Таш сморщился, крутанулся и пнул большой металлический мусорный бак, предназначенный для использованных бумажных полотенец.

— А-а-а!.. Тьфу! — выкрикнул и выбежал вон.

Я забрал Пусс и Барни. Чуть позже половины седьмого мы вернулись на «Лопнувший флеш». Мик дождался звонка, договорился, заказал билет на понедельник на утренний рейс в Испанию через Нью-Йорк. И хотя настроение у меня несколько омрачилось, были песни и спорт, загар и музыка, пляж и сон, старые и новые шутки, девушки на палубе, новые пластинки в музыкальном автомате, губная помада, песок, мимолетные поцелуи, долгий многозначительный взгляд из-под загнутых ресниц.

То и дело являлся и исчезал Мейер с небольшими отрядами своей нерегулярной партизанской армии. Произошел небольшой перебор, когда к нам нагрянула постоянно кочующая компания с борта большого круизного судна Тигра из Алабамы.

С виду все как всегда — абсолютно свободно, настолько, что даже не знаешь, кто чей гость и знакомый, — тем не менее существует некий протокол. Есть совершенно реальный внутри-компанейский неписаный перечень того, что следует и чего не следует делать, следует и не следует произносить. А если ты не способен войти в игру плюс инстинктивно понять необходимые правила, тогда опусти жалюзи, задерни шторы, оказывай холодный прием. Но иногда, как в случае с одним воскресным гостем, люди до того тупы, что требуются более доходчивые меры.

Его звали Бастер, Бадди, Санни — что-то в этом роде. Здоровенный громогласный жизнерадостный парень лет тридцати, конторского типа, чрезмерно самоуверенный; он отправился в деловую поездку подальше от дома и рыскал в поисках девок, убежденный в своем двойном мужском превосходстве над любым праздно шатающимся по пляжу субъектом, готовый слегка покрутиться и пообжиматься, чтобы потом дома было что рассказать другим оболтусам и утаить от старушки Пегги, оставленной с детьми.

Итак, он появился на залитой солнцем палубе, растянулся рядом с Барни и объявил, что она не уступит ни одной пышке на всем белом свете, а если позволит слегка растереть маслом для загара симпатичную спинку и симпатичный животик, он будет счастливейшим торговцем бумагой на всем юго-востоке. Она села, хмуро глядя на тупую, развеселую, ухмыляющуюся физиономию, а когда Мик встал было, чтобы выбросить Бастера-Бадди-Санни за борт, выразительным жестом остановила его взмахом руки и объявила:

— Музыка, умолкни!

Пусс подошла к динамикам и выключила звук. В наступившей тишине Барни с жестокой четкостью проговорила:

— Пусс, Мэрили! Идите сюда, дорогие мои. Посмотрите-ка на него.

Они подошли, уселись рядом на пляжный матрас и принялись разглядывать Бастера-Бадди-Санни.

— Он из тех типов, про которых я вам рассказывала, — пояснила Барни. — Из тех обаяшек, что превращают жизнь стюардесс в чистый ад.

— Лучше не оскорбляй меня, чистюля, — усмехнулся он.

— Ясно, — мрачно заключила Пусс. — Все очевидно. Жирное пузо, громкий голос, мутные похабные маленькие глазки.

— Вы что, шутите, девочки? — спросил он с несколько полинявшей усмешкой.

Мэрили склонила голову набок и промычала, тряхнув головой:

— М-м-м, на дежурстве к такому не посмеешь повернуться спиной. Сразу начнет хватать за задницу.

— Думаю, у них есть безумная мечта, — продолжала Барни. — Они только и ждут, что ты рухнешь, сраженная обаянием такого количества мяса. Помчишься с таким неотразимым типом в отель или в мотель и прыгнешь прямо в койку. Можете себе представить?

Пусс слегка поежилась:

— Господи, дорогие мои, вы лучше представьте себе, будто мы девушки по вызову и обязаны спать с таким обормотом!

— Б-р-р! — передернув плечиками, высказалась Мэрили. Бастер-Бадди-Санни встал, и три красотки ласково посмотрели на него снизу вверх.

— Кофе, чай, молоко? — спросила Барни.

— Ах ты, вшивая сучка! — буркнул он. Пусс расхохоталась:

— Видали? Точь-в-точь как ты говорила, дорогая. Типичная реакция. Смотрите, какая у него морда красная. Так-так, погодите-ка, дайте сообразить. Он облысеет через пять лет.

