Разнились братья и при ловле рыбы на уду. Иван насаживал червячка небрежно, торопился дернуть уду при каждом робком движении поплавка, а потому чаще, чем ершиков и бойких окуньков, вытягивал из воды голый уже крючок. Яша рыбалкой был осторожным и раздумчивым, червячка на крючок уды насаживал бережно и усердно, при поклевке не терял выдержки, ждал, когда поплавок пойдет в сторону или вообще под воду нырнет, и вытаскивал крутолобых сазанчиков да худосклых подлещиков. Иван на удачи брата злился, беспрерывно менял места, но к успеху это не приводило, и тогда Иван, хватив удой о камыши, объявлял, что не дворянское это дело - холодной рыбьей кровью пробавляться, брался за лук и отправлялся в лес, где метко стрелял ворон, коих гордо обзывал фазанами. Правда, добыча обоих распределялась одинаково: рыбки Якова шли толстой и дородной, а оттого медлительной в движениях кошке Мурке, а Ивановы "фазаны" делились не без драки между многочисленными дворовыми собаками.

Иногда они по мальчишескому обычаю лазали в погреба, где пока еще воровали только варенье. Ели поровну, а доставалось, как правило, Ивану, потому что Яша и здесь разумность выказывал и всегда в отличие от своего братца успевал стереть предательские сладкие следы со щек, а глазками выказывал такую умилительную разумность, что поверить было невозможно в его причастность к бессовестному хищничеству старшего братца.

Детство обоих братьев протекало в пряниках и розгах, причем розги преимущественно доставались старшенькому Ване, а пряники - младшенькому Яшеньке.

Вышедший в отставку по увечью и неспособности к дальнейшему ратному труду стрелец Парфен Игнатов, учивший обоих братцев военному делу, отмечал успехи старшего брата, о младшем же, покачивая головой, говорил, что такую шельму, как Яков, он в жизни своей не видел. Этот, говорил Парфен, в латах и кольчуге извернется, а врагу своему спуска не даст. Однако в военном отношении на первое место Парфен, разумеется, ставил Ивана. Тот и шпажкой лихо махал, и старинным кистенем в учебной битве не брезговал, изрядно стрелял из фузеи с мушкетом, Гренады изрядно метал, из драгунской мортирицы на тридцать шагов без промаха попадал, а уж в рукопашной среди сверстников да и более старших юнцов равных Ивану не было. Яша на это фыркал и говорил, мол, коли сила есть, то ума не надо. А в битве главное - ум, не грех врагу и афронт показать, чтобы хитрым маневром на верную погибель его завлечь.

В шестнадцать годков оба братца влюбились вдруг в одну и ту же девицу Варвару Аксакову-Мимельбах, что жила с родителями в соседнем поместье Бершиково, расположенном в пяти верстах от тятиного поместья. Иван и тут действовал прямолинейно - оную девицу лапал жадно и норовил поцеловать, отчего щеки Варвары алели и в глазах появлялось странное выражение, словно она бы и хотела ответить Ивану тем же неистовством, да тятиного гнева боялась. Яков же в общении с Варварой проявлял себя истинным галантом - целовал оной девице ручку, приносил цветы из маменькиной теплицы, слова говорил страстные, черпая их из голландских и французских любовных романов. Когда Яша начинал свои умные речи, Варвара словно цепенела и впадала в какую-то непонятную истому, которая делала девицу слабой, даже головка у нее клонилась набок и норовила лечь на худенькое плечико галанта.

Иван на это реагировал с бурностью и дважды в горячке гонялся за младшим братцем со шпагою обнаженной, но Яшенька от столкновений стойко увертывался и в фехтовании со старшим братцем никакого желания участвовать не изъявлял. С Варварой же разлюбезной продолжал действовать тихой сапой, и даже нельзя было сказать, кто из двоих братьев к цели ближе. Да оно и к лучшему, женихи из детства не вышли, Варвара бастионы свои незрелые охраняла с достойной ревностию и отвагой - тяти побаивалась и маменькины слова о чести, что смолоду берегут, помнила.

В неполных семнадцать годочков оба братца отданы были царским велением в Адмиралтейскую школу, дабы научиться корабельному делу с судовождением и в нужный момент готовыми быть служить его царскому величеству, не жалея живота своего и чести дворянской не роня-ючи. Шел одна тысяча семьсот пятый год, и велением государя Навигационную и Математическую школы уже три года как объединили и перевели в Сухареву башню.

Видно было, что государь Петр Алексеевич прежние свои забавы оставил и нешуточно готовится к войне - на месте бывшего Стрелецкого Сборного дома построили Большой Цейгауз, в коем поместили двойной запас всякого оружия, провианту и всего того прочего, что требовала война.

Ивану более по душе пришлись баталии морские, вроде абордажей да использования брандеров на пагубу неприятеля. Там был риск, там гремели пистолеты и звенели шпаги, там пахло порохом и смертью, и, следовательно, была это жизнь для настоящего мужчины. Яков же более тянулся к делу штурманскому, к исчислениям разным, и вскоре не было никого, кто лучше Раилова знал бы высоту отмелей в устье Темзы или мог по звездам рассчитать путь от Груманта на южные моря, где до времени еще властвовали турки. Некоторое время каждый из них тайно друг от друга писал любовные послания общей зазнобе Вареньке Аксаковой-Мимельбах. Иван посыпал свои письма жженым порохом и безбожно врал в них о морских безжалостных сражениях с турками да шведами. Яков же капал на письма нежным розовым маслом - новинкой столичных модниц, вкладывал в них засушенные цветочки и писал более о любови своей истомной да прекрасных Варенькиных глазах, что снятся ему ночами. Тут и дураку было ясно, кто в любовном состязании одержит 'в конце концов полный абшид, только вот дурак тот не знал, что после окончания школы и получения обоими сынами графа Мягкова званий мичманов флота российского направлены они будут с тайной экспедицией в северные моря по велению самого императора.

Император Петр лично принимал экзамены у выпускников училища, и знания обоих братьев произвели на самодержца столь великое впечатление, что он немедленно вскочил в великом восторге, схватил братьев за уши и расцеловал каждого троекратно: Ивана за доблестное умение водить брандера и не щадить себя в абордажных суровых боях, а Якова - за постижение великого штурман