Бога и реальное различие между человеческой душой и телом», вышедшие в свет в 1642 году.