У де Немюра не хватило ума оставить без внимания проповедническое рвение своей супруги. Дуэль привлекла к невинной, по сути, беседе внимание и сделала ее предметом сплетен. К репутации Марка, и без того отвратной, прибавилась новая деталь — дескать, граф де ла Валле пользуется покровительством самого Сатаны, а то как бы ему удалось почти совратить воплощение благонравия и почти святую Урсулу?

Совратитель мог бы прилюдно поклясться, что ему не досталось даже платка с вензелем принцессы, но кто бы ему поверил? Разъяренный муж негодовал, жена изображала оскорбленную невинность, все это только подогревало пересуды.

Впрочем, «великомученику» нужно было отдать должное — в сравнении с трирскими собратьями по ереси он мог считаться человеком весьма свободных взглядов, и даже длинная нелепая борода, справедливо признанная козлиной, его не слишком отягощала. Самозваный «король» Аурелии ни разу не признался в том, что хотел бы видеть страну покрытой богоугодными поселениями. Кажется, он удовлетворился бы изгнанием всех иерархов Ромской Церкви и разрушением храмов.

— Между чумой и черной оспой, — повторил Марк, вороша угли в костре.

Услышь эти слова канцлера кто-то чужой, разгадай он нехитрые сравнения, реплика могла бы стоить д'Анже должности. Сравнить Ромскую Церковь с заразой — уподобиться еретикам, вот только даже распоследний дурак знал, что епископ Ангулемский отродясь не симпатизировал оным.

Пожалуй, первую загадку можно считать решенной.

При дворе франконского короля всегда хватало советчиков, способных помериться хитростью с канцлером Аурелии. На этот раз д'Анже сумели обойти, разыграв втемную герцога де Немюра. Должно быть, в Трире ему не слишком-то доверяли, а уж на тайну переписки и вовсе не полагались: знали, с кем имеют дело, знали, что всякое письмо, предназначенное герцогу, будет прочитано д'Анже.

Должно быть, герцог де Немюр сейчас в большом удивлении, доказывает свою невиновность, вопит о том, что не ведал о планах собратьев по вере, что он — невинная жертва очередного навета и клеветы…

Увы, доказать свою неосведомленность он сможет единственным способом: предъявив подлинную переписку с трирскими заговорщиками. Это равносильно добровольному признанию, так что ссылки господину герцогу не миновать, а партия «длиннобородых» рискует сократиться вполовину.

Герцогу де Немюру стоило бы раньше задуматься о том, насколько можно доверять родственникам жены.

Колокол церкви святого Эньяна отбил третий час, гул затих, в кабинете снова можно разговаривать.

— Меня поставили в дурацкое положение, — раздраженный голос слегка оттягивал в скрип и, будто этого было мало, еще и подпрыгивал на каждом сочетании согласных, будто телега, груженая булыжником. — У меня даже нет возможности сказать, что я ничего не понимаю. Произнести это вслух — значит присоединиться к половине обитателей столицы. К той половине, которая не онемела от изумления.

В такт словесной телеге подпрыгивала и длинная острая борода — у многих тонкорунных копытных она и гуще, и приятней на вид. Лицо говорящего не меняется — давно уже сведено в маску вечного брюзгливого недовольства. Только глаза сейчас портят картину. Обычно это два плоских зеленых камешка. Или, наоборот, два зеленых болотца, наполненных мировой скорбью. Теперь пленка убрана, мигательная перепонка ушла под веко и на собеседника глядит сама змея. Спокойно, твердо и весело. Бывают веселые змеи? В королевских домах — сколько угодно.

— Но я несколько отличаюсь от большинства жителей столицы… — обладатель скрипучего голоса, принц крови и первый человек в линии наследования, не улыбается, — мне есть кого попросить разъяснить хотя бы часть моих недоумений. Хотя бы сегодняшнюю часть.

Филипп д'Анже, епископ Ангулемский, канцлер Аурелии, кивает собеседнику.

— С величайшим удовольствием, Ваше Высочество.

