Ничего удивительного. Почти каждый, едущий в Лондон с севера, поедет этой дорогой.

И этот парень рисковал собой, чтобы помочь Вилле. Его речь могла быть простонародной, но у него определенно были инстинкты джентльмена.

Натаниэль отбросил свои подозрения. Покрытые шрамами нищие в Уэйкфилде не относились к его миссии. А Фостер относился.

Сев на Бланта, Натаниэль натянул поводья мерина и направил его обратно на дорогу. Он поднял руку чтобы помахать ею, но мужчина просто смотрел, как они отъезжают.

Вилла попыталась произнести слова прощания, но в воздухе раздалось всего лишь хрипение.

Ее голос пропал. Как досадно! Как раз тогда, когда он был ей больше всего нужен, чтобы убедить Натаниэля Стоунвелла, лорда Рирдона, что ничто в мире, и, конечно же, не грязевая ванна, никогда не заставит ее покинуть его.

Уже почти спустились сумерки, когда она въехали в Мейфэр. Поднялся туман, скрывая все интересное из виду. Вместо этого, улицы просто шумели вокруг них, становясь расплывчатыми в дымке газового освещения и фонарей.

Наконец они постепенно начали проезжать по более тихим улицам, пока самым громким шумом не стал звук падающих с деревьев капель и время от времени — пронзительный визг кота.

Иногда Вилла могла слышать музыку и смех, раздающиеся из домов по обеим сторонам от них, домов, которые были всего лишь тенями, подчеркнутыми бесформенными кляксами света.

На мгновение с ними рядом оказался экипаж, и Вилла осознала, что туман поредел, потому что она смогла увидеть прекрасных лошадей и богато украшенную эмблему на дверце кареты. Пассажиры кареты теперь тоже смогли увидеть ее, и она услышала отчетливые чередующиеся возгласы негодования и фальшивого смеха.

Натаниэль, казалось, ничего не замечал, или, если заметил, то его это не беспокоило. Взяв пример с него, Вилла уставилась прямо перед собой, несмотря на свое любопытство.

— Я заявляю, — протянул женский голос, — что думаю о том, что лорд Предатель обзавелся новой кобылой!

Мужской голос ответил:

— А в придачу еще и белой лошадью!

Эта острота была встречена многочисленными смешками и хихиканьем, а затем экипаж опередил их и они снова остались на улице в одиночестве.

Вилла клевала носом, когда кобыла резко повернула влево, и почти соскользнула с седла. Затем она увидела цель их путешествия и почти свалилась с лошади по-настоящему.

Они находились в конце длинной дорожки ведущей к величественному дому. Он был огромным и в неясных клочьях тумана казался плывущим в нескольких футах над землей. Его окна были ярко освещены, и Вилла задалась вопросом о том, сколько для этого понадобилось свечей.

Когда они подъехали ближе, дом стал еще более величественным. Она смогла увидеть более четко резьбу над каждым окном, замысловатую каменную кладку на каждом углу.

В самом деле, резиденция лорда Рирдона.

К тому времени, как Натаниэль и Вилла въехали на тщательно подметенное место разворота перед домом, массивные резные двери дома медленно открылись, и силуэт чьей-то фигуры показался в освещенном проеме.

Натаниэль остановился и уставился на дом так, словно он совершенно не хотел входить в это место, куда он так нетерпеливо ее тащил.

Что касается Виллы, то она решила, что с нее хватит верховой езды. Она смогла самостоятельно освободить свои измученные ноги из стремени, отцепиться от луки и соскользнуть с седла. Она вытащила из-за седла небольшую сумочку, в которой находились те предметы, которые будут ей немедленно необходимы, и хромая отошла в сторону, когда лакей выступил вперед, чтобы увести кобылу. Вилла устало улыбнулась, поблагодарив его, но лакей только окинул ее подозрительным взглядом.

Надеясь, что кобыла направилась отдыхать, Вилла подавила собственный зевок и догнала своего мужа. Она дошла до Бланта, когда фигура в дверном проеме вышла вперед. По его ливрее и крайне высокомерному выражению, Вилла поняла, что это дворецкий.

Мойра предупреждала ее насчет дворецких. Дворецкий задает тон для всех слуг в доме.

