Бекет засмеялся счастливым смехом.

– Эй, ты, осел!Хватит тебе глотку драть. Так никогда волка не затравишь! – И снова засмеялся– от полноты чувств. Как прекрасно быть молодым и радоваться жизни!

Он притянул к себе темноволосую женщину, что скакала рядом, хотел поцеловать, но она оттолкнула его руки.

– Ты же меня бросил, Бекет. Или забыл? – процедила она сквозь зубы. – Всем уже известно, что гордый английский мальчишка бросил маркизу де Виор.

– Должно быть, я несколько рассеян, – беззаботно отозвался он, снова притягивая ее к себе, – Но ведь ты можешь многому научить меня.

Она резко отодвинулась и обожгла его взглядом. Между ней и этим двадцатилетним сосунком пятнадцать лет разницы, а искаженное злобой лицо добавило ей еще добрый десяток.

– Глупец!– Она взмахнула хлыстом. Губы сжались в жесткую складку ненависти. – Что ж, я дам тебе последний урок. И ты его запомнишь на всю жизнь!

Он перехватил ее кисть, и они очутились на залитой солнцем поляне. Темно-каштановые волосы вдруг засияли золотом, а карие глаза поменяли цвет на серый, с искоркамирасплавленного серебра. Черты смягчились, кожа стала алебастровой с перламутровым оттенком.

Ее красота ошеломила его, он даже позабыл о ненависти в голосе этой старой карги. Кровь жарко заструилась по жилам. Он почти ссадил золотую красавицу с седла, прижал к своему бедру и, не дав ей сказать ни слова, заткнул рот поцелуем.

Они въехали в тень, и в своих объятиях он снова обнаружил маркизу. Растерялся, разжал руки, она вырвалась вперед, хлестнула кнутом воздух и, уносясь, крикнула:

– Ты гонялся за волком, Бекет Торн! А нашел дьявола! Чудовищные, нечеловеческие крики послышались слева исправа. Маркиза расхохоталась, со всей силы ударила коня и повернула обратно по той же дороге. Крики вокруг него стали отчетливее, и он расслышал слова. Турецкие слова...

Катье, вздрогнув, проснулась. Застыла в темноте, подложив одну руку под голову вместо подушки, а другую невольно протянув к Торну, спящему неподалеку. Костер погас, и отовсюду ее обступала сырость.

Глубокая ночь. Дождь стал потише. Рядом раздался хриплый крик. Катье почувствовала, как он стиснул ее руку, будто ища в ней спасения.

Тори судорожно выдохнул, словно бы его ударили, и еще сильнее вцепился в руку. Они нарочно легли подальше друг от друга, но, видимо, во сне он инстинктивно придвинулся к ней.

– Полковник Торн, – прошептала она, – проснитесь! Его пальцы внезапно похолодели, и она потерла их, согревая.

– Кестер! – крикнул Торн. – Назад, Кестер! Засада!

– Полковник! – позвала Катье уже громче, испуганная его отчаянным голосом. Потом подползла, стала трясти его за обнаженное плечо. (Надо же, весь в испарине!)– Проснитесь, полковник! Это всего лишь сон!

Он вывернул ей руку и опрокинул на себя, придавив к груди.

– Полковник Торн! Это я, Катье! Проснитесь же! Вам снятся кошмары, а я вас бужу.

Бекет рывком сел, еще не соображая, что происходит, попробовал спрятаться за свой ледяной покров. Но тот словно бы отошел куда-то, как воспоминание о давно минувшей зиме.

– Вам это удалось, – пробормотал он хрипловатым со сна голосом и выпустил ее руку. – А может, я все еще сплю, – добавил он, и пальцы потянулись к ее волосам. Медленно потерся лицом о гладкую кожу ее щеки, и дыхание сразу участилось.

– Полковник, вы... – запинаясь, прошептала Катье. – С вами все в порядке?

Хотелось поцеловать эти губы, всей плотью зарыться в ее нежность, в ее заботу... Он отшатнулся, но тут же вновь прижал свой горячий лоб к ее прохладному.

– Что вы делаете со мной, сильфида?

Она скорее почувствовала, чем увидела, как он поднялся на ноги. Что-то едва заметное коснулось ее волос, потом исчезло.

