— Доказательство сидит передо мной. Но я хотел бы знать, каков он как солдат.

Обдумывая слова, Гален спокойно ответил:

— Он может быть грозным врагом, лорд Церрикс, Когда он сражается с врагами Рима, он делает это лично. Он сам идет впереди колонны, на виду у врага, и заражает своим мужеством солдат, разделяя с ними опасность. Но его воинские способности сочетаются с государственным складом ума и верой в то, что завоевание не имеет смысла, если за ним следует сопротивление. Он понимает чувства завоеванных людей и умеет учиться на чужих ошибках. Война не приносит ничего, если следом за ней идет беззаконие. Поэтому он будет искать мира.

— А ты веришь этому?

— Да. Иначе я не был бы здесь.

Церрикс потрогал толстое шейное кольцо из золота. Торк, символ королевского сана, внезапно показался ему тяжелым. Насколько он может доверять человеку, сидящему напротив? Он припомнил предостережения Мирддина. Доверяться им или собственным инстинктам? Был ли путь, которым он хотел пойти, верным?

И как будто прочитав мысли Церрикса, римлянин заговорил:

— Ты выбрал дорогу, король Церрикс. Я прошу тебя следовать ей. Насколько грозным Агрикола может быть в качестве врага, настолько ценным он может стать в качестве союзника. Я попросил бы тебя дать ему возможность доказать это.

Внезапно Церрикс почувствовал непомерную усталость. Ноша, лежавшая на его плечах, — судьба его народа — была слишком тяжела для одного человека.

— Из этого может ничего не получиться, мой друг. Он заметил тень подозрения и замешательства, мелькнувшие в темных глазах, и неохотно объяснил:

— Агрикола сделал свой выбор. Распыленность ваших сил оказалась столь же несущественной, как и неудобное для похода время. Мои разведчики донесли мне, что он покинул Лондиниум и направляется на запад, к Виркониуму.

— Тамошние гарнизонные лагеря были постоянной базой для его старого корпуса, двадцатого легиона, — прервал его римлянин. — Это может ничего не значить.

Церрикс покачал головой:

— По слухам, он прикажет своему старому корпусу выступить против напавших на кавалерийский отряд в этом месяце.

Подозрение и замешательство исчезли, однако это известие, казалось, не слишком удивило римлянина. Он просто опустил голову, как бы задумавшись. Но тут Церрикс услышал длинный вздох сквозь зубы и приглушенное яростное проклятие и понял, что таким образом центурион пытается сдержать свои эмоции.

— И все же я умоляю тебя подождать. Если Агрикола и начал поход, он начал его против тех, кто покусился на репутацию Рима, тех, кто дерется, не желая мира или милосердия. Твое стремление к миру известно, так же известны станут твои теперешние действия. Если ты присоединишься к взбунтовавшимся племенам, ты и твои люди обречены. Веди себя, как прежде. Не отправляй своих воинов на войну, держи их здесь, в горах, в безопасности. Более того, употреби все свое влияние на тех вождей, которые еще колеблются. Стань Верховным королем, который наконец объединит ордовиков под ветвью мира.

— А почему я должен верить твоим словам? — Церрикс покачал головой. — По правде говоря, я даже не могу быть уверенным в том, что ты не был послан сюда именно с этой целью — разъединить племена. Тот, кто скрывается под личиной друга и союзника, может причинить гораздо больше вреда, чем откровенный враг. Вашим легионам в борьбе с нами ничто не может помочь больше, чем мелкие племенные склоки и отказ от сотрудничества и единства. Если по твоему совету я промедлю или вообще не помогу моим братьям в их битве, несомненно, они станут легкой жертвой ваших легионов. И тогда, если взгляд Орлов обратится к моим горам, не останется никого, кто смог бы прийти мне на помощь.

Римлянин улыбнулся с непоколебимым спокойствием человека, который уверен в себе и не боится правды.

— Если бы ты так думал, я умер бы сегодня под кнутом Балора и никогда не узнал бы о намерении Агриколы выступить. Еще не поздно. Если ты боишься тех сведений, которые я мог собрать за это время или сомневаешься в честности моих намерений, убей меня сейчас. У тебя за поясом кинжал. А если ты не готов сделать это, тебе стоит только позвать своих воинов.

