– Какого черта тебе нужно? – спросил папаша Мелос по-гречески.

Вытирая носовым платком лысую голову, тот пророкотал:

– Не смей говорить со мной таким тоном, ты, старый стервятник. Я уже три дня за тобой гоняюсь. А ты постоянно ускользаешь у меня из-под носа.

– Не о чем мне с тобой разговаривать. Месяц еще не истек.

– Э нет, вот тут-то ты ошибаешься. Я тебе дал отсрочку только по доброте сердечной. – Микали бросил взгляд на Анну. – Я надеялся, что мы сможем обо всем договориться, но, кажется, ничего не выходит.

– Говори, чего надо, и убирайся вон с моего корабля, – вспыхнул старик.

– Наверное, ты хотел сказать – с моего корабля. – Микали вытащил документ и протянул папаше Мелосу. – Вот судебный приказ об аресте имущества. Ты должен заплатить мне долг до полудня пятницы. Тысячу двести долларов.

Старик, издав гневное рычание, вырвал у Микали бумагу и попытался со всего маху ударить его правым кулаком. Но возраст брал свое: Микали с легкостью отвел его руку, вцепился папаше Мелосу в воротничок рубашки и влепил хорошую затрещину.

Анна, вскрикнув, бросилась на толстяка, царапая его ногтями. Он оттолкнул ее с такой силой, что девушка, потеряв равновесие, отлетела на другой конец палубы. Когда Микали еще раз занес руку над стариком, Гарри сгреб его за плечи и развернул к себе лицом.

– Может, попытаешь счастья со мной? Мы ведь примерно в одной весовой категории.

Микали застыл на мгновение от неожиданности, потом грязно выругался и попер на Мэннинга, но тот заткнул ему рот своим кулаком. Толстяк пошатнулся, и Гарри ударил еще раз, перекинув незваного гостя через поручень. Раздался оглушительный всплеск, и туша скрылась под водой. Толстяк выплыл в нескольких футах от катера. Димитрий, ухватив его за рубашку, стал тащить на борт.

Мэннинг быстро спустился по лесенке, прыгнул в катер и помог мальчишке. Вдвоем они уложили гиганта на заднем сиденье: мокрая одежда прилипла к его огромному телу, из разбитого рта текла кровь. Гарри вытащил бумажник, отсчитал двенадцать сотенных купюр и сунул их в нагрудный карман Микали.

– Долг уплачен. Попробуй только сунься к старику – я тебе шею сломаю. Ты свидетель, – обратился он к Димитрию. – Микали получил свои деньги. Не забудь об этом.

Мэннинг стал на лесенку, а мальчишка завел мотор, и катер, описав длинную дугу, понесся обратно. Гарри смотрел ему вслед, пока он не скрылся за мысом, потом обернулся к папаше Мелосу.

Старик сидел на скамеечке рядом с рубкой и набивал свою трубку. Покончив с этим занятием, он выпустил облачко дыма и спросил, пожав плечами:

– Так мы идем в Сан-Хуан?

– А вы уверены?

Папаша Мелос кивнул:

– Что делать? Вы спасли мою жизнь, вы спасли мой корабль. Это судьба.

– А вы что скажете? – спросил Гарри девушку.

Она стояла у другого поручня, спиной к нему.

– Я не вижу иного выхода. – Анна обернулась и бросила на него мрачный взгляд. – Мы гордые люди, мистер Мэннинг. И привыкли возвращать свои долги.

На мгновение в душе Гарри вспыхнуло безумное желание сказать правду, предупредить, что, соглашаясь на эту авантюру, они рискуют не только кораблем, но, возможно, и жизнью. Однако, тут же вспомнив, для чего отправился в Сан-Хуан, он только пожал плечами.

– Вот и отлично. Собирайтесь побыстрее, а я готов в любой момент.

Мэннинг проснулся с ощущением, что вроде бы и не спал. Взглянув на часы, с удивлением понял, что сейчас три часа ночи, натянул теплую штормовку и вышел из каюты.

Над водой поднимался легкий туман. Луна уже зашла. Но ночное небо словно драгоценности усыпали звезды; от воды исходило странное мерцание. «Влюбленный эллин» мчался с огромной скоростью. Гарри прошел по палубе, ощущая под ногами сильную качку, переступил через трех тунцов, которых они поймали вчера днем, и вошел в рубку.

