В этот момент налетевшие орлы почти настигли его. Птенцы бросились бежать, рассыпавшись по кустарнику; они забивались в густую траву, куда угодно, припадали к земле своими вытянутыми шейками. Но орлы предвкушали настоящую поживу и хотели только самого большого эму – Бэрамула.

Бэрамул мчался через равнину, высоко поднимая ноги. Всё быстрее и быстрее… Его крылья ритмично рассекали воздух, шея была вытянута вперёд. Ещё быстрее и быстрее, пока скорость его не сравнялась со скоростью ветра.

Но орлы могли легко его обогнать. Один из них держался всего в нескольких футах от головы Бэрамула. В удобный момент он бросился вниз и ударил Бэрамула клювом в голову. Бэрамул почувствовал, как лопнула за ушами кожа, и вскрикнул от боли. Но рана была лёгкой, так как Бэрамул, заметив, что орёл падает вниз, внезапно уклонился в сторону и спас этим свою шею от смертельного удара.

Рванувшись вперёд, Бэрамул обогнал орла. Тогда два разбойника повернули обратно и набросились на птенцов. Карроинги увидел большую птицу, падающую прямо на него. Её холодные глаза кололи, будто стальное остриё. Карроинги кинулся в высокую траву. Орёл опустился ниже. Карроинги почувствовал, как жёсткие когти обхватывают его тело. Он пригнулся к самой земле, ползком, ползком, потом быстро вперёд и ушёл.

Орёл схватил менее проворного птенца, свернул ему шею ударом крючковатого клюва, поднял свою жертву и улетел.

Второй орёл тоже схватил пищавшего птенца и последовал за ним.

Всё было кончено в несколько секунд. Две сестры Карроинги погибли, а их отец чуть не лишился жизни.

Бэрамул и всё семейство были так встревожены нападением орлов, что хотели поскорее встретить стаю, чтобы тут же присоединиться к ней.

У многих эму к тому времени были птенцы, подросшие уже настолько, что свободно могли бегать в общей стае. А находиться со всеми было куда безопаснее.

Поэтому Бэрамул и Кундэллу соединились с одной парой взрослых эму, на следующий день к ним прибавилось ещё двое, а затем и восемь семейств.

Среди отцов эму царило возбуждение. Отец, который отвечал за двенадцать птенцов, казалось, слегка презирал своего соседа, которому удалось высидеть каких-то там восемь птенцов. И в то же время эти двое искоса поглядывали на исхудавшего Бэрамула, спрашивая друг друга, стоило ли столько вытерпеть ради неблагодарного потомства?

Матери эму держались спокойнее. В противоположность другим матерям, они считали своё дело законченным, как только снесли оливково-зелёные яйца.

Теперь, когда стая была уже собрана, молодых эму предоставили самим себе. Но им предстояло ещё многому научиться, а для этого нужно было время. Их шеи продолжали вытягиваться, ноги – укрепляться, а перья становились гуще.

Взрослые эму и кое-кто из подростков, родившихся ещё в прошлый сезон, учили младших всё видеть и слышать вокруг. Это было не так уж трудно, так как маленьких эму интересовало всё. Но одно дело научиться бегать по плоской прибрежной равнине, покрытой травой, и совсем другое – продираться через тёмный лес с толстыми стволами деревьев и кустами, встающими на каждом шагу, или же преодолевать крутые склоны, покрытые спутанными корнями растений.

Ещё одним занятием был туалет. Каждый молодой эму должен был научиться так вытягивать шею и поворачивать голову, чтобы уметь доставать любую часть тела и своим твердеющим, но всё ещё очень нежным клювом зарываться в перья и выщипывать их ритмичными движениями. В отличие от других птиц, у эму из каждой поры росло по два пера вместо одного.

Конечно, всем молодым эму хотелось скорее научиться по-настоящему бить крыльями, как это делали их родители, в особенности отцы, но только самым старшим это удавалось. У каждого подросшего эму на шее было что-то вроде мешочка из перьев, и, когда эму бежали, воздух с присвистом вырывался из этих мешочков, и это очень забавляло их.