Гален увидел, как глаза человека посветлели от ярости.

— Если настанет момент, римлянин, когда я усомнюсь в твоей честности, перестану тебе доверять или увижу в тебе угрозу своему народу, мне не понадобится звать своих людей. Запомни это, и как следует запомни — я убью тебя.

Гален молча склонил голову.

— Если мы согласны в этом, король Церрикс, не выслушаешь ли ты совет?

— Продолжай.

Облегченно вздохнув, Гален сосредоточился. До какой-то степени он убедил Церрикса в том, что ему можно доверять. Теперь он должен был убедить короля-воина подождать, чтобы дать возможность Агриколе убедить ордовиков в том же. Как бы ни были огорчительны новости о быстрых действиях Агриколы против мятежных племен, Церрикс должен признать, что эти ответные действия были справедливыми. Агрикола воспринял факт нападения, как и должен был воспринять — как проверку. Если бы новый наместник в Британии не прореагировал бы на этот вызов, он не внушал бы уважения восточным племенам, уже находящимся под управлением Рима. Если бы он не ударил незамедлительно, чтобы успокоить этот бунт на западе, он рисковал бы всеобщей войной.

Гален верил в то, что он сказал Церриксу, и сейчас его вера выразилась в просьбе о спокойствии.

— Агрикола привержен мысли об установлении мира в Британии. Именно поэтому он должен вести себя твердо с теми, кто не только предпочитает войну, но и выбирает ее. Не спеши с ответными действиями и подожди результатов этого первого предприятия. То, что это случилось в месяц, которому мы дали название в честь великого Августа, человека, предпочитающего завоеваниям мир, можно считать благоприятным знаком, хорошим предзнаменованием. Подожди также, чтобы узнать наверняка, что за человек Агрикола.

— А если я решу подождать, а потом узнаю, что он не отличается от своих предшественников… Если кампания, которую он проводит, не ограничится уничтожением тех, кто открыто начал войну, а распространится и на тех, кто не поднимал оружия против Рима, — что тогда?

— Тогда наши пути разойдутся. Мы снова станем врагами, лорд Церрикс.

— Я предпочел бы, чтобы мы остались друзьями.

— Я тоже.

— По крайней мере, ты откровенен. — Церрикс сухо рассмеялся. — Хорошо, Гален Мавриций. Я подожду до того момента, когда твой наместник либо оправдает твое доверие, либо потеряет его.

Указывая, что на этом аудиенция окончена, Церрикс откинулся назад и вызвал ожидающих снаружи людей, чтобы проводить пленника обратно к его товарищам.

Гален поднялся на ноги, поморщившись при этом. На этот раз он не пытался скрыть боль. И не беспокоился по этому поводу, настолько велико было возникшее этой ночью между ними доверие — Церрикс заслужил право видеть это.

— Прежде чем ты уйдешь… — глядя на него, Церрикс неожиданно поднял руку, задерживая людей, — еще одно. Ты был откровенен во всем, кроме одного. Так как это вопрос личный, я уважу твою сдержанность. Но если ты останешься у нее, это будет рискованно и опасно. После случившегося сегодня появятся новые подозрения. Твои собственные люди могут увидеть в этом повод, чтобы поставить под вопрос твою верность. Не желаешь ли ты, чтобы я отменил свой приказ и забрал тебя от нее?

Этот вопрос застал Галена врасплох. И все-таки прежде, чем его могла остановить логика или какой-нибудь довод, прозвучало "нет".

— Ты уверен в этом? — Церрикс молча, внимательно разглядывал его. — Ты можешь решить сейчас и только сейчас.

— Я ответил, — холодно сказал Гален, чувствуя, как к нему возвращается исчезнувшее было хладнокровие. Причины его ответа были личные. Он не обязан давать какие-либо объяснения.

— Пусть будет так. — Церрикс кивнул.

Увидев, что римлянин обнаружил свою боль, он понял значение жеста — это была демонстрация доверия и честности, возникших между ними дружеских отношений. Поэтому он не мог не ответить тем же, тем более зная, что случится дальше. Честь требовала сделать такое предложение. Но римлянин отказался. Теперь долг был уплачен, и совесть Церрикса спокойна.