– Меня зовут Бекет.

Имя повисло в воздухе, и Катье глубоко вдохнула, точно пытаясь втянуть его в себя. Бекет.

Поодаль плескалась вода: он умывался. Катье кожей ощущала дрожь его страсти и дьявольские усилия сдержать ее. Она положила руку на живот в самом низу; пальцы комкали край рубашки. Что же так тянет внутри? Так болит и ноет в предвкушении чего-то неизведанного?

– Вы меня пугаете, – сказала она в темноту. (Он замер на том краю пещеры.) – Все в пас меня пугает. – Она подтянула колени к груди. – Но иной раз... мы едем вместе по лесу, я чувствую вашу руку, такую твердую, уверенную, а мое плечо упирается вам в грудь... Тогда... Боже Всемогущий... тогда мне ничего не страшно.

Катье покрутила головой, отгоняя прилипчивый туман. Прежде она думала, что ее пугает чернота в его глазах. Или воинственный нрав. Или непонятная, чужая душа англичанина. И лишь нынче ночью поняла: нет, она боится совсем другого.

Боится его страсти.

В глубокой тьме она чувствовала его приближение. Он опустился на колено, приподнял ее подбородок, провел пальцами по губам.

– Вы же были замужем. То, что... происходит между нами, не может быть вам внове.

Она мягко отвела его руку. Не может быть вам внове... Слова звенели у нее в ушах. Он поцеловал впадинку между ее большим и указательным пальцами.

Это как небо, хотелось ей сказать. То, что происходит между нами, это как небо для человека, долго прожившего в темноте.

– Я была замужем, но...

– Но ваш муж был всегда спокоен и ласков, – закончил он. – И постель была мягкой, и в комнате уютно и тепло. – Голос его стал громче, жестче. – А во мне ничего этого нет, мадам. Ни спокойствия, ни мягкости, ни тепла.

Он скользнул губами по ее щеке. Катье затаила дыхание; перед глазами будто сверкали дальние зарницы.

– Я назвал себя человеком, которому свойственно испытывать голод. Это ложь. Я – зверь. Господи Иисусе, у меня все нутро горит! Когда я целую вас... нет, когда мой рот завладевает вашими губами, я чувствую ответный голод, чувствую, как ваша плоть... – быстрым, почти грубым движением он скользнул по ее рукам – вниз-вверх, – вот тут под кожей... И вас он мучит, этот голод, я знаю. Но вы были женой рыцаря. Привыкли к мягкости, к учтивому обращению. – Он крепко-крепко прижал ее к себе. – А мне мало ваших поцелуев. Я хочу вас так, что сердце вот-вот вырвется из груди. Хочу взять – не мягко, не учтиво, а всю, целиком. – Он выпустил ее, покачался на месте из стороны в сторону и встал. Подошел к выходу, высунул голову под дождь и втянул ее обратно. – Нет, я не позволю зверю себя одолеть. Ниг adam. Я человек. Господи Иисусе, человек!

Слова вспыхнули вместе с молнией и как молния. Он бросил взгляд в глубину пещеры, лицо внезапно потемнело, и в нем отразилась, боль мятущейся души. Потом отвернулся и вышел наружу.

Катье скрючилась возле остывшего костра, широко раскрытыми глазами глядя в ночь. Когда же заря? Где солнце, которое рассеет это беспросветное отчаяние?

– Бекет! – всхлипнула она.

Как долго его нет? Час? Два? Где-то в темноте тоскливо заржал Ахерон – звук поглотили высокие мрачные своды.

Пусть он придет, безмолвный, замкнутый, свирепый – не важно. Был бы здесь. Пусть говорит и делает все, что хочет, лишь бы не оставлял ее наедине с грызущими сердце и мозг сомнениями. Она зябко передернула плечами. Может, потому солдаты рвутся в бой? Чтобы в пылу схватки заглушить душевные муки?

Она с трудом удерживалась от крика: Бекет, вернись! Помоги мне! Жизнь моего сына в руках чудовища! Я солгала тебе, я видела твоего Эль-Мюзира в Серфонтене, узнала его и все-таки солгала! Скачи к своему дьяволу, если ничто иное не может исцелить твоих ран!