В песчаную долину между скал – аэропорт Рованиеми – беспрерывно прибывали самолеты. Впрочем, этим летом в любом аэропорту Финляндии творилось то же самое. Непрерывный конвейер летательных аппаратов был частью огромного, отлаженного механизма, начинавшего бесперебойную работу, лишь только поток туристов становился достаточно мощным, чтобы оправдать подъем в воздушный океан реактивных лайнеров. Между тем такая лавина самолетов успешно превращала аэропорты в грязные пыльные пустыни.

В своей иступленной суете они вспахали и исковеркали все поле между стоянками и зданием аэропорта – деревянной постройкой с кофейным баром "Баари" в центре и командно-диспетчерской башней на краю. Чтобы пройти к бару, нужно было преодолеть около пятидесяти метров по деревянному с навесом тротуару, проложенному поверх развороченного грязного песка.

Он ждал меня почти в конце тротуара.

Я наверняка не отличил бы его от архангела Гавриила, не окажись он, как мне показалось, несколько коротковат для этого. Если же говорить точнее, он произвел на меня впечатление щеголеватого типа в плаще и светлой шляпе, с кучей элегантного багажа, сложенного под навесом вдоль тротуара так, чтобы он оставался сухим.

Покрой и цвет одежды подчеркивали его нефинское происхождение, и я заговорил с ним по-английски:

– Вы не обидитесь, если я, стараясь не сломать шею, переберусь через ваш багаж?

– Мистер Кери? – спросил он.

– Да, я Билл Кери, – кивнул я и стал внимательно разглядывать его до мелочей.

Поначалу мне пришло в голову, что выглядит как-то неопределенно, и среди всех посетивших меня в тот день мыслей эта потом оказалась самой правильной.

Он выглядел несколько коротконогим, но не низкорослым. Плащ у него был однобортным, без пояса, какого-то цвета слоновой кости, отчего смотрелся гораздо дороже обычного ширпотреба. Кроме того, он обладал способностью всегда казаться чистым и ухоженным, но без назойливого впечатления свежекупленного. Его шляпа, американская версия островерхой панамы для гольфа, была того же материала. Изящные коричневые туфли с тиснением ручной работы – из кожи с мягким глубоким блеском. Одежда подчеркивала его состоятельность, но не кричала об этом; он явно привык к такому стилю, и чувствовалось, что тот был для него естественным.

А вот лицо его, стоящего на изуродованном летном поле как раз на широте Северного полярного круга, выглядело неестественно, не вязалось с окружающей обстановкой. Круглое и гладкое, оно по-детски или по-ангельски светилось мягкостью огромных серых глаз. И хотя те казалось воплощением самой кротости, сам он не отличался ею ни в малейшей степени: среди лежащего на тротуаре багажа виднелись четыре поношенных футляра с ружьями.

– Извините, сэр. Я – Фредерик Уэлс Хомер, – сказал он, протянув руку. У него был гортанный американский акцент. Свое имя он, видимо, произнес так, как привык представляться, не пытаясь произвести на меня впечатление. Я пожал ему руку, она была маленькой, холеной, но крепкой.

– Мистер Кери, не могли бы вы доставить меня кое-куда на вашем самолете?

Эта мысль мокро и глухо больно шлепнулась в мои мозги. Я замахал руками.

– Потом, потом. Поговорим после завтрака.

– Завтрака, сэр? Сегодня? Для завтрака вроде бы поздновато.

Он вежливо удивился. Контроль за эмоциями выдавал его возраст – около тридцати пяти, на несколько лет моложе меня по возрасту и на сто лет – по нынешнему самочувствию.

В его замечании был резон: встретились мы около четырех часов пополудни. Пришлось деликатно пояснить.

– Я только что прибыл из Стокгольма и пребываю в сильнейшем похмелье. Перед отлетом мне не хотелось ни есть, ни пить, и, по правде говоря, и сейчас не хочется. Но если я собираюсь жить дальше, то надо все-таки выпить чашечку кофе.

Мысль о кофе вновь вызвала в нем какую-то неопределенную реакцию, и в связи с этим у меня возник вопрос:

– А как вы узнали, что это я?