Лето было в разгаре. Эму любили яркие косые лучи солнца, несмотря на то что солнце выжигало траву и высушивало болота, на которые птицы обычно приходили пить. Вскоре травяные семена в огромном количестве покрыли землю; появилось много кузнечиков, и Карроинги вместе со своими братьями и сестрами развлекался, охотясь за ними.

Наконец поспел и дикий инжир, и эму постоянно бродили под густыми, широкими кронами фиговых деревьев с их длинными серыми ветвями, склонявшимися до самой земли и предлагавшими свои маленькие круглые плоды, наполненные семенами. Плоды были тёмно-красные, как вино, красновато-коричневые и жёлтые, слегка пятнистые, а тёмно-зелёные листья, собранные в целые кусты, оттеняли их.

Наступил ежегодный праздник плодов.

К этому времени стая уже выросла до двадцати четырёх взрослых и подрастающих эму и большого числа птенцов.

Карроинги рос быстро и был сильный, сообразительный и быстроногий для своего возраста.

Когда он достиг двух футов, он стал очень похож на своих родителей. И только при внимательном сравнении можно было найти различие.

У Карроинги была тёмная пушистая шея, тогда как у его родителей она была голубая и почти без перьев. Очень много густых перьев росло и на верхней части ног Карроинги. Всё тело его покрывали короткие, спутанные перья ровного коричневого цвета, и только голова и шея были почти чёрными. Даже глаза его совсем не походили на ярко сверкающие карие глаза Бэрамула. Они были тёмные, как поверхность глубокого и затенённого пруда, цвет которого трудно определить. Там, где кончалась шея, виднелись короткие крылья, и время от времени он неуклюже размахивал ими.

И хотя Карроинги был ещё очень мал по сравнению со взрослыми эму, он уже не отставал от них в умении добывать себе пищу и научился бегать с большой скоростью, не разгоняясь, а срываясь прямо с места. Иногда у него бывали столкновения с другими молодыми эму из-за какого-нибудь особенно зрелого плода, и тогда они смешно и неловко сражались, стараясь отбить этот плод друг у друга.

Когда Карроинги уставал, он, подогнув колени, опускался на землю и лишь изредка приподнимался, чтобы подхватить клювом с земли что-либо съедобное. Но если вдруг по равнине разносился чей-нибудь клич – птицы, ящерицы или кенгуру, – он тут же вскидывал голову, чтобы всё видеть и слышать: рот его был полуоткрыт, голова поворачивалась в одну сторону, в другую, и он уже снова стоял на своих сильных ногах.

Но вот пришла пора дождей и сильных холодных ветров.

В день, когда была гроза, ливень и град, вожак стаи сильно заволновался. Он заметил на некотором расстоянии от стаи чёрного человека.

Чёрные люди были врагами стаи. Долгие месяцы они находились вдали от стаи, ловили рыбу, охотились или справляли свои странные обряды, рассказывали друг другу разные истории или собирали в травяные мешки съедобные травы и коренья. Но раз в два или три года они возвращались, чтобы охотиться на эму.

Чёрные люди, гибкие и ловкие, с огромной копной густых чёрных волос на голове и с зоркими глазами, знали много способов, как заманивать и ловить эму. Вожак стаи, проживший на свете вот уже тридцать лет, знал некоторые из этих ловушек и очень боялся людей.

Но кое-кто из молодых эму не придавал большого значения грозившей опасности.

Уверенные в себе, они отправились вперёд, считая более серьёзным делом розыск пищи на зиму.

Всё сложилось так, что беда, грозившая стае, стала неминуемой.

В одно пасмурное утро двадцать эму спокойно паслись на открытом пространстве, как вдруг одна из птиц заметила очень странную картину.

Ярдах в трёхстах от стаи из высокой травы высунулись две голые чёрные ноги. Они торчали вверх и быстро-быстро двигались, как будто бежали по воздуху.

Молодая эму, приятельница Карроинги, была очень удивлена. Она уставилась на ноги. Другие эму тоже. Так они смотрели и смотрели, пока один эму не выкрикнул хрипло что-то, что, вероятно, должно было означать: «Не обращайте внимания! Вспомните, что говорил вожак!»