На другое утро его разбудил шум якорной цепи. Он поспешно вышел на палубу и увидел вершину Мон-Пеле, увенчанную облаками, розовыми от восходящего солнца. По склону горы к городу спускался потоком зелени лес; город, казалось, вырастал прямо из леса; верхушки пальм виднелись над красными крышами домов; дома, пальмы, сады, лестницы, заросшие мхом, ведущие с нижних улиц к верхним, опять дома, старые, тяжеловесные, окрашенные светлой краской, опускались уступами от края леса до самого края гавани, вода которой лежала еще в ночной тени.

Несмотря на раннее утро, город уже проснулся, и Гаспар повсюду видел людей, стремившихся к гавани. Он знал много тропических городов, где среди пальм можно было видеть однообразные серые дома европейцев, но такой красоты он еще никогда не встречал.

Другие суда стояли на якоре рядом с «Прекрасной Арлезианкой». С берега доносились запахи земли, перемешиваясь с запахом моря. Пахло тропическими цветами, жасмином, ванилью и соленой водой.

Капитан Сажес, одетый в чистый белый китель и празднично настроенный, подошел к Гаспару.

– Лучше, чем у котлов? – сказал он, видя, что Гаспар любуется городом. – Лучше, чем в машинной, а? Ну, идем! А то мы не успеем позавтракать до прибытия таможенных чиновников.

Они отправились в каюту, куда повар принес кофе. Завтрак еще не был закончен, когда таможенные чиновники явились. Капитан угостил их вином и папиросами. Они, по-видимому, были с ним на приятельской ноге: груз и здоровье черной команды беспокоили их очень мало. Гаспар оставил каюту и вышел на палубу.

Сен-Пьер стал совсем другим. Краски сбежали со склонов Мон-Пеле, свет протянул свою руку и нарушил нежную игру красок рассвета. Когда Гаспар вышел из полутемной каюты, яркая лазурь ослепила его. Голубое небо, ликующее, блестящее, пылающее, а посреди этого моря лазури – Сен-Пьер, как мечтатель, разбуженный солнцем.

Воздух был так прозрачен, что красные черепицы на крышах точно горели; над каким-то консульством развевался флаг; пальмы качались от ветра, пропитанного пряными ароматами земли и доносившего звуки города, который был скорее похож на ослепительно прекрасную картину, чем на живой город.

Вокруг «Прекрасной Арлезианки» сновали лодочники – желтые ребятишки в маленьких челноках. Они кричали что-то черным матросам и, увидя Гаспара, начали предлагать ему бросить монету, чтобы нырнуть за ней. Но не успел он сунуть руку в карман, как капитан и чиновники вышли на палубу. Гости предложили доставить Гаспара и капитана на берег. Сажес, по-видимому, успел им рассказать об участи «Роны», потому что дорогой чиновники засыпали Гаспара вопросами.

При виде капитана маленькие лодочники рассыпались во все стороны. Гаспар слышал, что они все поют какую-то песенку, но слов он не мог разобрать. Видно было, что капитан не пользовался их любовью.

Гавань была полна народа: голые дети, полуголые мужчины, черные, бронзовые, всех оттенков люди, болтавшие без умолку на исковерканном французском языке. Среди зевак, лодочников, рыбаков и грузчиков кое-где виднелись женские фигуры, пестрые, как тропические птицы, грациозные в своих полосатых юбках и ярко-желтых тюрбанах. Никогда Гаспар не приставал к более чудесному порту, такому действительно живому, такому своеобразному. Выйдя на берег, он сейчас же испытал то, что испытывает всякий в Сен-Пьере впервые, – он почувствовал, что город захватил его.

Сажес, простившись с чиновниками, пошел в город вместе с Гаспаром. На улицах все время слышался шум моря и журчанье потоков, бежавших с гор. Лестницы вели на улицы, ослепительно пестрые, местами затемненные черной тенью домов, наполненные ярко одетыми людьми, подвижными, болтливыми, стройными, как пальмы. Наряду со старыми костюмами туземцев, там можно было видеть женщин, одетых в давно сданные модой в архив платья, отзвук тех мод, которых больше нельзя встретить нигде.