Натаниэль наконец-то спешился и рассеянно вручил поводья Бланта конюху. На прощание он рассеянно потрепал мерина по мощному крупу. Когда лошадь увели, перед ними оказался дворецкий. Он быстро поклонился. Вилла не была экспертом в этих вещах, но этот поклон казался принужденным и поверхностным.

— Добро пожаловать домой, милорд. Мы не ждали вас.

— Хэммил, все комнаты освещены, — тихо сказал Натаниэль. — Я предполагаю, что семья все еще находится в городе?

Семья? Пораженная, Вилла обернулась, чтобы посмотреть на Натаниэля, который все еще разглядывал золотистый свет, льющийся из множества окон. Он выглядел одновременно мрачным и задумчивым.

У Натаниэля есть семья? Вилла была слишком утомленной — и безголосой — чтобы расспрашивать его сейчас, но позже…

Подумать только, он привез ее сюда, в таком виде, в каком она сейчас, никому не сказав ни слова, не предупредив, что она встретится с его семьей.

Ему придется заплатить за это. Позже.

Однако она смогла откашляться, многозначительно, но немного резковато, чтобы напомнить Натаниэлю о своем существовании. Он бросил на нее полный раскаяния взгляд.

— Мои извинения. Хэммил, эта леди — моя невеста, мисс Трент. Пожалуйста, проследи, чтобы ей оказывали самое тщательное внимание.

Дворецкий окинул ее шокированным взглядом перед тем как снова обрести свой надменный контроль над собой. Он снова поклонился.

— Конечно, милорд.

Хэммил резко сделал знак одному из лакеев, чтобы тот взял багаж Натаниэля, затем живо отвернулся.

Любая следующая мысль о невнимательности Натаниэля испарилась из сознания Виллы, когда она начала впитывать окружавшее ее великолепие.

Вестибюль был таким огромным, что Вилла ощутила себя горошиной, находящейся на дне чаши. Внушительная лестница огибала комнату кругом и поднималась вверх прямо к куполообразному потолку, который был расписан фресками с облаками и сияющими херувимами, на которых практически не было одежды.

— О господи, — пробормотала — точнее прошептала — она себе. — Прямиком на небо по лестнице? Нет, спасибо, я предпочту отправиться туда обычным путем.

— Мадам?

Вилла опустила глаза вниз, чтобы встретиться взглядом с дворецким. Этот тип был настолько несгибаем от своей собственной важности, что вероятно у него были трудности с завязыванием шнурков на ботинках.

Куда делся Натаниэль? Он исчез, пока она отвлеклась на разглядывание потолка. Она осталась только с дворецким.

Он смотрел на нее с такой тяжеловесной вежливостью, что она ощутила побуждение ударить его своей сумочкой за его грубость. Она выпрямилась во весь свой рост и вопросительно приподняла бровь. Затем она протянула ему свою сумочку, чтобы он ее взял.

Его глаза сузились в ответ на ее очевидный вызов. Он ждала, напомнив себе, что нужно демонстрировать врожденное аристократическое ожидание.

Дворецкий обдумывал ее позицию. Его пристальный взгляд на мгновение задержался на ее испорченном, мятом платье, затем пропутешествовал к ее сумочке. Потом он снова посмотрел ей в глаза, устроив соревнование взглядов и силы воли.

Вилла почти улыбнулась. Она всегда выигрывала поединки взглядов. Что-то в ее голубых глазах всегда заставляло их сдаваться. Она настроилась на приятное длинное сражение, потому что Хэммил выглядел так, словно он давно привык к своей роли деспота.

Дворецкий сдался почти немедленно. Девушка была слегка разочарована.

Он взял у нее сумку кончиками своих затянутых в перчатки пальцев и сделал жест в сторону широкой лестницы.

Вилла знала, что представляет собой жалкое зрелище, но она часто так выглядела. Кроме того, она отказывалась доставить удовольствие этому лицемерному типу, признавшись в этом. Подняв свой подбородок, она бросила на него властный взгляд и начала величественно подниматься по позолоченной лестнице.

Это сработало бы удивительным образом, если бы на полпути у нее не перехватило дыхание. О Боже, ее ноги не сгибались. Вилла заставила себя игнорировать подрагивающие губы дворецкого и втягивала себя на каждую ступеньку с помощью блестящих и гладких как стекло перил.