Несколько секунд он лежал неподвижно на сухой земле, раздумывая, не пришёл ли ему конец. Каруселью кружился над ним куст. Но у коал, к счастью, очень крепкие кости, особенно кости черепа. Ушастик, разумеется, ушибся, и пребольно, поцарапался, испачкался, но все его косточки были целы и невредимы. Он встал и заковылял к подножию дерева. И тут до него донеслись звуки. Это был голос его матери. И звучал он не очень ласково. Он взглянул вверх и увидел, что, перебирая лапками, с дерева спускается мама. Она схватила его на руки, он прижался к ней, и она быстро-быстро полезла наверх, не обращая внимания на то, что порой он стукается о ствол. Вскоре они очутились у себя на ветке.

Не говоря ни слова, мама повернула Ушастика к себе спиной, чтобы задать ему такую трёпку, какую, по её мнению, он заслужил. И как следует, не жалея собственной лапки, его нашлёпала. Со стороны это, наверное, выглядело смешно, но Ушастику было не до смеха. Он кричал и плакал, как маленький ребёнок.

Потом вдруг она перестала его шлёпать, позволила влезть к ней на спину, потянулась к листьям и безмятежно принялась их жевать. Она знала, что Ушастик получил хороший урок. Больше он никогда не упадёт с дерева.

Детство Ушастика кончилось. Ему уже был почти год, да и весил он столько, что маме не под силу было таскать его на спине. Шерсть у него стала такой густой и пушистой, что казалось, будто по ветке ползёт мохнатый клубок. Круглые, как бусинки, коричневые глазки его не были опушены ресницами и из-за этого выглядели ещё более выпуклыми. Днём зрачки превращались в узенькую вертикальную щёлочку. А взгляд был ласковым, простодушным и беззаботным.

Самый кончик чёрного, похожего на резиновую кнопку носа, там, где находится перегородка между ноздрями, был розовым и мягким. Таким же мягким был его розовый серпообразный ротик, который постоянно жевал, сильными мерными движениями перетирая сочную листву, которая так же мерно исчезала. Ну и аппетит!

Теперь их семья из шести взрослых коал жила на нескольких деревьях. А иногда они размещались поровну на двух деревьях. Друг с другом они общались мало. Если представлялась возможность, перебирались с дерева на дерево, не ожидая, пока вся листва будет истреблена, что было крайне разумно, ибо оставить дерево совсем без листьев – значит погубить его. Если же уничтожено не слишком много зелени, это не только пойдёт дереву на пользу, но и сделает его крону на будущий год более густой.

Там, где деревья стоят тесно, коалы предпочитают перебираться с дерева на дерево, не спускаясь на землю. Так безопаснее.

Как только Ушастик научился передвигаться самостоятельно, он стал очень ловко лазить по деревьям. Он даже умел спускаться по нижней стороне толстого сука спиной вниз. Иногда в самый разгар такого передвижения, желая показать, что это совсем не трудно, он останавливался и начинал чесаться. Но теперь по слишком тонким для его веса веткам он уже больше никогда не лазил!

Лето выдалось безоблачное, и раскалённое докрасна солнце пекло немилосердно. Почти такой же оказалась и долгая осень. Трава обрела цвет ржаного хлеба и, как фольга, шуршала под ногами. Листья уныло свисали с деревьев, обратив к солнцу тыльную сторону, чтобы сохранить хоть часть живицы. Со стволов эвкалиптов облезала кора. Наземные животные, такие, как кенгуру и сине-языкие ящерицы, в изнеможении лежали в тени, если им удавалось её отыскать. Вместо ямок с водой в земле остались одни трещины.

Коалы знали, чего можно ждать от такой жары. В один прекрасный день, когда особенно пекло, старый Лежебока проснулся, поднял голову и принялся громко фыркать. Он возвещал об опасности. И все коалы, кто услышал его, навострили свои пушистые уши.

– Хрр! Хрр! – ворчал Лежебока. – Хрр! Слезайте с деревьев. Не теряйте времени, спасайтесь!

Ушастик огляделся и втянул в себя воздух. Как у всех коал, у него было острое чутьё. Пахло чем-то непривычным. Дым! Едкий, удушливый дым, напоённый чадом от жжёного эвкалиптового масла и запахом горелой листвы.

