Теперь или после моей кончины

Кто сам будет светить себе,

Сам будет охранять себя,

Не прибегая ни к какому внешнему убежищу,

Но свет найдя в Дхамме,

Убежище себе найдя в Дхамме,

И нигде не ища иного убежища,

Тот среди учеников моих

Достигнет высочайшей вершины! (19)

Последователи редко бывают в состоянии вместить всю глубину провозвестия учителя; каждая из школ выделяет какую-либо сторону его доктрины. Так случилось и с буддизмом, когда он стал перерастать из ордена и секты в мировую религию.

Проповедуя отречение, Будда, однако, не одобрял крайностей аскетизма, культивировавшихся брахманскими муни. За это ухватились те монахи, которые хотели смягчить требования устава. Другие же во главе с братом Гаутамы, Девадаттой, ополчились против любых послаблений. Вскоре после кончины Будды полемика вокруг его правил переросла в острые конфликты, которые омрачали жизнь Сангхи в течение десятков лет.

Легенда повествует, что еще около 470 года бхикшу собрались в пещере у Раджагрихи и под руководством Кашьяпы, самого ученого из последователей Будды, утвердили главные пункты устава Общины. Сведения об этом I буддийском соборе вызывают у историков серьезные сомнения. Точно так же оспаривается достоверность рассказов о II соборе в Вайшали, якобы утвердившем Винайю-Питаку, дисциплинарный кодекс Сангхи (20). С уверенностью можно сказать лишь одно: за эти годы в Сангхе уже наметились две партии-ортодоксальная и либеральная. Первая настаивала на большей строгости в аскетических упражнениях и буквальном соблюдении всех сохранившихся заповедей Будды; другая делала упор на нравственное совершенствование, ослабляя, однако, требования устава. Возникли различные толкования и в буддийской философии. Все это привело к тому, что в эпоху Ашоки существовало уже 18 направлений буддизма, оспаривавших друг у друга право считаться истинной Дхаммой (21).

Император, видимо, мало вникал в споры бхикшу об уставах и доктринах. Прежде всего он был поборником добродетели и тревожился, что разномыслие внесет в Сангху дух вражды и соперничества. Подобно Константину Великому, с которым его часто сравнивают, он решил добиться единства верующих собственными мерами.

С этой целью около 253 года он созвал в Паталипутре собор (обычно именуемый третьим). Цейлонская хроника утверждает, что на нем присутствовало 60 000 монахов, которые канонизировали все священное писание буддистов, Трипитаку. Но одна из надписей Ашоки перечисляет священные книги, которые отличаются от Трипитаки как по числу, так и по содержанию (22). Кроме того, установлено, что Трипитака приняла окончательную форму лишь в начале I в. до н. э.

Примечательно, что в официальных текстах нет упоминаний и о самом соборе, из чего можно заключить, что собрание бхикшу было гораздо более скромным по масштабам и значению, чем его рисуют поздние легенды (23).

Как бы то ни было, отношение царя к спорам среди буддистов ясно выражено в его Санчийском эдикте.

"Да не будет расколота Сангха,-призывает Ашока.-Эта Община создана для монахов и монахинь, и пусть при моих сыновьях и внуках, пока будет светить солнце и луна, она сохраняется. Монаха и монахиню, которые будут раскалывать единство этой Общины, следует одеть в белую одежду и изгнать. Я желаю, чтобы Сангха и ее путь были долговечными".

Но сохранить целостность Общины было уже невозможно. Слишком изменились условия ее существования, ее состав и масштабы деятельности. Глубокие различия во мнениях стали очевидным фактом.

Покровительство царя привело к тому, что многие бихары, буддийские монастыри, стали богатеть. Понятно, что это вызвало протесты ригористов. Происходило нечто подобное тому, что случилось в средние века с францисканским орденом после смерти его основателя. Но буддизм уже давно перерос рамки иноческого братства. Приток новых членов вел к послаблениям. Антагонизм между двумя партиями стремительно возрастал, что имело огромные последствия и в недалеком будущем должно было расколоть буддизм на хинаяну и махаяну (24). Сторонники хинаяны стремились по возможности сохранить в чистоте первоначальный дух монашеской общины, махаянисты же постепенно превратили буддизм в общедоступную религию.

В сборнике монашеских песен "Терагатха" есть мрачные пророчества правоверных бхикшу о последствиях, которыми чреваты уступки приспособленцам.

Глупцы исказят учение,

Что возвестил Учитель,

В Сангхе будут говорить те,

Кто лишены истинной добродетели,

Те, кто следуют закону и уставу,

Добродетельные в Сангхе,

Те ничего не значат, никакой цены не имеют,

Ибо для этого слишком скромны.

Элегия, оплакивая упадок ордена, обличает охлаждение веры среди бхикшу:

Они принимают серебро, золото, и поля,

И земли для построек, а также овец и коз,

Сверх того рабов и рабынь.

Это принесет нам грядущее.

Орденское одеяние, радость освобожденных,

Святых, окрашенное в красный цвет знамя,

Желтое одеяние-это им не по нраву.

Они возлюбили белые одежды.

Они будут любить лишь земные блага,

Нерадивые, чья сила иссякла;

Не влечет их тишина леса,

Они станут жить по селеньям (25).

Скорее всего мы имеем здесь дело с полемическим преувеличением, но эти строки достаточно ярко отражают перемены в Сангхе и распри, которые они вызывали.

Ашока формально едва ли принадлежал к какой-либо партии, но на деле он способствовал росту либерального течения. Император, вероятно, сознавал, что "малый путь"- не для всех и что Дхамма будет оказывать воздействие на народ лишь при том условии, если выдвинет на первый план не отрешенность и пессимизм, а понятный простым людям религиозно-нравственный идеал. Однако махаяна еще только зарождалась, и, проповедуя этот идеал, Ашока сам невольно отошел от первоначального буддизма.

Гаутама отодвигал достижение совершенства за пределы этой жизни и даже за пределы загробного блаженства, в которое верил Ашока. Проникнутый отвращением ко всякому бытию, Будда рассматривал угасание жизни как конечную цель для познавшего истину. Продолжая традицию Упанишад, он учил о тщете всех земных усилий и довел до апогея жажду чистого Абсолюта.