Они поднялись в гору по улице Виктора Гюго. Гаспар оглянулся и увидел гавань; на темной поверхности воды, точно повиснув в воздухе, виднелась «Прекрасная Арлезианка».

Это была картинка, помещенная в конце первой главы его жизни. Море, остров, вечно кричащие чайки, убитый Ив, машинное отделение, Марсель – все лежало за ней. А здесь была новая земля и начиналась новая жизнь. Все прежнее казалось далеким, давно прошедшим, но на самом деле оно было совсем рядом с ним, в образе капитана Сажеса, и могло во всякую минуту протянуть руку и взять его за плечо.

Белые зонтики, полосатые занавески на верандах, черные тени, смех, движение, краски, пестрые люди, пестрые платья, бледно-желтые дома, синее небо, потоки яркого света под лазурным небом, – такова улица Виктора Гюго, на которой очутился Гаспар.

Шагов не было слышно – все ходили босые. Эти стройные, грациозные люди двигались бесшумно. Звучали лишь постоянные крики продавцов сигар и фруктов, голоса детей и их веселый смех. Вы проходите мимо продавцов и лавок и выходите на небольшую площадку, посреди которой, словно алмазный цветок, вечно бежит и искрится, играя на солнце певучий фонтан. Везде ручейки и фонтаны. Всю эту воду с неусыпной заботливостью посылает в город вулкан Мон-Пеле, восседающий за лесом на своем высоком троне в тюрбане из облаков.

Сажес купил себе цветок и сунул его в петлицу. Проходя мимо кафе, он взял Гаспара под руку и ввел его в помещение, заставленное мраморными столиками. На каждом столике стояла ваза с яркими цветами. За столиками сидели люди, одетые в белые костюмы и широкие панамы. Все они здоровались с капитаном, но без признака радости, как будто по принуждению.

Усевшись за столиком в углу, Сажес позвал официанта и один из них торопливо подбежал к нему.

– Здравствуй, Жюль.

– Здравствуйте, мисси [3].

– Как шли дела с тех пор, как я уехал?

– Хорошо, мисси. Жюль работал, много работал, целый месяц, а раньше – не так хорошо.

Сажес приказал подать вина и, предложив Гаспару сигару, закурил сам. Закинув ногу на ногу, он проговорил совсем другим тоном:

– Поговорим о деле!

– О деле?

– Да! Здесь это называется делами. Вот что! Я хочу знать истинную историю золота в поясе. Я хочу знать побольше об этом острове – острове чаек – и корабле с сокровищами.

Гаспар воображал, что дело об острове кончено между ними на том, что капитан получил свою долю. Он ничего не рассказывал ему о коралловом корабле и не мог понять, о каких сокровищах толкует капитан.

– Да это ведь дело конченое, – сказал он, помолчав. – Я рассказал вам свою историю, вы получили свою долю… И потом я не понимаю, о каком корабле с сокровищами вы толкуете. Я ничего подобного не говорил.

– Друг мой, – ответил Сажес, – между капитанской каютой и каютой помощника – тонкая перегородка, через которую слышно каждое слово. Если обитатель каюты помощника во сне беседует с Ивом о сокровищах, которыми наполнен корабль – капитан делает свои заключения. Если, кроме того, этот человек явился на судно с какого-то острова и у него в кармане старое испанское золото, если он сознается, что убил какого-то Ива, с которым он во сне беседует о дележе, – словом, вы понимаете?

– Что?

– А вот что: или выкладывайте все, что вы знаете об этом деле, или я даю вам честное слово, что сейчас же иду к властям и рассказываю им то, что знаю.

При этих словах лицо капитана совсем изменилось. Маску добродушия сняло как рукой, и капитан явился таким, каким он был на самом деле, – не романтическим злодеем, нет, мелочным, расчетливым торгашом.

Гаспар молчал. Сердце его сжалось – не от страха перед властями, а от страха перед капитаном и его образом действий. Он чувствовал себя в липких тисках шантажа. Он испытывал это ощущение на «Прекрасной Арлезианке» и думал, что избавится от него, когда сойдет на берег. Теперь он почувствовал, что щупальцы охватили его еще сильнее. Он сознавал, что бороться с капитаном бесполезно, что он окончательно потерял себя, выболтав ему свою тайну за стаканом рома.