это не люди здесь их нет здесь только статуи холодные немые только копии людей их много несусветно много неподвижно-благородных истуканов

волны с размаху ударяются о скалы бьют наотмашь статуи тр-рах-х-ах и разом кончено рассыпались на миллиард кусков в пыль фейерверк раздробленных молекул

― Спасите же спасите

женщина обезумела вконец бессильно повалилась на песок рвет волосы царапает лицо рычит и плачет

волны как живые милосердствуют выносят сына на сырую отмель мать точно самка ослепленная инстинктом вскакивает прижимается к нему

― Сынок мой милый целый мертвый не-е-т

а чайки кружатся кричат нелепо жутко…

Вот и день прошел. Еще один обычный день. Такой же ненужный и тягучий… А до конца осталось ― в общем-то немного. Мало дней осталось до конца…

― Я сегодня отвратительно спала. ― Что так? ― Не знаю. Какой-то сон привиделся… Бессмысленный, жестокий… ― Просто ты вчера переутомилась. Тебе нельзя много говорить. И часто волноваться. ― Господи, ну, сколько можно ― этого нельзя, того нельзя! Ведь я еще жива… ― Все верно. Именно поэтому. А как иначе? Полагаю, только мертвых ограничивать ни в чем не стоит… Не поймут и не оценят. ― Ну и шутки у тебя! ― Я не шучу. Любому, чтобы долго жить, необходимо точно знать свои границы. А тебе ― особенно. Уж ты не обижайся на меня… ― Возможно, ты и прав… Но не могу я по-другому, не могу! Все упорядочить, существовать ― от сих до сих… Ведь я же не машина…

В комнате ― молчание. Пауза. Длинная и пустая, как бесфонарная ночь. Нехорошая пауза. Кажется, что-то совсем рядом напряглось, натянулось и ― дрожит, готовое вот-вот разорваться. Кажется, сейчас ― сию минуту ― что-то разом лопнет и, защемив тишину, зазвенит, разлетаясь на тысячи микроскопических осколков…

В чем дело? Что произошло? Отчего стоит эта ватная, пугающая тишина?

― Лот! Ты где? Ты почему молчишь? ― Что-что? Ах, да, не обращай вниманья, все нормально, успокойся. Просто я задумался, отвлекся на секунду… Ты о чем-то говорила… да, ты вроде бы сказала: машина ― не может чувствовать и волноваться… ― Я так не говорила, Лот. Я только сравнила себя… Хотя, по большому счету… Машина не должна это уметь. Иначе она перестанет быть машиной… ― Вот оно что… Ты, значит, так считаешь…

И снова ― пауза. И снова ― тишина, неуютная, скользкая, холодная, как липкая бумага… Что она сказала? Наверное, ляпнула невзначай такое, чего не должна была вовсе говорить. Ее слова задели, похоже даже ― оскорбили Лота. А что в них особенного? Вот чудак! Ах, если бы она была здоровой, если бы она и впрямь могла все видеть!..

― Ты любишь музыку?

Смешной вопрос! Определенно Лот старается дать разговору новое течение, чтобы уйти от неприятной темы. Хорошо, пусть так…

― Конечно! ― Тогда что б ты хотела послушать сейчас? ― Я не знаю… Как скажешь. ― Ну, а все же? ― Что-нибудь спокойное… И… пожалуй, грустное немного. Это вызывает нежность… ― Будь по-твоему.

Вновь тишина. Теперь ― заполненная ожиданием… Щелчок… …и неожиданно поднялся ветер порывистый тугой что-то кружится над землей как листья

ах ну да она в саду стоит на краю аллеи узкой и прямой упирающийся в горизонт серо-коричневый луч дороги без начала и конца и никого вокруг нет страшно хочется заплакать и уйти и вслед за тем позвать лишь бы утешили хоть как-то обнадежили и улыбнулись кротко добро но к кому взывать кого просить никто и не услышит

пусто бесприютно пусто одиноко нет ни пониманья ни ответа черные старинные деревья вдоль аллеи ветви мокрые тяжелые переплелись подобно пальцам дряхлых стариков и чуть шевелятся едва задует ветер осень на планете листья почти всюду облетели день бесцветен как и облака лохматыми тенями проносящиеся в поднебесье сеет дождь

а дорога точно неоконченный упрямый шаг вперед бездумно тянется за горизонт и ветер дует ей вослед и угодливо прощально кланяются безобразные деревья