— Через четыре, — твердо поправила Мэрили.

— Ему уже нужны очки, но он их не носит, — заметила Барни.

— У него будет жуткое пузо, — добавила Пусс.

— В сорок пять свалится замертво от обширного инфаркта.

— А когда свалится, обожжется сигарой и обольется бурбоном.

— И несколько огорчит бедную женщину, которая вышла за него замуж.

Барни покачала головой:

— Ни одна девушка, хоть сколько-нибудь поработавшая стюардессой, никогда за такого не выйдет. Посмотрите на его рот! Жутко подумать, что нечто подобное придется поцеловать, да еще изображать удовольствие!

— Вы поглядите на его грязные ногти! В следующий момент Бастер-Бадди-Санни испарился. Он удалялся скорым шагом и не размахивал руками.

— Девочки, вам надо прополоскать джином рты, — предложил Мик. — Кучу гадостей наговорили человеку.

— Небольшая дружеская кастрация никому еще не повредила, — усмехнулась Мэрили.

— Кроме того, — сказала Пусс, — мы не коснулись по-настоящему грязной привычки. Дай ему хоть полшанса, знаете, что мог бы натворить этот мерзкий ублюдок?

Мэрили с пошловатой ухмылкой придвинулась к Пусс и что-то прошептала.

— Поздравляю, милочка, — кивнула Пусс. — Кажется, ты живешь полной жизнью. Но я имею в виду нечто гораздо худшее.

— А именно? — полюбопытствовала Барни.

— Если бы ты когда-нибудь по глупости подпустила его чуть дальше первой отметки, этот жалкий трус, глядя прямо в глаза, икнул бы и, смахивая на побитую собаку, вымолвил дрожащим голосом: «Милая, я тебя люблю».

— Точно! Точно! — воскликнула Мэрили. — Дальше некуда. Именно тот тип! Настоящий подонок, пробу негде ставить!

Мейер очнулся от долгих мрачно-сосредоточенных размышлений, сгорбился, как волосатый Будда, протянул длинную обезьянью руку, взял ферзевого слона и переставил на идиотское на первый взгляд место — рядом с моей центральной пешкой. Маленькая кругленькая леди, сопровождавшая его на этой неделе, просияла, захлопала в ладоши и разразилась длинным комментарием по-немецки.

— Она говорит, что теперь тебе конец, — перевел Мейер.

— Никогда! — заявил я и принялся анализировать, анализировать, анализировать. Наконец дал щелчок своему королю, сшиб беднягу и спросил:

— Хочет кто-нибудь прошвырнуться по пляжу?

Но прежде чем мы с Пусс ушли, я еще раз попробовал дозвониться Ташу Бэннону на лодочную станцию. И снова не получил ответа. Ощутил раздражение, огорчение и, пожалуй, первый легкий укол тревоги.

В понедельник утром я проснулся в половине седьмого, думая про Таща и его проблемы. Не проснись я с этой мыслью, мог бы заснуть снова. Но, увы, сон ко мне больше не пришел. Даже в огромной, изготовленной на заказ кровати, оставленной на борту «Флеша», когда я его выиграл в Палм-Бич, Пусс Киллиан оттеснила меня к самому краю. Она свернулась в клубочек спиной ко мне, и я всю ночь чувствовал у своего бедра тепло округлой попки. Она спала, медленно и глубоко вдыхая и звучно выдыхая воздух.

Я сдался, встал, принял душ, вернулся, стараясь как можно тише натянуть белую спортивную рубашку и слаксы цвета хаки. Но, просовывая руку в рукав при слабом свете, сшиб с полки стаканчик с заготовленной на ночь выпивкой, он упал и разбился.

Пусс перевернулась, медленно приподнялась, негодующе глянула на меня и опять провалилась в сон, угнездившись на другом боку. Спутанная прядь рыжих волос, упавшая на щеку и губы, трепетала при каждом дыхании.

Я услышал, как кто-то украдкой шебаршит на камбузе, и обнаружил Барни Бейкер в желтом платье длиной до бедер, которая, забрав волосы под косынку, колдовала над яичницей. Заметив меня, высоко вздернула брови и прошептала:

— И ты? У тебя-то какая причина? Не отвечай. Вопрос риторический. Разговаривать по утрам преступно. Я нашла вот эту симпатичную икру, вот эти симпатичные яйца и, судя по запаху, деревенский сыр «Херкимер». Если хочешь, чтобы я удвоила порцию, просто кивни.