— Я пловец, каких мало, — с достоинством отвечал Остер Кинн. — И большую часть дня буду проводить вне плайвера. За съестные припасы тоже не беспокойтесь. Меня вполне устроит сырая рыба.

— Ладно, будь по-вашему, — остыл капитан. Наблюдавшие за ним матросы знали, что затишье это временное, поскольку Кэйтайрон никогда не прочь выпустить пар…

Из-за сильного встречного течения шхуна немного кренилась влево, что, впрочем, не мешало Сэй-Тэнь не спеша прогуливаться вдоль ватервейса[1]. Кто-то в «вороньем гнезде» распевал матросскую песенку. А капитан деловито отдавал команды:

— Поставить булинь по нижней шкаторине!

— Убрать стаксель!

— Накрутить стаксель с фалом вокруг штага!

Эти и прочие непонятные выражения долетали до Таймири, которая, устроившись в шезлонге, с закрытыми глазами слушала корабельную симфонию. А симфония была что надо: музыкально трепетал на ветру парус, музыкально скрипели мачты, и не менее музыкально клокотала река, где как раз купался Остер Кинн. Только чайки не кричали. Ни чаек, ни других птиц в стране Лунного камня уже век не видывали.

Чуть поодаль от шезлонга неопытный юнга учился промерять глубину с помощью разноцветного футштока. И было слышно, как его ругает старший по званию.

«До чего же всё-таки здорово валяться вот так, на солнышке, и ни о чем не думать. Плыть себе и плыть», — подумала Таймири. Приоткрыв глаза, она встретила широкий взгляд облачного ока в лазурном исчерченном небе. Этот новый узор из серебристых стратосферных облаков крепко завладел ее вниманием.

— Быть того не может! — воскликнул оказавшийся рядом философ. — Вот он, знак свыше! Небесный глаз!

Повернуть голову в сторону Диоксида стоило Таймири больших усилий. Ну, чего он раскричался? Подумаешь, какой-то глаз!

— Этой ночью нужно будет обязательно свериться со звездами, — сказал философ самому себе и важно прошествовал к каюте.

Ночью Диоксид как-то исхитрился погасить все навигационные огни, взять у капитана подзорную трубу и при этом не вывести его из себя. Смекнув, что на судне готовится нечто очень увлекательное, Остер Кинн поднялся по канату на палубу, не произведя при этом ни единого шороха.

— Вы смыслите в астрономии? — спрашивал философ, настраивая прибор. — Если нет, я научу. Вон Полярная звезда! А вон Южный Крест. Да, южная часть неба самая интересная… Гляньте-ка во-он туда!

Минорис безропотно следовала каждому указанию старика, и скоро у нее затекла шея. Потирая чуть ниже затылка, она начала осознавать, как тяжко приходится астрономам, когда они ночами напролет рассматривают звездное небо. Что касается Таймири, то ей дела не было до наставлений Диоксида. Подсунув под голову подушку, она улеглась прямо на лакированный настил, закинула ногу за ногу и мечтательно произнесла:

— Хотела бы я иметь такие глаза, чтобы видеть планеты и галактики без всяких там телескопов!

— Это не так уж и сложно, — на самое ухо прошептал ей Остер Кинн. — Нужно всего лишь заменить хрусталик трехслойным объективом и перевернуть светочувствительную поверхность глаза. Сетчатка, как ни странно, расположена у людей задней плоскостью к свету.

— Куда ни кинь — сплошь интеллектуалы! Просто диву даешься! — съязвила Таймири. Она перевернулась на бок, чтобы лицезреть физиономию этого умника. — А вы не боитесь капитанского гнева?…

Между тем лицо философа просветлело, руки задрожали, а глаза наполнились слезами восторга.

— Эврика! — вскричал он. — Настал тот день, когда я сумел вникнуть в смысл начертанных на небе письмен!

Таймири хмыкнула. Вишь, какой впечатлительный! А Минорис, похоже, полностью разделяла его ликование. Как и полагается любой порядочной ученице.