Папаша Мелос стоял у руля. В тусклом свете компаса его фигура выглядела диковато: голова казалась отделенной от туловища.

– Как дела? – спросил Мэннинг.

– Отлично.

Отступив в сторону, старик освободил ему место у руля и, прислонившись к двери, принялся набивать трубку.

– Когда придем в Сан-Хуан?

– Если продержится погода – то завтра еще до полудня.

– Мы можем быть на острове сколько угодно или есть какие-то ограничения?

– Раньше не было, но я уже говорил: теперь все изменилось. – Трудно будет найти покупателя?

– Не думаю, тем более что тунцы у нас отличные. – Папаша Мелос поднес спичку к чашечке своей трубки. – А вы рукастый. Такого молодца я еще не встречал. И сдается мне, господин фотограф, вы прекрасный моряк.

– У меня всю жизнь было свое собственное маленькое судно. И я получил первоклассную подготовку, когда служил на подводной лодке.

– Но это же когда было, – заметил собеседник. – В допотопные времена.

В его голосе звучал невысказанный вопрос. Мэннинг сделал вид, что ничего не заметил, и небрежно бросил:

– Есть вещи, которые не забываются.

– Конечно, – старик зевнул. – Пойду-ка сосну. Сменю вас в семь.

И он вышел на палубу, бормоча что-то себе под нос. Гарри закурил, подтянул к себе кресло с откидывающейся спинкой, стоявшее у стены, устроился на нем поудобнее и взялся за штурвал твердой рукой.

Волноваться сейчас о том, что может произойти в Сан-Хуане, не имело смысла. Играть придется так, как лягут карты. Легкая ироническая усмешка тронула кончики его губ. Похоже, он всю жизнь только этим и занимается.

Постепенно память увела его в прошлое по забытым тропинкам, и в его душе воскресли образы людей и давние события. Такие вот часы он больше всего любил проводить на море. Никого вокруг: только волны и корабль. Словно весь остальной мир исчез куда-то.

Дверь тихо отворилась, и в ту же минуту брызги ударили в стекло. Мэннинг почувствовал запах кофе, казавшийся особенно резким в свежем утреннем воздухе, и какой-то другой, более тонкий аромат. Вошла Анна.

– Что выгнало вас из постели в такую рань? – спросил он.

– Это мое самое любимое время, – ответила она и подтянула к себе второе кресло.

Девушка подала Мэннингу кружку с кофе и сандвич. Завтракали они молча, касаясь друг друга коленями и ощущая легкость и спокойствие. Потом он предложил ей сигарету, и они курили, слушая, как дождь с силой стучит в окошко.

– Вы любите море, верно? – вдруг спросила Анна.

– В общем, да, – отозвался Мэннинг, на мгновение забыв о сдержанности. – Море как женщина – оно капризно и не слишком надежно, но от этого любишь его не меньше.

Анна улыбнулась.

– Вы самый странный фоторепортер из всех, каких я видала в своей жизни.

В голосе ее тоже чувствовался вопрос, и Мэннинг понял, что ступил на скользкую почву.

– В Гаване у меня была своя фирма, мы занимались спасательными работами, а кроме того – подводным фотографированием. После революции я держался до последнего, потому что не мог сообразить, куда подует ветер. И чертовски много людей, живших там, делали то же самое. А потом – едва ноги унес. Все потерял.

Он не сумел скрыть свою горечь, и Анна порывисто подалась к нему и дотронулась до его руки.

– Мне жаль. – В ее словах прозвучали нежность и сочувствие.

– Не стоит. Я счастливее тех бедолаг, что сшиваются в Майами и ждут, пока с Кастро случится какая-нибудь неприятность. Я знаком с нужными людьми, а это важно. Работая внештатным фотокорреспондентом, я сумел обеспечить себе твердый доход.

– А поездка в Сан-Хуан? Она много для вас значит?

– В данный момент – больше, чем что бы то ни было в моей жизни.

– Тогда я рада, что мы согласились отвезти вас.

Мэннингу вдруг стало стыдно за всю свою ложь, за то, что он втягивает Анну и ее отца в опасную игру, к которой они не имели никакого отношения. Его вдруг охватило неистовое желание все рассказать Анне, но она заговорила первой.

– Правда ведь, нет ничего лучше на свете – маленький корабль и ночное море? И все твои беды кажутся такими ничтожными.