Накануне ночью в столицу пришло официальное известие о вражеском вторжении — и мгновенном, невероятном его разгроме. Армии трех еретических государств — Франконии, Алемании, Арелата — пересекли границу (почему в одной точке? неудобно же, и бессмысленно), за несколько суток снесли с лица земли северную армию (что не так уж сложно, если достаточно долго водить ослов с золотом по нужным дорогам) и в какой-то дыре за Реймсом (как ее? Рагоне?) в полном составе столкнулись с пятитысячным авангардом западной армии Аурелии под командой, естественно, графа де ла Валле. Авангард с каких-то чертей принял бой, даже вел его какое-то время, а потом над противником разверзлось небо, или под ним разверзлась земля — тут очевидцы расходились. Вот в чем они не расходились, так это в описании результата. Противник перестал существовать. Весь, какой был.

Канцлер получил эти сведения на сутки раньше: курьер (его собственный племянник) выехал за несколько часов до событий, картину «гнев небесный поражает еретиков» видел с дороги, и потом очень торопился. Что делать с полученным, д'Анже (редкий случай) не понимал. Как добрый христианин, он был обязан верить, что чудеса бывают. Как «адвокат дьявола», он точно знал, что они бывают. Как политик, он сталкивался с таким впервые. И был очень благодарен Богу, генералу де ла Валле и сумасшедшему мальчишке за сутки форы. И, конечно же, не только за это. «От восьмидесяти до ста тысяч», сказал племянник. От восьмидесяти до ста. Если бы не чудо, север можно было бы считать потерянным… А вслед за этим непременно началась бы смута. Смута, которую д'Анже уже не сумел бы остановить, потому что канцлер, прозевавший такое вторжение, может считать себя политическим трупом. Мог бы.

Утром собрался регентский совет. На совете, конечно, произошел скандал. Звенели в рамах треугольники цветного стекла, нежные дамы синели лицом и пытались скрыться с гобеленов, а рыбы в давно уже декоративном рву затыкали уши малькам… Ее Величество вдовствующая королева-регентша Хуана обвиняла еретиков в измене и пособничестве врагу и требовала объявить всех вильгельмиан королевства вне закона. Формального повода к тому у нее не было — север попросту не успел поддержать единоверцев, а для остальных еретиков Аурелии вторжение стало не меньшим сюрпризом, чем для добрых католиков. Однако, нежная «любовь» Ее Величества к последователям ереси Вильгельма была общеизвестна, и сейчас Хуана всерьез намеревалась взыскать со своих подданных за деяния их собратьев по вере.

Его Высочество герцог де Немюр, отрада и надежда всей ереси сея земли, дважды обойденный короной, весьма громко возражал, что верен своему незаконно коронованному малолетнему племяннику — да, именно в этих выражениях — и в очередной раз стал жертвой козней Ромской блудницы. На слове «блудница» стало совсем не продохнуть. Однако, когда поднялся канцлер, партия королевы как-то резко умолкла. Вероятно, предполагая, что д'Анже, напуганный вторжением (правда) и все еще реальной угрозой смещения (правда), с удовольствием посчитается с источником своих страхов (правда), а уж его самого можно будет оставить на сладкое. Сначала покончить с еретиками внутри страны… ну а потом поинтересоваться, чьей силой и при каких обстоятельствах воспользовался любимый полководец канцлера.

— Ваше Величество, Ваши Высочества, господа… три года назад Его Высочество герцог Немюрский вступил в тайную переписку с Триром, — пауза. Теперь молчат уже все. Никому не нужно объяснять, с кем де Немюр мог обмениваться письмами в столице Франконии. Секретная связь с вражеским государством сама по себе образует измену. А для еретика, женатого на франконской принцессе — вдвойне. — Я получал копию каждого письма. — Взрыв. Очень тихий. Бесшумный, можно сказать. «Получал» — хорошее слово. Может значить «крал, копировал и расшифровывал». А может совсем иное. — Когда из Трира сообщили, что нужная часть руководства северной армии подкуплена или перевербована и что следующей осенью франконские войска перейдут границу, мы решили, что риск слишком велик. Ее Величество помнит, я имел честь докладывать об этом.