Палуба постепенно заливалась лунным светом, и в этом свете всё четче вырисовывался силуэт капитана Кэйтайрона. Притаившись за углом, он следил за «астрономами». Как бы подзорную трубу не сломали. Удивительно, отчего Остер Кинн со своим исключительным зрением его не заметил! Теперь безбилетнику грозила очередная вспышка ярости и изгнание за борт. Конечно, можно было бы наскоро сообразить и заделаться матросом, если бы не совесть, которая преследовала Остера Кинна с самой колыбели. Но на сей раз, вопреки ожиданиям, капитан не стал никого пропесочивать. Он пребывал в благодушном настроении, а всё потому, что нашел, наконец, свои золотые часы на цепочке. Часы — помощник незаменимый. Работать — работают, а жалованья не просят. Когда, в результате многочасовых раскопок, Кэйтайрон извлек из-под бумажных завалов свой брегет, то прямо-таки светился от счастья и даже попробовал станцевать. Но танцевал он неважно.

— А-а, вы здесь? — обратился он к Остеру Кинну. — Так и быть, оставайтесь. Будете нести вахту.

— Потравить приводной трос! Выбрать шкот на галс! Поднять гафельный парус! — слышались команды Кэйтайрона. Его будильник сработал вовремя, и он встал ни свет ни заря.

Было промозглое утро. Ветер крепчал, но в каюту порывы не проникали.

— М-м-м! Вкусно-то как! Что это? — спросила Таймири, зачерпывая ложкой суп.

— Уха, — скупо отозвалась Минорис. — Остер Кинн постарался. А Сэй-Тэнь по-прежнему спит.

— Она и вчера к уроку астрономии не вышла. Зюм и тот под ногами путался, — сказала Таймири. — Странно.

— Разбудила бы ты ее, что ли…

— Растормошить? Без проблем!

Но в этом-то и состояла главная проблема. Сэй-Тэнь лежала пластом и никак не реагировала на призывы. Снотворное она не употребляла, спиртного в рот не брала — Таймири могла бы поручиться. Что же тогда? Страшная догадка поразила обеих девушек, когда они поняли, что Сэй-Тэнь не дышит.

— Минорис, побудь здесь, а я сбегаю за капитаном!

Таймири вылетела за дверь, больно поцарапавшись о косяк. И, выскочив наружу, тотчас растянулась на полу. Благо, когда-то ее учили, как надо падать, чтобы не расшибить себе нос. Волосы ее растрепались, а изморось украсила несуразную прическу мелкими, липкими капельками. В довершение всех бед, ужасно раскачивалось судно. Палуба сделалась скользкой, как каток. И Таймири с размаху налетела на Остера Кинна.

Тот придержал ее за руку, где, на среднем пальце, искрилось кольцо — пять голубых лепестков в серебряной оправе.

— Какое красивое! — подивился он. — Откуда?

— Потом, потом, — отмахнулась та. — Мне к капитану! Сэй-Тэнь совсем худо.

— Ха! — сказал Остер Кинн. — Да что он может, твой капитан! Он и с судном-то кое-как управляется. К тому же, в такую погоду из каюты лучше не высовываться — чего доброго, в воду свалишься.

Таймири стала в отчаяньи заламывать руки — совсем как тетушка Ария, когда в холодильнике не находилось нужных ингредиентов для блюда. И Остер Кинн сжалился. Провел ее до самого капитанского мостика.

— Штормовое предупреждение! Пассажирам настоятельно рекомендую вернуться в каюту! — прогремел капитан в рупор. — Погода — дрянь дрянью!

— У нас срочное дело. Сэй-Тэнь, кажется…. в коме, — пролепетала Таймири.

— Что она сказала? Аберрация? — переспросил Кэйтайрон, сообразуясь со своим представлением о слове «кома»[2].

— Пассажирке плохо! — гаркнул ему на ухо Остер Кинн. — То ли жива, то ли мертва — не разобрать!

Таймири одарила его убийственным взглядом. Нашел время шутить!

А Кэйтайрон оторопел.

— Я, знаете ли… Я как-то не учел, что может понадобиться врач.

— У вас нет врача?! — проорал Остер Кинн. — Плохи наши дела! Как говорится, суши весла!

Река так разбушевалась, что он был вынужден всё время орать. Таймири от его крика так и подпрыгнула:

— Ты бы сразу ко мне обратилась! Я в таких вещах хоть немного, но разбираюсь!

И, чтобы не быть голословным, Остер Кинн поволок ее обратно к каюте.