Он мягко улыбнулся:

– Мне сказали, чтобы я искал высокого англичанина, летающего на амфибии типа "Бобер" и... и одетого как вы.

Как бы там ни было, а человек был хорошо воспитан: "одетого как вы" подразумевало бейсбольную кепку, тиковые брюки цвета хаки, перемазанные керосином, кожаную куртку, выглядевшую так, словно я в ней удалял нагар с поршней (как, впрочем, оно и было), и американские десантные ботинки на шнуровке, к правому крепился нож Фарберина для коммандос.

Я многозначительно ухмыльнулся и заявил:

– Вы меня не обманете. Вы же настоящий Роберт Е. Ли, знаменитый джентльмен с Юга.

С печальной улыбкой он ответил:

– Я ненавижу обманывать, сэр, но в конце концов мы с ним выходцы из того же самого штата.

Я уточнил:

– Вирджиния.

Он кивнул в знак согласия, я тоже; затем, сгибаясь в три погибели под тяжестью его багажа, я зашагал в тот чертов "Баари".

Получив свой кофе, черный и очень горячий, в огромной чашке, я направился в тихий уголок воевать с ним один на один. Однако куда раньше, чем я успел что-то сообразить, кто-то резко отодвинул стул с противоположной стороны стола, шлепнулся на него и так же резко придвинулся к столу. Роберт Е. Ли никогда не позволил бы себе такого с человеком, страдающим с похмелья. И в самом деле это был он, а Вейко. Он спросил:

– Когда ты собираешься закончить работу на компанию "Каайа"?

Он обратился ко мне по-английски, но даже в моем состоянии я сразу смог почуять, что ему от меня что-то надо. Обычно мы разговаривали друг с другом по-шведски. Финский язык – один из труднейших в мире, и я никак не могу добиться нужной беглости речи. Но чаще мы с Вейко вообще не разговаривали. Он самый большой жулик в Лапландии. Я ничего не имею против разговоров с жуликами, но только не с теми, о которых всему миру известно, что они жулики. Однако я не знал, что за аферу проворачивал он в этом году.

– Убирайся, я до смерти занят.

Он наклонился ко мне через стол.

– Для тебя есть работа, если ты быстро развяжешься с "Каайа". Не здесь, в Швеции.

Я сосредоточенно уставился на него. Нет, он не походил на Деда Мороза, он просто выглядел, как самый большой лапландский жулик: низкорослый, очень плотный мужчина в двубортном костюме из полосатого, зеленого с черным, материала, настолько же соответствующего Лапландии, насколько соответствовал бы ей тигр. Лицо – достаточно полное (что не типично для народа, любящего картошку), но гладкое и не обветренное.

Я отхлебнул кофе.

– Что за компания предлагает работу?

Потом я придумал вопрос получше:

– Какова твоя доля?

Он раскинул руки и улыбнулся счастливой, открытой улыбкой продавца подержанных автомобилей.

– Всего несколько процентов.

– Когда начинать?

– А скоро ты закончишь с "Каайа"?

Я вернулся к кофе.

– Не могу. Контракт заключен до первого снега.

– Врешь, – улыбнулся он еще шире. – "Каайа" таких контрактов не заключает. Когда ты освобождаешься?

Я глотнул еще кофе. Он делал свое дело, и лишь теперь я до конца понял, что весь подход Вейко был, вероятно, способом выяснить, какой район для "Каайа" я обследовал. Такое вечно происходит, когда в районе, где одна фирма полагает обнаружить ценные минералы, вдруг становится заметен интерес другой поисковой фирмы. И Вейко был тем идеальным человеком, которого следовало бы нанять, чтобы выведать, чего я тут нащупал.

Конечно, если даже вдруг представить, что все, кроме северных оленей, не ведают, что Вейко был жулик, то теперь-то каждый должен был заподозрить неладное.

– Что это за работа? – спросил я. – Поиск? Доставка?

– Тебе объяснят на фирме. Когда ты сможешь начать?

– Я не могу. У меня контракт с "Каайа". А почему ты не предложишь эту работу Оскару Адлеру?