— Я попытался бы защитить ваших единоверцев в любом случае, — говорит канцлер. — Наша нынешняя победа на севере была слишком быстрой, слишком определенной, слишком неожиданной и произошла чудом. Ветхозаветным чудом. «Меч Господа и меч Гедеона»… Ее очень легко истолковать как приказ обрушить на еретиков гнев Господень, — оба гостя и не думают морщиться. — А вильгельмиан, сочувствующих и тех, кого можно принять за сочувствующих, в стране слишком много. Мы утонули бы в этой крови. — Слава Богу, что их слишком много, слава Богу, что это решение даже не приходится рассматривать. — Я вмешался бы в любом случае, но я уверен, что на совете я говорил только правду.

Два удивленных взгляда, поднятая бровь…

— Вашу переписку с провинциями, Ваши Высочества, мы перехватывали с пятого на десятое. Ваша переписка с Триром попадала к нам полностью, как нарочно. В какой-то момент это меня обеспокоило, я рискнул своими людьми по ту сторону границы и убедился, что иных каналов связи у вас нет. Впрочем, в виду последних событий, я не уверен, что моим людям в Трире можно доверять.

— Не судите их строго, господин канцлер, — у Ее Высочества не по возрасту звонкий и чистый, девичий голос. — Мои люди в Трире тоже ничего не знали о тройственном союзе. Или не сочли нужным мне сообщить.

Не сочли. Может быть, рассчитывали, что королевская кровь защитит «святую Урсулу». А, может быть, в качестве мученицы она им подходила больше…

— Последнее меня бы не удивило, — добавила Урсула, — Многие у меня на родине не видят в убийстве и предательстве греха, ведь праведник будет только рад послужить Божьему делу, а неправедный и так обречен, ибо «возмездие за грехи — смерть».

«Послание к ромеям», глава 6, стих 23, - механически отметил д`Анже; что ж это за день такой…

— Если Господь решит поразить огнем город Трир, — нежно улыбнулась принцесса, — он не найдет в нем даже такого праведника, каким был Лот — пьяница, согрешивший с собственными дочерьми.

Что на это отвечать?

— Когда я понял, что вы фактически открыли для меня свою трирскую почту, я просто не знал, что думать, — продолжил канцлер, — но тут граф де ла Валле обратил мое внимание на то, что за все эти годы ни вы, Ваше Высочество, ни Ваша досточтимая супруга ни разу, нигде, ни при каких обстоятельствах не сказали доброго слова о порядках наших соседей. Не ставили в пример даже ревность в вере.

Два кивка. Одинаковых, одновременных.

— Я стал следить за тем, кто и когда… покидал ваш круг. И понял, что за последние три года при разных обстоятельствах погибло поразительно много поклонников… франконского образа мыслей. И, если бы у меня были сомнения, последний инцидент с флиртом, скандалом и последующей дуэлью развеял бы их окончательно. Простите меня, принцесса, но пятно на вашей репутации было бы мне полезно, поэтому вас не выпускали из виду ни на минуту. И я точно знаю, что до попытки пригласить к себе Марка де ла Валле вы не интересовались ни одним мужчиной, кроме вашего мужа, а ваш муж проявлял поразительное отсутствие чего бы то ни было, напоминающего ревность. Когда он вдруг углядел в сравнительно невинном разговоре покушение на вашу честь, поднял шум и натравил на де ла Валле очередного северянина из числа особо ревностных, я был вынужден сделать выводы.

— Нас беспокоила ситуация с северной армией, я поторопилась и проявила неосторожность, — вздохнула принцесса, — а граф де ла Валле оказался чрезвычайно тактичным человеком. С его стороны было очень любезно представить дело как неудачную попытку соблазнить меня — все эти цветы и записки, которыми он меня потом засыпал, пришлись очень кстати. Связь с практикующим чернокнижником…

— Ваше Высочество, граф де ла Валле не чернокнижник.

— Безусловно, Ваше Преосвященство. Так вот, связь с практикующим чернокнижником повредила бы мне в глазах… слишком многих. Когда западная армия выступила, мы уверились, что нас поняли правильно.

Кажется, эти двое счастливы в браке. Говорят, большие ядовитые змеи образуют пары на всю жизнь, как добрые христиане… наверное, даже ядовитым змеям нужно, чтобы их кто-то любил — а кто полюбит их, кроме другой ядовитой змеи?

