Я думаю, что окончательная проверка на ложность ничуть не связана с характером следствий из убеждения, но связана с характером отношения между словами и ощущаемыми или припоминаемыми фактами. Убеждение «верифицируется», когда возникает ситуация, которая приносит чувство оправданности соответствующего ожидания; и оно фальсифицируется, когда мы испытываем чувство удивления. Но это относится только к убеждениям, предполагающим возможность подтверждения или опровержения в будущем.

В самом деле, ни один человек, думающий правдиво, не может считать, что всегда плохо говорить неправду. Те, кто считает, что ложь – это всегда плохо, вынуждены дополнять эту точку зрения немалой казуистикой и частой практикой запутывающих двусмысленностей, благодаря которым они обманывают, не признаваясь себе во лжи.

Любовь – это слово, охватывающее разнообразные чувства; я употребляю его преднамеренно, поскольку хочу охватить их все. Любовь как эмоция – я говорю именно о ней, ибо любовь «из принципа» не кажется мне подлинной – находится между двумя полюсами: с одной стороны, чистое очарование созерцания, а с другой – чистая доброжелательность.

Моя позиция, однако, в действительности состоит не во враждебности к моральным нормам; она, в сущности, выражена святым Павлом в отрывке о милосердии. Я не всегда нахожу себя в согласии с этим апостолом, но в этом вопросе я чувствую совершенно то же, что и он – а именно, что никакое повиновение моральным нормам не может заменить любви, и что там, где есть подлинная любовь, она сможет, при помощи разума, создать такие моральные нормы, какие необходимы.

Любовь не может существовать как обязанность: говорить ребенку, что он должен любить своих родителей, своих братьев и сестер, в лучшем случае совершенно бесполезно. Родители, желающие быть любимыми, должны вести себя так, чтобы вызывать любовь; и они должны стараться дать своим детям такие физические и духовные качества, которые вызывают добрые чувства.

Человек, который наслаждается хорошим обедом или высекает из мрамора статую, видит в материи не враждебную стихию, а возможности. Напротив, аскет (будь он последователен, он был бы манихеем) отрицает все материальные удовольствия и видит их причину в материальной части своего "я", к освобождению от которой он стремится. Это отрицание относится не только к удовольствиям, которые обычно называют чувственными, но и ко всему миру искусства, ибо искусство связано с чувством. Такая мораль – плод безысходности; она возникает только после того, как утрачена природная радость бытия.

Операция, посредством которой мы, исходя из рассмотрения W в целом, приходим к выводу «P есть часть W» [разборка на части], называется анализом. Она имеет две разновидности: логический анализ и анализ пространственно-временных частей.

Таким образом, мы должны предположить, что природные процессы скорее имеют характер, приписанный им аналитиком, чем холистический характер, как верят противники анализа. Я не утверждаю, что холистический мир логически невозможен, но я утверждаю, что в нем не могли бы возникнуть ни наука, ни эмпирическое знание.

Все суждения, которые не являются тавтологиями, мы будем называть «синтетическими». В силу приведенного выше аргумента, простейшие виды суждений должны быть синтетическими. Чтобы можно было использовать логику или чистую математику в процессе получения не-тавтологического знания, нужны другие источники знания вне логики и чистой математики.

Дело в том, что вся концепция «силы» ошибочна. Солнце не проявляет силу по отношению к планетам; согласно закону гравитации Эйнштейна, на планету влияет только то, что находится в ее ближайшей окрестности. Каким образом это происходит, станет понятно в следующей главе; сейчас мы только касаемся необходимости отказа от понятия «сила». Этим понятием мы обязаны ошибочным представлениям, возникшим из ощущения соприкосновения.

Чтобы жить хорошей жизнью в самом полном смысле, человек должен иметь хорошее образование, друзей, любовь, детей (если он их хочет), достаточный доход, чтобы защитить себя от нужды и тяжелых забот, хорошее здоровье и нескучную работу. Все эти вещи в различной степени зависят от социального окружения, и им благоприятствуют или мешают политические события.

Хорошая жизнь должна быть прожита в хорошем обществе, иначе она не вполне возможна. Хорошая жизнь – это жизнь, вдохновляемая любовью и руководимая знанием.

Образы, в противоположность ощущениям, могут быть определены лишь благодаря их особой причинной обусловленности: они вызываются ассоциацией с ощущением, а не внешним по отношению к нервной системе стимулом – или, вероятно, нужно сказать: внешним по отношению к мозгу, если речь идет о высших животных.

Факт ощущения или образа сам по себе не составляет знания, однако любое ощущение или образ могут стать известны при подходящих обстоятельствах.

Образы возникают по-разному и играют различную роль.

Некоторые из них появляются как приращение некоторого ощущения и могут распознаваться как образы лишь психологами; они формируют, например, осязательные свойства вещей, которые мы только видим, и визуальные свойства вещей, к которым мы только прикасаемся. Я думаю, что сновидение отчасти принадлежит к этому классу образов: некоторые сны возникают как следствие неправильной интерпретации некоторых обычных стимулов, и в этих случаях образы подсказаны ощущением, но подсказаны менее разборчиво, чем если бы мы были в бодрствующем состоянии. Кроме того, существуют образы, которые связаны не с существующей реальностью, но с ситуацией, которая локализована в прошлом; они иногда, не обязательно всегда, присутствуют в памяти.

Существуют также образы, совершенно не соотнесенные с реальностью, если нас не обманывают связанные с этими образами чувства, – образы, витающие в наших головах, когда мы грезим или испытываем страстные желания.

Наконец, существуют образы, которые вызываются умышленно, например, когда мы размышляем, как украсить комнату.

Мы можем попытаться отличить образы от ощущений по отсутствию у нас убеждения о «физической реальности» образов. Когда мы знаем, что ощущаем образ, мы не связываем с ним убеждение, которое мы должны связывать с ощущением: мы не считаем, что образ обладает той же властью давать знание о «внешнем мире». Образы являются «воображаемыми»; в некотором смысле они «нереальны». Однако, отличие образов от ощущений сложно проанализировать или с точностью установить. То, что мы называем «нереальностью» образов, требует истолкования; оно не имеет ничего общего со значением, выраженным в высказывании «не существует этой вещи».

Образы являются такой же подлинной частью действительного мира, как и ощущения. Все, что мы на самом деле имеем в виду, называя образ «нереальным» – это отсутствие сопутствующих обстоятельств, которые присутствуют в случае ощущения.

Когда вы слышите, как кто-то говорит о Нью-Йорке, вам на ум, вероятно, приходит некоторый образ, связанный либо с самим местом (если вы там были), либо с определенными его изображениями (если не были).