сад неожиданно пропал развеялась взлетевши к облакам аллея ветер стих…

― Лот, что это было? ― Густав Малер. Песни об умерших детях. Я… неверно выбрал? ― Нет-нет, что ты! Это было замечательно. Как раз то самое… Но… почему ты мне воспроизвел их, а? Ведь это ты так захотел? ― Не то чтоб захотел… Просто пытался угадать. Порой и вправду хочется взгрустнуть ― тогда как будто лучше понимаешь, что к чему… Зачем…

И еще день прошел. Сколько их осталось позади? А впереди ― если прикинуть… Страшно. Даже оглянуться не успеешь…

― Стань я волшебником, чего б ты пожелала? ― Быть здоровой. ― А еще? ― Еще?.. Вновь очутиться в парке. Чтоб стояла осень… Пусть печальная, но золотая… ― Осень! Тоже мне, сказала! Увядание, тоска… То ли дело весна! ― Нет. Осенью ― проще… Лучше как-то чувствуешь других и… себя. ― Ты уверена? ― Не знаю…

Она улыбнулась, точней, попыталась улыбнуться, но вышло это у нее неловко, даже жалко, будто она извинялась невесть перед кем…

― Скажи мне, Лот, какой был день? ― Когда? ― Сегодня! Что мне дело до вчерашнего? ― О, день чудесный. Прямо ― сказка! Люди сняли меховые шкуры и млеют. Апрель… ― Уже апрель… Лот, я старая? ― Ну вот еще! Глупости какие… А небо синее ― ни облачка, и… ― Лот, я уродливая, некрасивая? ― Да с чего ты взяла?! И вообще ― откуда эти мысли? ― А все-таки, Лот… ― Ну, прошу, не думай ты об этом! Разве ни о чем другом нельзя поговорить? Зачем… ― Так, интересно… Ты же знаешь ― меня всегда интересуют нелепые вещи.

Она чувствовала, что еще секунда ― и она бесстыдно разревется. Конечно, это все глупости. Ерунда, которой не стоит забивать голову. Особенно сейчас… И все же… Нет, нет! Нельзя.

Она должна все знать! Немедленно, всю правду ― даже если будет больно… Слишком долго она не решалась, не считала нужным и возможным говорить о себе, слишком долго не думала о том, что есть такое… Кто такая… И теперь… Иначе… Иначе… А что же, собственно, иначе?

― Ты плачешь? ― Может быть. Сама не знаю. Я устала. От всего… ― Ну, что с тобой такое? Объясни. Что-то беспокоит? Нездоровится, да? ― Ничего, Лот. Ничего не случилось. Не принимай близко к сердцу. Просто я глупая, капризная девчонка. Просто я боюсь… одна…

Ах, какая она сейчас, наверное, жалкая и беспомощная!.. Даже в зеркало не в силах заглянуть. Как хотела бы она хоть с кем-то поделиться сокровенным, главным, так будоражащим порой! Поведать о заветном, наболевшем. И в ответ ― услышать о себе всю правду… Утешение? Быть может. Это тоже иногда необходимо… Утешение обычно лживо ― так ведь для того оно и существует! Ложь во спасение?

А впрочем, в этом тоже есть резон… Лучше уж вовсе не ведать своих недостатков и уповать, что все благополучно, чем постоянно наблюдать, анализировать ― и мучиться от горькой мысли, что они сильней тебя…

Она ― одна. Ничтожная, целиком зависящая от других, она ― при всей чужой заботе ― бесконечно одинока. В том-то и беда, в том-то и дело, что она сама не знает, что же именно ― в отчетливом словесном выражении ― ее тревожит! Она ровным счетом ничего не понимает, и случилось это не сегодня, не вчера ― давно. Нелепый, дьявольский клубок, в котором ей никак не разобраться…

― Я устала, Лот. ― Да, я уже заметил. Ухожу. ― Лот… Лот… ― Я слушаю. Ты что-нибудь хотела попросить? ― Нет, Лот. Пустое. Ни к чему… Спокойной ночи. ― Что ж, спокойной ночи. ― Да постой же, погоди!

Пауза. Проклятые сомнения, проклятая болезнь! Боязнь… Нельзя, нельзя… А почему?

― Лот, поцелуй меня… на прощанье… Кажется, мы больше никогда…

В комнате все словно затаилось. Тишина.

― Уже ушел…

Осторожный скрип половиц возле кровати. Странный, чуть скулящий звук… Будто собака растерялась перед дверью, за которой спрятался хозяин…

― Лот, ты здесь? Не надо, не молчи, прошу! Ну, подойди же ты ко мне! Ведь я все… понимаю, вижу! Я должна тебе сказать…

Молчание. И долго-долго ― тишина.

― Нет, все-таки ушел… Наверно, показалось…