Вслед за матерью и двумя уже почти взрослыми братьями он начал поспешно спускаться с дерева.

Коалы двинулись в ту сторону, куда дул ветер. Но ходоки-то они были неважные. Вскоре их обогнали передвигающиеся огромными прыжками кенгуру, длиннохвостые попугаи, похожие на еле различимые в дыму разноцветные молнии, которые громко кричали на лету, испуганно мечущиеся среди кустов ящерицы и другие пресмыкающиеся. Инстинкт подсказывал им, что дым предвещает опасность. Для коал нет большей беды, чем лесной пожар.

Вскоре Ушастик потерял своих родных. Впервые он остался совершенно один и с громким плачем пробирался через кустарник, с трудом ступая кривыми лапами по сучьям, корням и сухой траве.

Ушастик шёл целый день и устал так, что ему казалось, он вот-вот упадёт. В лесу стало ещё жарче, припекало всё сильнее, и духота стояла нестерпимая; белый дым, гонимый ветром, всё густел. Ушастик уже задыхался.

И вдруг его ухо уловило новый звук: сзади что-то трещало. За ним гналось пламя лесного пожара. Вот-вот оно настигнет его.

Ушастик оглянулся и не мог оторвать взгляда от яростного блеска пожара, полыхавшего всего в нескольких шагах от него. Огонь прыгал с ветки на ветку и мчался по земле, разбрасывая по пути снопы оранжево-жёлтых искр. Все животные куда-то исчезли. Либо погибли в огне, либо оказались далеко впереди. Ушастик ещё раз огляделся. Он позабыл про всё и думал лишь о том, как бы взобраться на дерево. Он знал, что дерево всегда служит для коалы прибежищем.

В двадцати ярдах от него стояло стройное камышовое дерево. Оно росло прямо из расселины в скале. Ушастик взобрался на скалу, вонзил когти в ствол и полез вверх. Но не успел он одолеть и десяти футов, как дым и жара стали невыносимыми.

С громким рёвом налетело пламя на камышовое дерево. Листья сразу стали коричневыми и, корчась, треща и шипя, огненным дождём посыпались на землю. Секунда-другая – и пламя умчалось дальше, прочёсывая лес в поисках новых жертв для своей ненасытной огненной пасти.

А что же сталось с Ушастиком? Его спасла расселина в скале у подножия камышового дерева. Увидев, что пламя летит прямо на него, он решил укрыться в расселине и с дерева камнем упал в неё.

Здесь, в проломе, ему был не страшен бушующий огонь.

Он долго лежал в забытьи. Шерсть его была опалена, нос стал сухим, как кора, а глаза слезились от едкого дыма.

Когда с наступлением сумерек он вылез из своего убежища, совсем чужим показался ему лес. Лишённый привычного зелёного убора и вечного шелеста листвы, он был гол и нем. Вокруг высились лишь чёрные стволы – они ещё дымились. И земля стала голой: ни травы, ни кустарника. И вся засыпана пеплом: белым, серым и мертвенно-чёрным. Резкий запах жжёной листвы и горелого масла наполнял ноздри Ушастика, причиняя ему жгучую боль. Стояла полная тишина, птицы и звери молчали.

Ушастик заплакал. Он почувствовал себя таким одиноким, и всё вокруг выглядело так чуждо и безнадёжно, что он не мог не заплакать. Даже на камедных деревьях не осталось ни одного листочка.

Он всё ещё продолжал плакать и, потеряв всякую надежду, прижался к почерневшему, растрескавшемуся стволу молодого дерева. Тогда его заметил человек в тяжёлых башмаках и грубых штанах. У человека в руках была корзина со старыми вещами. Осторожно прокладывая себе путь по белому горячему пеплу, оставшемуся от сожжённых деревьев, он возвращался домой на другую сторону полуострова. Он улыбался, испытывая жалость, удивление и радость одновременно, когда, оторвав Ушастика от ствола дерева, посадил его осторожно в свою корзину.

Поначалу Ушастик сопротивлялся и отбивался. Но вскоре одумался. Из корзины ему было не удрать, и он решил лежать спокойно и ждать, что будет.

Человеку пришлось проделать большой путь, оставив пожар далеко позади. Дом его находился в не тронутой огнём зоне. Коттедж окружали сад и ограда из ползучих толстокорых ветвей перечной мяты.