— Тогда я не поняла причин осторожности графа, но сейчас я благодарна. И не только за это.

Привычка к придворной жизни — хорошая привычка. Слушая эту тираду, епископ Ангулемский и бровью не повел. Вряд ли Ее Высочество Урсула когда-либо узнает, какими словами проклинал Марк де ла Валле случайный разговор, детскую попытку флирта со стороны принцессы и дурацкую вспыльчивость ее супруга. И что букеты и стихи были всего лишь маленькой местью за очередное испорченное поединком утро.

Зачем ей? Епископ глядит на серое на сером, нарезанное ромбиками стекло. Солнце уже на этой стороне, но пасмурно, небо словно затянуто молоком — и кажется, что унылая липкая хмарь, пригнанная ветром с севера, проползла уже в кабинет, угнездилась в углах, и теперь ее не выгонишь ни теплом от жаровен, ни свежим воздухом из раскрытого окна.

Только что он солгал в вещи куда более важной. Он не знал. Подозревал, что с ним делятся информацией, что помогают понемногу, что не так уж торопятся воевать. Подозревал, но не знал точно — до сегодняшнего утра, когда бессмысленно самолюбивый, громогласный и бестолковый светоч всея ереси перехватил контроль над советом так, будто всю жизнь только этим и занимался. Рискнул, раскрылся. Прежний де Немюр был удобнее, нынешний может оказаться страшным противником. И сейчас разговор пойдет об этом.

— Я могу еще чем-либо помочь Вашим Высочествам?

— Ваше Преосвященство, кто будет командовать армией? — и на самом деле этот вопрос значит «Кого мы будем поддерживать? Право выбора — ваше.»

— Д'Амбли, если у вас нет возражений.

— Ди Кастильоне погиб?

— Пропал, скорее всего погиб. Почему вы предпочитаете его, Ваше Высочество?

— Я предпочел бы де ла Валле, но Кастильоне иностранец, романец с самого юга, почти вне подозрений в вопросах… вашей веры — и умеет, умел ладить с людьми. Но если он был с авангардом… — де Немюр пожал плечами, — тогда вы правы и он не подходит, даже если уцелел.

Я бы тоже предпочел де ла Валле, подумал епископ. Я бы предпочел, чтобы будущий, не желаю думать — «несостоявшийся», муж моей племянницы был здесь, засыпал, едва опустившись в кресло, шлялся неизвестно где, ночевал у половины столицы, переведывался с другой половиной, приносил на подпись дикие проекты, рассчитанные до последнего гвоздя и последней медной монетки, проходил через лабиринты столичных интриг с грацией слепого носорога… я бы знал, что мне есть на кого оставить и город, и страну, и дело. Я, наверное, схожу с ума, но почему-то я совершенно уверен, что Марк жив.

— Вы, Ваше Высочество, будете настаивать на том, чтобы решающее слово в вопросе об управлении новыми землями принадлежало вам?

— Да, Ваше Преосвященство. И я предпочел бы стать королевским представителем.

— Дижон… лежит неудобно близко к вашим собственным владениям. Неосторожные люди могут подумать, что вместе ваше герцогство и эта часть Бургундии способны образовать государство в государстве, — если не просто государство. А есть еще север, начисто проеденный ересью север, который не восстал в этот раз, только потому что не успел.

— Мы надеемся, — сказала принцесса, — мы молим Бога, чтобы до этого не дошло.

— Почему же, Ваше Высочество? — удивился канцлер. — Я думаю, что в этом случае даже ваша франконская родня поспешит компенсировать вам… едва не нанесенный ущерб. — то, что вы, благодаря их действиям, чудом не оказались в ссылке, если не в могиле.

— В первое время — да, — «святая Урсула» снова улыбнулась. Лучше бы она этого не делала, этой улыбкой можно было колоть лед. — Но не думаю, что это государство просуществовало бы долго. И мы с ним. Для северян Ромская… церковь, Ваше Преосвященство, это внешняя угроза. Ее можно какое-то время терпеть, тем более, что Бог обещал верным победу, а неверные рано или поздно окажутся в геенне огненной. А вот реформы изнутри они не потерпят, она для них слишком опасна.